Василиса абсолютно не знала свою мать, а та не знала ее. Но, возможно, она бы хотела попробовать с ней познакомиться?..

Когда она вышла, завернутая в длинное банное полотенце, за стеклом светило холодное зимнее солнце, а с кухни пахло едой. Фэш стоял у обычной плиты, в обычной мятой белой рубашке, готовя омлет с овощной смесью. Шуршала старушка-кофемашинка, наливая ароматный кофе.

Именно в этот момент Василиса почувствовала, что она ж и в, а я.

— Я люблю тебя, — вдруг захотелось сказать, ни черта не в особенный момент, именно тогда, когда в твоем мире война, а ты стоишь на перепутье и не знаешь, что делать.

— Я тебя тоже, самоубийца, — обернулся на секунду Фэш, чтобы отвернуться вновь. — А теперь иди оденься тепло и возвращайся сюда.

Впервые за долгие годы Василиса обращала внимание на вкус еды, внимательно наблюдая, как рядом завтракает Фэш, каждой частичкой своего тела, каждым взглядом впитывая его образ, эти взлохмаченные курчавые волосы, нос-скалу с небольшой горбинкой, точеные скулы, немного пухлые губы и глаза, будто кристаллики льда, которые лишь для Василисы — теплое весеннее небо.

Он был безумно красивым и — безумным. Как и она. Он делал все для нее, отдавал и отдавался весь без остатка, вот, забирай, пей до дна, делай, что хочешь с этой никчемной оболочкой — она вся твоя. И я весь твой, да, такой, какой есть, неидеальный, со своими проблемами и глупыми ограничениями, со своими принципами и несносным характером.

— Как же мне с тобой повезло, — тихо произнесла Василиса, отпивая кофе. — Ты у меня самый потрясающий.

Фэш был удивлен, ошарашен, застыл на миг — но виду не подал.

— Благодарю вас, моя Повелительница. Я никогда и ни от кого не слышал подобных слов, — сердце Василисы щемило от нежности. — И я бесконечно люблю тебя, Василиска. Ради этого стоило ждать.

Его «Василиска» было таким же особенным, как и Лешкино. Фэш был родной, искренний, и это давало надежду.

Это было так дорого и мило, что внутри распускались огненные цветы. Приторно-горький кофе согревал горло, за окном не спеша кружился снег, необычайно яркое зимнее солнце слепило глаза, дерзко пренебрегая занавесками.

Третий день нового года, и вот они пришли к тому, с чего начали. Василиса до сумасшествия любила черноволосого демона, а за окном — война. Только вот Повелительница повзрослела, стала осмотрительнее, но и враг теперь был другим — действовал напрямик, а не руками перьекрылых.

— Мне бы тоже стоило принять душ.

— Едва ли у меня найдется что-то из мужского гардероба, но мы что-нибудь придумаем, — Василиса легко улыбнулась, поднимаясь со стула и собирая грязную посуду. Фэш кивнул своим мыслям, улыбнулся в ответ и вышел. Василиса помыла посуду, расставила по полочкам и поспешила в свою комнату. Раньше у нее могли бы лежать где-нибудь домашние вещи Лешки, так как в свои семнадцать он часто оставался у нее дома с ночевкой, но после спешного побега из Преисподней Василиса провела генеральную уборку, со слезами сжигая старые вещи Марты, не позволяя себе оставить на память ничего, кроме небольшой библиотеки леди Охристой, красивого французского сервиза и последнего на ее памяти кота, которого они подобрали за неделю до Василисиного первого появления в Аду.

Марта не была сентиментальной, редко хранила фотографии, предпочитая жить моментом. Учила Василису милосердию, вместе они выхаживали больных уличных котов, которых потом отдавали в небольшой приют для животных недалеко от их дома.

Последнего же кота Огнева просто не смогла себя заставить отдать куда-либо. Это был еще маленький котенок, и в нем постоянно чувствовалось что-то от Марты. Тимофей был умным, и, едва заслышав цокот каблуков по лестничной клетке, бежал встречать пришедшую с работы леди Охристую. Он хромал на одну лапу и был подслеповат сейчас, но все также каждый вечер усаживался у Василисы в ногах, когда она садилась читать, дожидаясь окончания очередного бессмысленного дня.

Когда Василиса вновь исчезла в другом мире, Инга приходила подкармливать старенького кота, скучавшего по хозяйке, но к себе забрать не могла — хоть и любила Тимофея, но каждый раз чихала и смотрела на мир слезившимися глазами после встречи с ним. Аллергия на шерсть меньше любить пушистого любимца подруги не заставляла.

