Полиция блуждала в темноте почти три месяца. Арестованные шпионы ни в чем не признавались, а доказательства, собранные обвинением, были неполными. Поворотная точка возникла после необычного инцидента во французском консульстве Женевы. Две посылки, содержащие четыре ролика пленки, таинственным образом оставленные в консульстве, попали в руки обвинения, текст сфотографированных документов, написанных сложным шифром, так и не был прочитан, но на пленке нашли отпечатки пальцев Свитца, а два волоска на посылках принадлежали Марджори.

Больше не было никакого смысла отпираться, и Свитц начал говорить. Он уже разочаровался[11] и не видел причин становиться мучеником, к тому же французские законы снисходительны к шпионам, которые помогают следствию в разоблачении других агентов. Марджори опять последовала примеру мужа.

Через три дня после признаний Свитца последовали новые аресты: полковника Дюмулена, инженера Обри, Ватрослава Райха и многих других. К концу марта 1934 года большая шпионская организация была разгромлена. Пять других членов группы признались во всем, желая получить смягчение приговора. По мнению Москвы, это была полная «деморализация». Мадемуазель Мерме рассказала все о радиопередатчике и фотоаппарате, Райх и Обри – об их докладах по химическому и бактериологическому оружию. Узел был распутан. Один арест следовал за другим. К июлю формальное обвинение было предъявлено двадцати девяти агентам, а еще более двухсот находились под следствием.

Для четы Свитц жизнь в тюрьме не была такой уж невыносимой. Они стали добрыми друзьями следователя Андре Бенона.

Советское правительство, несмотря на все разоблачения и признания, демонстративно от всего отказывалось. Тридцатого марта 1934 года ТАСС заявил, что все обвинения в шпионаже «основаны на пустых вымыслах», а «Известия» намекнули на германское влияние.

Прошли годы, прежде чем состоялся суд. За это время политический климат изменился: Франция была готова стать союзником Москвы, и премьер Пьер Лаваль собирался в Москву для подписания соглашения. В такой момент сенсационный процесс против советской шпионской организации во Франции мог привести к осложнениям. Министерство иностранных дел постаралось, чтобы процесс получил как можно меньшую огласку. Судебные заседания шли за закрытыми дверями, на них вызывали только немногих свидетелей, большинство из которых являлись полицейскими агентами. Шестеро подсудимых признали свою вину и обвинили других, а в общем моральное состояние подсудимых было очень низким. Приговоры оказались не слишком суровыми.

Лидия Шталь, самоуверенная, упрямая женщина, упала в обморок, когда услышала, что приговаривается к пяти годам тюрьмы. (Апелляционный суд потом снизил этот срок до четырех лет). Судя по отчетам прессы, «Мадлен Мерме, молодая женщина-фотограф, которая в тюрьме родила ребенка, услышав, что ее приговорили к трем годам, наклонилась к нему, что-то прошептала и продолжала качать его на руках». Полковник Дюмулен и Беркович были приговорены к пяти годам каждый. Десять подсудимых были заочно приговорены к пяти годам тюрьмы и только четверо – оправданы.

Несмотря на то что вина четы Свитц была очевидна, суд освободил их от наказания за ту помощь в ликвидации шпионской группы. Чета шпионов, которая не без основания ожидала возмездия, немедленно скрылась.

Приход к власти в Германии нацистской партии в 1933 году означал начало конца французского превосходства в Европе. Франция перестала быть первостепенным объектом внимания советской разведки. Однако Москве потребовался целый год для того, чтобы осознать значение сдвигов в международных отношениях и сделать свои выводы. Сталин с неохотой отказался от своих планов создания советско-германского блока и по инерции проводил антибританскую и антифранцузскую политику. Он склонен был рассматривать нацистский режим как временное явление, как эксперимент, который вскоре должен спровоцировать народное возмущение и революцию. В этом смысле победу нацистов можно было бы даже приветствовать.

