Беззаботные нищие сидели на газетах и пили виски. Беззаботные миллиардеры в казино легко просаживали бюджеты слаборазвитых государств. Беззаботные гангстеры, улыбаясь, грабили банк, а банковские служащие с легким сердцем лежали под прицелами револьверов в холле и ждали шерифа.

Полиция лихо и весело мчалась на происшествие. Веселый хирург с огоньком занимался раковой опухолью очередного оптимистичного пациента.

Этот мир мелькал в Тишкином сознании, словно череда картинок огромного сферического калейдоскопа. Изображения зажигались, гасли, вспыхивали, мерцали…

Открыв глаза, он увидел серый потолок, тусклое окно и верх прямоугольной кривоватой колонны. Воздух был поражен, как ядом, ни с чем не сравнимым армейским запахом – смесью тоски, глупости, тревоги и дешевой зубной пасты.

Рядом и поодаль сновали потные и неприятные люди, озабоченные и злобные. За окном шел дождь, деля пространство на косые серые полосы. Низкое серое небо мелким наждаком обдирало крыши и верхушки деревьев. Набухшие от влаги стены зданий военного городка сливались в одинаковые прямоугольники, своим строгим расположением и формами напоминая ряды могильных плит.

Этот жуткий, громадных размеров некрополь опоясывала неровная лента бетонного забора с редкими, по выступам, караульными вышками. За забором стоял гнойно-желтый туман, будто желудочный сок, уже переваривший всё остальное.

И ясно было – этот клочок, этот паноптикум живых мертвецов и есть весь мир. Здесь и сейчас он вмещает в себя всю Тишкину жизнь, и за его пределы никогда не вырваться. Всё и всегда теперь будет также, как и сейчас.

5.

Гулкая команда вырвала Тихона из оцепенения.

Он медленно поднялся с кровати, привел в порядок форму и не торопясь пошел к тумбочке.

– Вас комбат вызывает, товарищ старший сержант, – доложил дневальный.

Тихон двинулся в канцелярию.

– Вызывали, товарищ майор?

– Игорь, ты в штаб когда заступаешь? – не предлагая сесть, спросил комбат.

Вероятно, у него был какой-то знакомый Игорь и Тишка его чем-то напоминал. Игорем комбат называл Тихона регулярно, и поначалу старший сержант поправлял майора, но потом перестал, резонно рассудив, что дурака учить – только портить.

– Сегодня вечером, товарищ майор, – ответил Тихон, уже лелея втайне мысль, что наряд накрывается, а его прямо сейчас отошлют со спецпоручением в город, где он на халяву и прошляется до ночи, а то и до утра.

– Да нет, Игорь, – комбат дебильно хихикнул, – в штаб ты заступаешь прямо сейчас. Там этот, с третьей батареи, Бородулин, залетел перед начштаба. В общем, его на губу, а тебя в наряд. Додежуришь за него, а после заступишь на свои сутки с новыми посыльными.

Только тут Тишка осознал, что крыса-комбат состроил ему очередную подставу.

– Товарищ майор, у меня парадка мятая, я не выгладил еще…

– Ничего, заступишь на полдня в полевой форме, сапоги только почисти. А парадку тебе дневальный погладит, я распоряжусь. Пришлем потом с нарядом.

Пересекая плац в направлении штаба, Тихон материл Женьку и гадал, что случилось. В голову ничего не приходило, кроме разве того, что Женька полез амурничать к телеграфисткам на «Свежак» и там спалился, либо прощелкал какие-нибудь важные документы. А может, с родственниками несчастье? Как в том году было у Ломотина из второй батареи. Того прямо с караула тогда сняли и прямо с подсумком на вокзал отвезли…

Тихон ускорился и в штаб влетел уже бегом. Затормозив в холле, сказал посыльному«ша», поправил форму, установил козырек на два пальца от бровей, глянул на себя в зеркало и, застегнув крючок на воротнике, зашел в комнату дежурного.

Бородулин сидел на стуле и выводил на листке бумаги резкие росчерки. Лист был весь испещрен какими-то надписями и в редкие белые промежутки между ними Женька яростно и обреченно вписывал свою роспись, словно заплетая бумагу синей мелкоячеистой паутиной.

– Жендос, здорово, что за дела? Что за косяки?

По виду сменщика Тихон сразу понял, что у того крупные неприятности.

