все, что только сумел сохранить!

Дальше след мой, увы, невозвратно стерт.

Как линкор, прибывая в последний порт,

шлю поклон вам, прозектор, за ваш комфорт:

за холодное утро, где каждый наг,

за одно удовольствие слышать, как

мысли с чувствами бьют в тишину

(дублет):

нет покоя душе и прощенья

нет!!»

тускнеет белизна и чернота тускнеет

и глупая душа болит и хлеб черствеет

и грех стихом плевать в колодец забытья

как будто все прошло а ты идешь не веря

что легче приравнять рукой с печатью зверя

к н е р а в н о в е с н о с т и разгадку бытия

чем трубку набивать и чиркать чиркать спичкой

и дочку провожать на утренник с косичкой

и в толк не взяв что с ней давно уж нет тебя

Жизнь состоялась, удалась.

Одна теперь чернит бумагу

как бы с твоим уходом связь

ничьей медали за отвагу.

Жизнь состоялась, счастья – во!

Но им расплачиваться поздно

за все, что было до него

и будет после.

Москва

На волю из ледовой клетки

подснежник рвется и ручей!

И шепчутся худые ветки —

пора учить язык грачей.

И что вчера казалось важным —

ненужный лист черновика —

плывет корабликом бумажным

по синей луже в облака.

От зимы остался долгой —

вздох… Неделя до тепла.

Месяц – золотой заколкой —

вденет в волосы ветла.

У нагих берез истома.

Вместе с ними подожди —

и большой сугроб у дома

расклюют в три дня дожди.

Пробежит февраль короткий.

Подойдешь к окну босая…

Золотые самородки

солнце в лужицы бросает.

Время лиловых туманов сирени,

смеха, улыбок и откровений,

синих ночей и метелей акаций,

время, в котором нельзя нам остаться.

Звезды слетятся к окну мотыльками,

если захочешь, лови их руками;

солнечный день или пасмурный вечер —

радость такой же осталась при встрече.

Пух одуванчиков с бабочкой кружит,

яблони цвет льдинкой плавает в луже,

время – река без истока и устья,

дважды войдешь – не расстанешься с грустью.

Следом за зноем – шумные грозы,

ангелы трав – голубые стрекозы…

Время, которое ловим мы снами,

знает, что будет по осени с нами.

У зеркала притихла ты —

морщинки и седая прядь.

А мы, как поздние цветы,

не верим – время увядать.

Но в цепкой памяти лозы

весенний день и майский гром;

какая осень без слезы,

без сожалений о былом.

И будь ты грешен, будь святой, —

за птичьей стаей не взлететь…

И дождь серебряной метлой

метет березовую медь.

Стареем – никак без таблеток,

без вздохов и глупых обид.

В фонтанах березовых веток

апрельское небо рябит.

И нечем особо хвалиться,

и плакаться повода нет.

На грудке у каждой синицы

блестит золотой амулет.

Запомнило сердце – любили,

и радости лучше врачей…

Худые лодыжки рябины

заботливо моет ручей.

Уходит пора золотая,

поплачься, себя пожалей;

береза обноски латает

цыганской иголкой дождей;

и клены не прячут нагие

узлы выступающих вен…

И мучает нас ностальгия,

и просит душа перемен.

Года войдут тихонько в сны,

недели пролетят аллюром,

из рамок окон до весны

не вынешь зимние гравюры.

И этот сгорбленный фонарь,

и снег, и дворик сиротливый,

и всю-то нашу жизнь февраль

в свои впечатал негативы.

В них тусклый свет былой любви

и радостей, и взлетов прошлых…

В жестокий холод воробьи

спасенья ищут в скудных крошках.

Москва

Забыто бывшее давно —

Но, словно будущее, снится;

И то, что знать нам не дано —

Судьбою нашей воплотится.

Так время замыкает круг

Беспамятства и узнаваний,

А память оказалась вдруг

Наукой встреч и расставаний.

Уже читать не нужно книг,

Уже не нужно рассуждений —

Жизнь собралась в единый миг

Жемчужной россыпью мгновений.

Стал чудом этот мир привычный,

Куда ни бросишь тихий взгляд —

Как ново все и необычно!

Уже не сон, а ясный взгляд

Предвидит бытие иное,

И сердцу нет пути назад —

Повсюду время неземное.

Бывают дни… Но нет названья

Минутам тяжести земной,

Когда ничтожны притязанья

Перед безмерной пустотой;

Когда, как сон, охватит душу

Всепоглощающая мгла,

И жжет, и мучает, и душит,

Пронзая сердце, как игла;

Когда холодная проснется

У сердца страшная тоска, —

Вся жизнь, как птица, встрепенется,

И смерть, как Родина, близка…

Наступит в сердце тишина,

Утихнут грешные волненья, —

И жизнь воздаст ему сполна

Приходом дней преодоленья.

Застынет время… и зенит

Застынет с ним не на мгновенье —

Как будто сердце опалит

От вечности прикосновенье.

И так захочется ему

Навек уснуть и раствориться:

Я стану всем и все пойму,

А лето вечно будет длиться…

Зенит земного бытия —

Зенит тоски невыразимой.

Гори сильнее, жизнь моя,

Тоской о Вечности любимой!

Под белым куполом небес

Притихший обнажился лес…

Постой, зима, повремени,

Не настоялись еще дни

Осенней строгости прозрачной,

Дни истомившейся, невзрачной,

Размокшей, стынущей земли.

И сладко думать о далеком,

О сокровенном и глубоком,

Когда весь свет тоской отмечен,

А день напоминает вечер.

Есть прелесть в увядании земли,

Есть наслаждение в болезни,

Есть ненависть в безумнейшей любви,

И в опьянении – изысканная трезвость;

И в каждом сне – такая глубина,

Которой мы до ужаса боимся:

Нам память страшной вечности дана,

В которой мы когда-то растворимся.

Луганск

Василий КОСТЕРИН – Геза ЧАТ. Отец и сын.

(перевод с венгерского и продолжение рассказа – Василий КОСТЕРИН)