С телефоном иду на кухню, завариваю себе крепкий кофе. Сделав первый глоток бодрящего напитка, я совершаю очередной звонок.

— Доброе утро, Галина Сергеевна, — мой голос звучит полуживым.

В действительности я не знаю, как сказать руководителю, что мне надо прогулять работу из-за того, что я буду сидеть дома с пятнадцатилетней сестрой.

— Здравствуй, Влада. Что с твоим голосом? Ты заболела?

— Нет, нет. Я здорова, — откашливаюсь и делаю еще один глоток кофе, чтобы смочить пересохшее горло. — Я хотела отпроситься у вас на день. Отгул, за свой счёт разумеется. Мне сегодня надо присмотреть за младшей сестрой, пока отец с будущей женой в больнице. Она вчера потеряла сознание и мы до сих пор не в курсе из-за чего это произошло…

Я тараторю без остановки и, кажется, рассказываю главбуху чуть ли не всю историю наших семейных отношений.

Галина Сергеевна все же соглашается с прошением, правда перед этим читает мини лекцию об ответственности и напоминает о моем едва начавшемся карьерном восхождении в агентстве. Желает здоровья Инге и просит меня не нервничать. Главбух уверенна что все будет хорошо.

Следующим по плану стоит звонок Денису. Ночью он прислал мне трогательное сообщение со словами поддержки, просил чтобы я не переживала и в случае чего обращалась к нему за помощью. Любой помощью.

Правда звонить Титову все же не решаюсь. По привычке открываю нашу с ним переписку и начиню печатать туда свое послание. Не успеваю закончить и первое предложение, как Денис сам звонит мне.

— Привет. Ты как?

Слышу как на заднем фоне гудит кофемашина. Он, наверное, как и я готовится завтракать.

— Честно? Я в некой прострации. Успела надумать себе чего угодно. А с учетом того, что папа до сих пор не перезвонил, в голову еще больше лезут не самые позитивные мысли.

— Как сестра?

— Валя уснула под утро. Стараюсь не шуметь, чтобы девочка выспалась. Для нее это, конечно, сильный удар. Она с мамой постоянно вместе была. Порой мне казалось, что они особый вид сиамских близнецов, у которых тела раздельно, но мысли одинаковые.

Вдруг на том конце телефонного разговора повисает такая тишина, что я пугаюсь. Я, наверное, слишком много болтаю и гружу Дениса лишней информацией, вот он и отключился.

— Алло? Алло? — Спрашиваю я в пустоту.

Падаю на стул и смотрю в окно. Грею замерзшие ладони об теплую чашку. Делаю еще один глоток кофе, чтобы протолкнуть образовавшийся в горле ком обратно в желудок.

Мобильный телефон на столе оживает. Денис перезванивает.

— Извини, спустился в подземный паркинг, а тут связь не ловит.

Я смеюсь сама с себя. Какая же я мнительная. Столько всего успела придумать в своей голове.

— Все нормально. Спасибо, что перезвонил.

Мы еще минут пятнадцать болтаем с боссом о всяком. Он старается меня веселить, спрашивает, какие я люблю фильмы, книги, какую слушаю музыку. На душе становится немного легче. Я даже улыбаться начала.

Когда просыпается Валя, нам приходится распрощаться. Я желаю Денису продуктивного рабочего дня, он обещает перезвонить, как будет свободная минутка.

Отец появляется на пороге квартиры ближе к обеду. И не сам, а с Ингой. На его лице сияет счастливая улыбка, в руках они держат кучу огромных воздушных шаров и коробку с тортом.

Я застываю на месте с поварёшкой и стеклянной крышкой в руках. Суп слишком сильно кипит, но я не могу пошевелиться.

— Мы беременны! — радостно заявляет сияющая Инга, как только мы все вчетвером оказываемся на кухне.

Крышка от кастрюли летит на пол. Бьётся об паркет и, к счастью, не разбивается. Просто катится в сторону будущих «молодых» родителей, оставляя за собой жирный след.

Валя с визгом летит к матери и обнимает её.

— Мам, я так рада. Так рада. У меня появится братик или сестричка. Ура! Как я об этом мечтала.

Влада

Смотрю на счастливые лица отца, Инги и Вали и чувствую себя здесь лишней. Слова Вали бьют по темечку. Мы никогда не дружили, не вели себя как сестры, но все равно я всегда называла ее сестрой, хоть и сводной.

— Поздравляю! — я честно стараюсь произнести эти слова с восторгом, но у меня не выходит.