Бородулин поднялся и взял со стола журнал приема-сдачи дежурства. Не бросив на Тишку даже взгляда, постучался в дверь к оперативному дежурному.

Подполковник Марконин открыл дверь, оглядел обоих и тяжело вздохнул.

– Товарищ полковник, разрешите сдать дежурство старшему сержанту Радкевичу, – промямлил Женька.

– Давай, младшой, меняйся, – подполковник расписался в поднесенном журнале. – Держись, сынок. И голову себе сильно всем этим не забивай, приказ для военного – первее родины даже.

Когда Женька, также молча, покинул штаб, Тихон начал допрос доставшихся ему по наследству посыльных. И, вкратце уяснив суть, ринулся на улицу. Там, в палисаднике, сиротливо торчал уже начавший подсыхать и клониться к земле шершавый полутораметровый стебель с серо-черной мордой, обрамленной грязно-желтой гривой лепестков.

Именно за этот загнувшийся цветок, втащенный накануне Тишкой в опись, начальник штаба части полковник Соскин и отправил младшего сержанта Бородулина под арест.

Прокляв Гоблина всеми темными силами, Тихон вернулся в каморку и набрал по телефону первый караул.

– Первый караул, рядовой Смирнов слушает, – пробулькал в трубке робкий голос.

– Смирно, Смирнов! – скаламбурил Тихон. – Это из штаба тебя беспокоят. Как служба, Смирнов?

– Происшествий нет, караул идет по плану, – доложил рядовой, решив, что звонит кто-то из высоких чинов.

– А позови-ка мне, Смирнов, к телефону разводящего Курманаева.

– Никак нет, не могу, – зачастил Смирнов, – он не в нашей смене, их караул только завтра заступает.

Тихон поскреб в затылке. Это было плохо. Давний, еще доармейский Тишкин приятель, полковой сержант Курманаев, был опытным караульным служакой, одним из лучших разводящих первого караула. Он мог помочь разместить на киче Бородулина со всем возможным комфортом. Один только он.

Но, так или иначе, выручать сменщика было необходимо.

– Послушай, рядовой Смирнов, – вальяжно начал Тихон, – ваш караул у меня на примете давно, вы хорошо службу несете. Ты как, Смирнов, долго служишь?

– Второй месяц, товарищ полковник…

– Девушка у тебя есть? Пишет тебе?

– Так точно, товарищ полковник!

– Хорошая девушка. И ты ей пиши, не забывай. Пишешь?

– Так точно!

– Поди-ка, на посту пишешь, устав нарушаешь?

– Никак нет!

– Смотри у меня, Смирнов! Я все вижу.

Тихон выдержал многозначительную паузу и, наконец, выдал:

– А теперь, рядовой Смирнов, слушай приказ: к вам в караул сейчас поступит арестованный Бородулин. Сделай так, чтобы у парня были условия, как в купе спального вагона, понял? Ездил когда-нибудь в спальном вагоне? Ну, поездишь еще, какие твои годы. Может быть, на дембель в нем поедешь, а может быть, и в отпуск. Хочешь в отпуск, Смирнов? В общем, камеру Бородулину хорошую дайте, сухую, а выводному скажи, чтоб сигареты у него не отбирал. И чай ему носите, понял?

Тихон взял паузу и доверительно добавил:

– Я прекрасно осознаю, рядовой Смирнов, что это не по уставу… но ведь и тебе отпуск по уставу через год еще только светит, понимаешь? А так есть у тебя возможность отличиться, получить пять суток отпуска за безупречное несение караульной службы. И – к девушке в спальном вагоне… Представляешь, подкатишь к ней в СВ, а, Смирнов?

– Так точно, товарищ полковник! – грянул в трубку Смирнов.

– А начкар твой где, боец? – на ходу меняя тон с вальяжного на раздраженный, рявкнул Тихон, понимая, что окажись начкар рядом, блефу сразу конец. Возьмет начкар трубку – и Тишке обеспечен плацкарт рядом с Бородулиным. И уж точно безо всяких удобств. Но роль надо было сыграть до конца.

– Так он, товарищ полковник, с разводящим ушли посты проверять, – сбивчиво булькнул в трубку рядовой.

– Смотри мне, Смирнов! Если узнаю, что он дрыхнет сейчас, никакого отпуска тебе не светит.Ну, да ладно…

Поняв, что начкара рядом с бойцом нет, Тихон опять перешел на игривый тон.