Вот и сейчас, едва Василиса приоткрыла дверь комнаты, на нее сначала зашипели зло, а потом признали своей и начали тереться и крутиться вокруг ее ног.

— Эх, гости у нас, Тимошка. Не одни мы, наконец, представляешь? — кот смотрел умными глазами и молча подставлялся под ласки. Демонов обычные животные, видимо, не любили, но за столько лет Тимофей привык к Василисе и относился почти так же, как к Марте.

Василиса скучала. Сильно. Очень. Тимошка понимающе мурчал и жался к ее ногам, пока демонесса пыталась найти в шкафу хоть что-то мужское. Даже халата у нее не было.

Скрипнула дверь ванной комнаты, пахнуло химическим ароматом яблок и жарким влажным паром. На мускулистой поджарой груди оседали капельки влаги, спускаясь ниже, к случайно зацепившемуся на тазобедренных выпирающих костях полотенцу.

— Ты красивый, — едва слышно прошептала Василиса, так что Фэш увидел лишь шевеление ее губ, а Тимофей зашипел на незваного гостя. — Он свой, Тимошка, он родной. — Фэш молча поднял на нее взгляд. — Фэш, садись на кровать, я не нашла ничего, но сейчас загружу твою одежду в стирку — и через час и щепотку магии ты наконец сможешь одеться.

— Наконец? Вам, Повелительница, настолько противно мое тело? — Василиса вздрогнула, как от удара, молча вышла из комнаты, поманив за собой старенького кота, насыпала в миску корма и закрыла дверь на кухню. Тимофей, запертый в четырех стенах, даже не фырчал, словно бы понимая.

Дрожащими руками загрузила вещи демона в стиральную машину, поставив первый попавшийся режим, и, тяжело вздохнув, вернулась в комнату.

Фэш сидел молча, по возможности прикрываясь полотенцем и отвернув лицо к окну. Удивительно, какими ранимыми и хрупкими становятся люди, когда привыкают к тебе, считают кем-то дорогим, кем-то важным. В начале общения с маленькой девочкой Василисой он, едкий, уставший и злой старый демон, покорно выполнял указания ее отца, завоевывая доверие ребенка, а сейчас также покорно принимал удары от этого ребенка, самостоятельно же подставляясь постоянно. Молчал, терпел, глотал едкую боль, потому что полюбил, а девчонка — вот насмешка судьбы-то — любить перестала. И ты не знаешь, чего ожидать, покорно терпишь, боясь, что вот, наконец, тебя сломают точно так же, как до этого.

Каждая влюбленность — неудачная, неправильная. А значит, и ты неправильный, уродливый, неудачный.

— Твое тело прекрасно, Фэш, как и ты сам. Ты очень красивый, — срывающимся голосом произнесла Василиса, помня, как он точно также убеждал ее саму пять лет назад. А потом, как ей думалось, предал.

И Фэш не говорил об этом, но боялся, что она его предаст тоже. Забудет, порвет, как ненужный лист бумаги, втопчет в грязь ботинками и молча уйдет. Когда ты каждый раз обжигаешься, потом просто не веришь, что у тебя тоже может быть хорошо, ведь ты неправильный, неудачный, уродливый.

— Я люблю тебя, Фэшиар Диаман Драгоций, и мне было необходимо лишиться этих чувств, чтобы осознать, насколько сильно.

Они столкнулись взглядами. Такие, неидеальные, на первый взгляд слишком разные. Василиса рванула вперед, падая рядом с Фэшем на кровать, чувствуя, как теряется где-то в ногах то самое полотенце. И поцеловала его, даже не выслушав каких-то ответных слов. Он никогда не был ей отвратителен, никогда в этой чертовой жизни. И Василиса покрывала его кожу поцелуями, чувствуя бесконечную благодарность за все, что он ради нее вытерпел, всегда оставаясь рядом. Зубы нежно прикусили кожу над кадыком. Фэш сжал челюсть, но невольно из его груди вырвался гортанный стон. И как же чертовски красиво это звучало.

— Ты никогда не был мне противен, Фэш. Ты потрясающий, — прошептала она ему в покрасневшее ухо, после чего спустилась ниже, покрывая укусами и поцелуями плечи и грудь. Под ладонями напрягались мускулы. Она только целовала его горячую кожу, часто дыша, разнося этими быстрыми прикосновениями жар по каждой вене, впитывающий и разрывающийся на кончиках пальцев.