Часто, когда кто-то умирает, оставшиеся думают о том, чего бы хотел этот человек, если б все еще был жив. Хотели бы они, чтобы их сын и брат остался в доме после всего, что произошло? Он не мог ответить на этот вопрос. Потому что в это мгновение увидел скрипку. Инструмент из темного дерева, такой безобидный на первый взгляд… Кто-то прислонил его к железному камину, который мать уставила белыми свечами. И присутствие этой скрипки было столь же выразительно, словно убийца написал кровью на стене имена своих жертв.

Джозеф замер, неподвижно глядя на скрипку, завороженный ужасным осознанием того, что означало ее появление в этом доме. И вдруг на него навалилось ощущение, что он на кладбище, что он – единственное живое существо в этом месте. Не сводя глаз с инструмента, Джозеф попятился ко входу и открыл дверь. Ворвавшийся с улицы морской бриз избавил его от наваждения, и он понял, что дрожит. Он ошибался: это больше не его дом и его близкие никогда не вернутся, потому что их убил незнакомец, а этот проклятый полицейский – идиот, не способный увидеть того, что у него под носом.

Новый Орлеан, штат Луизиана

Детектив Джейсон Булл вел машину по пустеющим улицам, оживленно болтая с напарником, а сидевшие позади Джонсон и Амайя молча смотрели каждый в свое окно. Джейсон был уверен, что эти двое повздорили. Впрочем, со стороны было сложно понять, насколько серьезно. Джонсон догнал Амайю у машины и высказал ей что-то, на что та ответила с неожиданным хладнокровием. Эти люди из Вашингтона были воспитаны и вели себя безукоризненно: за всю дорогу от кампуса Тулейнского университета до отеля «Дофин» они едва обменялись двумя-тремя фразами.

Джонсон заметил, что Булл изучает его через зеркало заднего вида, и отвел взгляд. Булл считал его хорошим парнем; терпимым к различиям, легким в общении, без проблем признающим чужой талант, и было очевидно, почему Дюпри включил его в команду. Будучи человеком простым, он мог понять ревность Эмерсона, которую они в какой-то мере разделяли. Разница между Эмерсоном и Джонсоном заключалась в том, что первый был идиотом, а Джонсон достаточно долго проработал на своем месте, чтобы знать, что общее дело важнее чьих-то личных амбиций. Вот почему Эмерсон был с Такер во Флориде, а он – с Дюпри в Новом Орлеане.

Когда они с Амайей шли по коридорам университета, Джонсон безуспешно попытался дозвониться до Дюпри, но в ответ слышал лишь бесконечные гудки. После каждой неудачной попытки он нажимал отбой и устало косился на свою спутницу. Он не понимал ее. Видит бог, он старался, но рядом с ней ему постоянно казалось, что он имеет дело с тигром. Ее грациозное и обманчивое спокойствие представлялось ему лишь красивым полосатым узором на шкуре коварного хищника. Прежде чем войти в кабинет ректора, Джонсон подумал, что из-за молодости Джозефу Эндрюсу проще будет разговаривать с Саласар, чем с ним. Он не ошибся. Джонсон отступил и не вмешивался, позволив ей самостоятельно вести допрос. И Саласар хорошо справилась. Она продемонстрировала смесь силы и мягкости, которая сразу же возымела эффект. За мгновение до того, как Джозеф заговорил, Джонсону показалось, что парень вот-вот замкнется в себе. Он видел, как Джозеф поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях, как будто его сейчас стошнит. Амайя подвинула стул, так что их колени почти соприкасались, и, повторив его позу, наклонилась, пока их головы не оказались чуть ли не вплотную друг к другу. И только тогда он заговорил. Джозеф рассказал, как вернулся домой, как обнаружил скрипку, как в тот же миг понял, что ее оставил убийца, и как детектив Нельсон не придал значения его уверенности, считая ее слишком слабым оправданием для того, что оправдать невозможно.

Казалось, этот рассказ отнял у него последние силы.

Джонсон подошел к Амайе, наклонился и прошептал:

– Насчет Нельсона я согласен. Но при чем тут скрипка?

Она повернулась к нему: глаза горят, мышцы напряжены. Вся начеку.

– Я видела скрипку на ферме Алленов.

