Перевод В. Костерина

Необходимое предисловие к рассказу "Отец и сын. II"

Лет сорок назад я перевёл на русский рассказ Гезы Чата «Отец и сын». Тогда он не был востребован, напечатали его лишь недавно в Новгороде. Перед настоящей публикацией я внёс в перевод немало поправок, уточнений, и после этого родилась идея продолжить это небольшое произведение. Истории литературы известны такие примеры. Ещё в 1614 году, за два года до кончины Сервантеса, появился не принадлежащий ему второй том Дон Кихота; тома Робинзонады исчисляются многими десятками, имеются многочисленные продолжения рассказов о Шерлоке Холмсе, вариации на темы «Трёх мушкетёров», новые приключений бравого солдата Швейка. Самозванные соавторы продлили сказки и о кэрролловской Алисе, и о Буратино, и о волшебнике из Изумрудного города, дописали второй и третий тома «Мёртвых душ», «Войну и мир» под названием «Пьер и Наташа», «Мастера и Маргариту», а Брюсов закончил «Египетские ночи» Пушкина.

Желание примазаться к славе знаменитого писателя? Дух соревнования, стремление сделать продолжение лучше оригинала? Желание пройти школу писательского мастерства? Намерение исказить великое произведение, спародировать его? Или же бросить тень на автора? Искреннее непонимание простого факта, что, начиная с романтиков, в произведении иногда используются литературные приёмы фрагментарности и открытой концовки? «Египетские ночи» – завершённое произведение, в котором Пушкин использовал такого рода открытый финал.

Немаловажно также и другое: чьё имя значится в начале произведения – автора оригинала или автора продолжения. В первом случае мы имеем дело с откровенной фальшивкой, подделкой, во втором – чаще всего, с простым нежеланием расставаться с любимой книгой и её героями.

Что касается рассказа Гезы Чата, то он, бесспорно, закончен. С художественной точки зрения – удачно и красиво. Что же касается вашего покорного слуги, то по окончании перевода у меня остался живой интерес к рассказанной истории: и читательский, и переводческий, и писательский. Вот герой рассказа приносит свою добычу домой… А дальше? Из этого естественного вопроса и родилось продолжение рассказа.

Улица заставила инженера призадуматься. На остановке трамвая на него сразу же начали поглядывать. Прилично одет, немного по-иностранному, гладковыбрит. Старались рассматривать незаметно, как бы мимоходом. Кто-то с лёгким замешательством, со смущением, а кто-то с усмешкой. Некоторые деланно отворачивались, словно робели перед скелетом, и конфузились за человека его державшего как бы напоказ. Нашлись и такие, которые без стеснения изучали учебное пособие для студентов-медиков, и лишь мельком бросали взгляд на его владельца. Скоро он вместе со своей ношей оказался в окружении любопытных. Держа раскачивавшийся остов отца перед собой, инженер решительно пробился через густевшую толпу, и отправился домой пешком. Прохожих немного, к тому же на ходу можно выдыхать из лёгких застоявшийся воздух кабинетов и коридоров анатомического института. Несколько раз пришлось отдыхать, менять руки. Как ни старался инженер нести своего отца плавно, кости раскачивались на каждом шагу, постукивали друг о друга, словно против воли исполняли некий dance macabre. При этом скелет издавал лёгкий непостоянный запах бензина. Инженер подумал, было, на выхлопные газы, но первый раз на него пахнуло ещё в коридоре института. Всю дорогу он пытался разгадать, откуда время от времени налетает запашок.

Поднимаясь по знакомой с далёкого детства выщербленной лестнице, он уже держал свою ношу двумя руками и тяжело дышал.

Мать открыла дверь на первый треньк звонка, словно стояла у косяка, поджидая сына.

– Вот, мамаша, вызволил отца из медицинского плена, – он поставил колыхавшийся скелет перед родительницей. – Конечно, студентам без этого нельзя, но тогда пусть искусственные скелеты делают, – добавил он, снимая пальто и шляпу.

– Хорошо, сынок, а то я от расстройства совсем слегла. Как же, родного мужа и не похоронить по-христиански? Душа-то его неужто вокруг скелета в этой, как её…

– Анатомичке, – подсказал сын.