Голос ломается. Не получается изображать радость, когда внутри сердце разрывается на куски. Я будто загнанный зверь, которого плетью гоняют из клетки в клетку. Я как никто другой желаю папе счастья, он заслуживает этого. После стольких лет одиночества, после стольких зим, возясь со мной.

Я не понимаю, почему Инга? Почему именно эта женщина стала для отца той, кто дарит ему часы, дни, месяцы счастья после смерти мамы? Ведь она же такая… Такая… Не подходящая совсем.

— С тобой все в порядке, дочь? — осторожно спрашивает папа, поднимая с пола, сбежавшую от меня, утварь.

— Все х-хорошо, — спрятав мокрые глаза в пол, отвечаю я.

Снимаю с себя фартук и, промямлив что-то невнятное всем, быстро сбегаю к себе в комнату. Закрываю дверь и прислоняюсь затылком к стене.

Они все счастливы, они все рады беременности Инги, а я не могу. Я чувствую глубокую горечь от происходящего. Моя надежда на то, что мачеха в скором времени исчезнет из нашей жизни рассеивается как туман.

Хотя именно такой исход стоило и ожидать, после подачи заявления в ЗАГС. Они с будущей женой еще молоды. Папе всего сорок два, а Инге тридцать семь. Понятно, что в будущем они могли стать родителями общего ребенка. Но потом, когда-нибудь. А не прямо сейчас.

Головой я понимаю, что будущий ребенок ни в чем не виноват. Он не выбирает, когда ему появиться на свет. Я это все знаю. Но проблема у меня есть. Я уверенна, что если хоть на секунду прочувствую симпатию ко всему происходящему (к новой женщине отца, к его женитьбе, к беременности Инги), то это будет предательством, изменой по отношению к собственной матери. Из-за новой жизни я начну забывать все, что нас связывало. С каждым днем все меньше буду вспоминать о ней.

До дрожи в сердце я боюсь, что однажды не смогу вспомнить ее лица, цвет волос или разрез глаз. Меня безумно пугает мысль, что однажды я не смогу воспроизвести в памяти ее веселый смех, теплую улыбку и сияющие голубые глаза.

Беру с полки наш семейный фотоальбом. Листаю страницы. Начинаю плакать, как только вижу маму на снимках. Вот она стоит живая, смотрит на меня с улыбкой и машет рукой. Я помню эту поездку. Родители первый раз отвезли меня на море. Мне было девять. Маме на работе дали путевку в санаторий.

Переворачиваю два листа. А вот это мой день рождения. Мама несет в руках торт, который пекла всю прошлую ночь. Папа пытался несколько раз зажечь свечи, но спички, как на зло, постоянно переставали гореть.

Шмыгаю носом, рукавом вытираю мокрые щеки.

Мам, я так скучаю по тебе. Приди ко мне, хотя бы во сне.

На следующей странице вижу на фотографии счастливых родителей. Они стоят на песчаном берегу, обнимаются и кричат мне «сы-ы-ыр». И не важно, что тут горизонт завален, что четверть фотографии занимает отпечаток моего пальца. Я все равно считаю этот кадр лучшим из лучших.

Слышу негромкий стук в дверь.

— Входи, пап.

Отец молча входит в комнату и садится рядом на кровать. Наклоняется и вместе со мной начинает рассматривать фотографии.

— О, — мужской палец ложится на мой детский портрет. У меня там надутые щеки, грозный прищуренный взгляд и обиженные губы. — Я помню, как в тот день ты бегала по всему зоопарку и кричала «Помогите!».

— Тот попугай с гигантским клювом собирался напасть на меня, — переворачиваю страницу и вижу ту самую птицу, которая сильно напугала меня в детстве.

— Птица спала в клетке.

— И что? — Я поднимаю глаза и смотрю на отца. — Его клюв во сне меньше не становится. Ара до сих пор приводят меня ужас.

Мои щеки все еще влажные от недавних слез, но этот короткий возврат в прошлое вызывает на лице улыбку.

— Влада, этот ребенок не займет твое место, ни в коем случае. Я буду любить всех вас одинаково. Но ты, дочь, для меня всегда была, есть и будешь моей особенной доченькой, моим первенцем. Мы с Мариной очень тебя ждали двадцать лет назад. В роддоме тебя в первую очередь положили ко мне на грудь, пока маму зашивали после кесарева. Ты наше солнышко, наша синеглазка. — Моя улыбка становится шире от этого «прозвища». Денис частенько так ко мне обращается. — Прости, что так тебя огорошили. Я просил Ингу подождать, но гормоны бегут впереди нее. Я хотел позвонить, предупредить, но мой телефон, как выяснилось, давно разрядился.