– Это может быть совпадением… – начал возражать Джонсон.

Амайя не дала ему закончить, поднялась с места и подошла почти вплотную, чтобы парень не мог их услышать.

– Я уверена, что похожий инструмент был и на фотографиях с места убийства Мейсонов в Техасе; я видела его в комнате, где были обнаружены тела. На одном из снимков была видна часть изогнутой деки и подбородник, только я не поняла, была ли это скрипка или альт…

– Серьезно? Сперва Композитор, а теперь и скрипка? – спросил Джонсон, чуть повысив голос.

Их спор привлек внимание Джозефа, который поднял голову и посмотрел на Амайю с проблеском надежды в глазах.

– Не я придумала ему это дурацкое имя, – прошептала она, выразительно посмотрев в сторону парня.

Джонсон благоразумно промолчал, увидев, как смотрит на него Джозеф. Ему был знаком этот взгляд. Настоятельная потребность в чем-то, в чем угодно, что помогло бы найти ответ, – проклятие любого следователя. Но он сознавал опасность такой надежды. Это все равно что вдыхать воздух в легкие утопленника: рискуешь создать эмоционального иждивенца, который будет преследовать тебя, требуя все больше и больше, в надежде на то, чего ты не сможешь дать. Джонсон спросил себя, не это ли случилось с детективом Нельсоном: неспособность перевернуть страницу своей жизни и наконец оставить последние несколько месяцев позади. Амайя избегала его взгляда, явно пытаясь вспомнить детали на фотографиях с места убийства Мейсонов. Как он сам ни старался, не мог вспомнить, была ли скрипка посреди того хаоса. Ему казалось, что ее не было. Но он не мог быть уверен. Джонсон с тревогой посмотрел на Амайю.

– Если это так…

– Я уверена, что там была скрипка. Позвоните Дюпри, мы должны немедленно вернуться в отель. Надо переговорить с детективом Брэдом Нельсоном и еще раз посмотреть снимки, – сказала Саласар, взглянув на часы. – Одна из полицейских в Техасе сказала, что все содержимое фермы Алленов поступит на судебный склад. Если мы поторопимся, то, возможно, успеем связаться с управляющим склада до закрытия. И есть шанс, что вещи с других мест преступления постигла та же участь.

Прежде чем покинуть кабинет ректора, Джонсон наклонился вперед, опираясь на стол, и посмотрел прямо на Джозефа, неподвижно сидевшего на своем месте.

– Автобусы все еще отправляются. Если поторопишься, успеешь уехать. Оставаться здесь опасно.

– А что со мной может случиться? Я умру? – ответил парень с обескураживающим равнодушием.

Джонсон не знал, что ответить. Вместо него это сделала Амайя:

– Ты не должен умирать. Ты поможешь нам поймать убийцу своей семьи.

Джозеф выпрямился; казалось, в куклу без костей внезапно вдохнули глоток жизни. Он медленно кивнул.

– Тогда я не умру, – сказал он, глядя на Амайю почти с благоговением. Это прозвучало как обещание.

Она посмотрела на него с гордостью. По какой-то удивительной для Джонсона причине Амайя разделяла его чувства.

– Дай мне номер, по которому я смогу связаться с тобой, а потом уезжай из города.

Джонсон набрал номер Дюпри, но телефон по-прежнему был занят. Он снова посмотрел на Саласар, которая, в отличие от него, казалось, совсем не страдала от тяжести их разногласий. Ее лицо было расслабленным, и она смотрела на проносящийся за окном машины город с тенью улыбки на губах. Сейчас Амайя казалась совсем юной, почти подростком. Джонсон заметил, как девушка несколько раз быстро моргнула, и понял, что она борется с сонливостью. Очевидно, за все время, прошедшее с поездки в Техас, составления отчета и полета рано утром в Новый Орлеан, Саласар спала всего несколько часов. Джонсон покачал головой. Ей удалось вывести его из себя, и ему придется смириться с этим. В конце концов, он был опытным агентом и не имел привычки игнорировать приказы начальства. Но в этой Саласар чувствовалась излишняя самоуверенность, которая раздражала его. Конечно, она делала это не нарочно, но в ее манере говорить Джонсон улавливал упрямую решимость, граничащую с безрассудством.