При таком неопределенном состоянии не было причин преуменьшать роль Франции в схеме советской разведки. Казалась необходимой только реорганизация и перемена стиля работы. Столица Германии больше не могла оставаться центром советского шпионажа, как это было в течение последнего десятилетия. Советская разведка во Франции должна была отделиться от Берлина и наладить прямую связь с Москвой. Предстояло выполнить громадную работу, если учесть, как много там находилось центральных и вспомогательных агентств и учреждений.

Между тем серьезные сдвиги в отношениях между европейскими державами стали принимать более определенные очертания. После ослабления напряжения между Францией и Россией в мае 1935 года было подписано советско-французское соглашение. Два месяца спустя Коммунистический Интернационал на седьмом конгрессе провозгласил политику «единого фронта». Во Франции пришло к власти новое правительство, которое было поддержано коммунистической партией.

В новой ситуации коммунистическое руководство, часть которого находилась в правительственной коалиции, получило возможность давать лучшую информацию, чем это делали бы несколько тайных агентов. Что касается военных промышленных секретов, то внимание советского руководства было перенесено на Соединенные Штаты и Германию, которые с точки зрения Советского Союза обогнали Францию. Хотя шпионаж не прекращался, были предприняты меры, чтобы предотвратить общественные скандалы, которые могли бы оттолкнуть Францию от нового союзника.

Среди сотрудников советской военной разведки того времени один заслуживает особого внимания, потому что позже он добился высокого положения. Это был старый агент ГРУ, венгр Александр Радо, который спасся бегством из нацистского Берлина после многих лет активной работы в Германии. В 1936 году в качестве прикрытия он открыл в Париже пресс-агентство и, чтобы сделать его более солидным, нанял двух писателей, одним из которых был Артур Кестлер, который в то время еще оставался верным коммунистом.

Кестлер вспоминает:

«Мы выпускали три-четыре бюллетеня в неделю на французском и немецком языках и размножали их на ротаторе, а потом посылали во французские, швейцарские и австралийские газеты. Однако я не знал, какие газеты были нашими подписчиками, и это казалось мне странным. Я спрашивал об этом один или два раза Алекса, но каждый раз он как-то небрежно отвечал, что агентство находится в процессе становления и мы посылаем бюллетени большому числу перспективных подписчиков для одобрения».

Однако триумф Радо наступил немного позднее, когда он был переброшен в Швейцарию, где в качестве резидента развернул широкую работу во время войны. А Кестлер после войны стал знаменитым писателем и вышел из коммунистической партии.

Французское правительство вело себя дружественно и тактично. Время от времени оно раскрывало случаи чрезмерного любопытства со стороны людей, имеющих отношение к Москве, но не придавало мелким эпизодам особого внимания и, насколько это было возможно, не доводило дело до суда. Похищение белого генерала Евгения Миллера в Париже приписывалось ГБ, убийство Дмитрия Навашина, бывшего советского служащего, так же как и ликвидация Игнатия Рейса, было совершено советскими агентами, были и другие инциденты. Французские власти закрывали на них глаза, и это отношение было частью французской политики того времени.

В одном случае соображения высокой политики привели к конфликту со Швейцарией. Когда убийство Игнатия Рейса расследовалось одновременно Швейцарией и Францией, швейцарские власти были удивлены несколько странным отношением французов к этому делу. В своем резюме от второго января 1938 года Р. Жакияр, глава службы безопасности в Лозанне, приводил примеры того, как французская полиция действовала наперекор его просьбам: девятого ноября 1937 года он сообщил в Париж, что агент НКВД Сергей Эфрон замешан в убийстве, но тому позволили бежать. Жакияр просил расследовать деятельность четы Грозовских, но Грозовский сумел покинуть Францию. Когда швейцарские власти, располагая необходимыми обвинительными материалами, потребовали выдачи Лидии Грозовской в Швейцарию, французы отпустили ее под залог, и она скрылась за границу в автомобиле советского посольства.