– Да-да. Я и говорю: душа-то его неужели вокруг скелета там будет кружиться, – мать странным остановившимся взглядом уставилась на то, что осталось от мужа, словно и хотела бы оторваться от зрелища, да не хватало сил.

– Эти медики такие циники. Будут пальцем тыкать, косточки перебирать, штудировать, шуточки отпускать. Ещё разобьют его по неосторожности, как это уже случилось у них с предшественником папаши. Отцу, конечно, теперь всё равно… А может, и не всё равно. Кто знает? – инженер поправил пенсне и погладил у скелета пятое ребро слева, которое совсем недавно прикрывало живое полнокровное сердце.

– Как ты вовремя приехал, сынок. Главное, отец теперь с нами.

Мать всё разглядывала скелет, водила глазами сверху вниз и обратно, на некоторых костях взгляд её останавливался. Она словно вспоминала живого мужа и сейчас мысленно одевала остов знакомой плотью, и косые, выпирающие, как обручи бочки, рёбра становились в её глазах незаметны. Единственно, избегала она заглядывать в сквозные отверстия глазных впадин, старалась не останавливать взгляд и на обнажившихся длинных потёртых зубах.

– Да, мамаша, заживём. Жаль, с отцом не увиделся и не простился. Хотя вот его косточки, им и скажем последнее «прощай».

– И «прости»!

– Да, в дальний путь проводим. Деньги в Америке я заработал хорошие. Квартиру эту продадим и купим где-нибудь в центре города. Со всеми удобствами. Работу найду. С моим заокеанским опытом меня в Будапеште на любой завод возьмут. Хотя могу месяца три и посибаритствовать.

Говоря о будущем, он ходил по полутёмной двухкомнатной квартирке, натыкаясь на убогую мебель, и никак не мог найти свободного места для скелета. Кухня отпадает, в коридоре вроде бы – не место, в спальне родителей, теперь спальне мамаши, не подобает.

Наконец не без усилий пристроил учебное пособие, которое сделали из отца, в углу у окна за высоким комодом.

– Тяжёлый он. Думаю, не столько из-за костей, сколько из-за стержня и подножия, – сын повернулся к матери.

– Сынок, мне только кажется или правда тут бензином слегка отдаёт? – Мать зачем-то обнюхала свои ладони.

– Я тоже думал об этом. Видимо, после выварки, чтобы кости не загнили, их обезжиривают, выдерживая в бензине. Вот и остался душок.

Из противоположного угла виднелись только половина грудной клетки и большая зубастая, пустоглазая голова на слишком тонких шейных позвонках. Да, выварили его и отбелили на совесть: кости не жёлтого, а молочного цвета.

Мать, семенившая за высоким статным сыном, словно помогала найти подходящее место для мужа, тут же потянула средний ящик комода, достала видавшую виды зелёную шёлковую скатерть с длинной бахромой и набросила её на скелет. Ниже колен тонкие белые кости ног остались не прикрыты. Пробормотала:

– В полутьме-то ему покойнее будет, чем на свету. А то как голый…

Зимние сумерки заглянули в высокие узкие окна. Мать засуетилась на кухне. От такой еды она давно отвыкла. Накупил деликатесов сынок. Сразу две радости: и отца похороним, как положено у людей, и мужчина в доме опять появился. Ну, и еда, конечно. Только уже не наслаждение она, а необходимость. Это в молодости хочется поесть посытнее да повкуснее, а под старость глядишь на еду по-другому, она становится не всегда приятной обязанностью в определённое время садиться за стол, чтобы пошамкать беззубым ртом.

После ужина инженер продолжил разговор на единственную в ближайшее время тему.

– Папашу-то я принёс домой. Это так. Теперь надо думать, как хоронить будем.

– Ты о чём, сынок?

– Место на кладбище – не проблема. Гроб завтра закажу. Но есть одна заковыка, мамаша. В гроб скелет целиком положим или разберём его, вынем всякие там проволочки, штифты, скрепки да пружинки и только косточки предадим земле? Вроде бы положить всё как есть, во весь рост, благопристойнее, но, с другой стороны, это попахивает какой-то игрой, имитацией.