— Прекрасная мысль, — поддерживает Люциус.

— Но мы не знаем дороги! — сжимает она кулачки.

Прекрати отталкивать меня, нам придется поговорить.

— Вы поедете за нами, магистраль одна, ничего сложного, — спокойно отвечает Северус.

Позволь мне еще хоть немного любить тебя, пока ты здесь.

— Вот именно, Грейнджер, — фыркает Драко. — Брось бред говорить, садись уже в машину.

Гермиона пытается наскрести у себя за пазухой хоть немного саркастичности или упрямства, чтобы заставить Драко порычать, а самой сесть за руль, но у нее не хватает на это сил. Все ее существо дрожит от принятия Предназначения.

Несмотря на то, что садится она в другую машину, душа ее слепо следует за Ним.

— Грейнджер, даже не будешь ныть, что я за рулем? — спрашивает Драко.

Гермиона чуть хмурится, не отрывая взгляда от машины впереди, пока Драко заводит двигатель. Хорошо, что она надела солнечные очки. Пусть Малфой думает, что она просто еще не проснулась.

— И не будешь включать свою дерьмовую попсу? — снова оборачивается он.

Гермиона сжимает губы. Что-то в ней непоправимо, неизбежно сломалось. Треснуло, что уже не починишь. Оно выпустило на волю ее душу, которая уже не обременена рамками одной жизни. Перед ней открыты двери. Десятки, сотни дверей в прошлые жизни.

Только выход лишь один.

И она об этом знает.

— Да что с тобой нахрен такое, Грейнджер? — рычит Драко.

Гермиона оборачивается к другу, смотрит на него мгновение или другое, по ходу движения автомобиля почти не видит в его состоянии чего-то такого, о чем стоило бы беспокоиться. Не замечает очевидного.

Гермиона открывает окно и кладет босые ноги на нагретую солнцем панель.

— Я просто устала, не принимай на свой счет, — негромко произносит она, убирая в хвост раздуваемые ветром волосы.

Драко кусает губы и с силой сжимает руль.

Он пока не понимает, куда она без конца смотрит. Но он поймет. Все они однажды все поймут.

Три часа дороги в тишине приравниваются к пытке.

Гермиона никогда до сегодняшнего дня не испытывала дискомфорта в общении с Драко, но этот день настал. Все слова идут мимо. Каждая шутка, каждый подкол —не туда. Малфой младший злится, сжимает челюсти и ведет машину в итоге молча, потому что понятия не имеет, что происходит.

Он периодически смотрит на подругу, понять пытается, что он сделал не так, почему в их взаимоотношениях произошел некий раскол, но у него не выходит. Грейнджер закрывается от него непроизвольно, неконтролируемо. Так, как это происходит в каждой из жизней, когда она наконец понимает суть своего предназначения.

Когда она понимает, что ее жизнь априори сосредоточена на том, чтобы найти Его.

Гермиона смотрит в окно, не сразу понимает, что находится в Риме. Она глядит по сторонам, даже старается восхищаться и в какой-то момент дает себе пинок, потому что Драко не виноват в том, что она ввязалась в его жизнь такой… Неправильной?

Нет, это не совсем подходящее слово.

Падшей.

— Смотри, как красиво, — искренне восхищается она, высунувшись из окна. — Ты видишь?

Драко все еще зол, но все равно переводит взгляд на нее. На такую живую, светлую, ангельски прекрасную. Грейнджер его. Она всю жизнь была с ним, была частью его самого. Не может он долго на нее злиться.

Всякое может быть. Человек не способен всегда улыбаться.

Сели бы батарейки.

— Вижу, — ухмыляется он.

Гермиона позволяет себе улыбку.

— Драко, — негромко зовет его девушка.

Он снова на мгновение переводит на нее взгляд и чуть вскидывает брови. Она редко зовет его по имени.

Гермиона осознает в это самое мгновение, в этот самый момент, когда солнце заливает салон автомобиля, когда ветер треплет ей волосы, когда всюду пахнет цветами и жизнью, что Драко — часть ее самой. Ее друг, ее опора, ее стержень в этой жизни.

— Ты самый лучший, — улыбается она.

Малфой фыркает.

— Нежности опять твои, Грейнджер, да сколько можно, у меня зубы сводит, — скулит он.

Гермиона улыбается чисто и открыто, смеется искренне. Драко ради ее смешинок вокруг глаз убить готов всякого, кто к ней прикоснется. Грейнджер — апогей его собственного мира, частица в пространстве, которая, почему-то, прикоснулась именно к его жизни.

Он может фыркать столько, сколько захочет. Оба они знают, что друг за друга — и в огонь, и в воду.

— Водишь намного лучше, — замечает Гермиона, когда они паркуются возле какого-то отеля.

— Я просто трезвый, — замечает Драко, и они в унисон смеются.

Грейнджер видит, как из машины выходит Люциус, а после непроизвольно смотрит дольше положенного, когда следом выходит Северус. Сердце пропускает на мгновение удар. Гермиона сглатывает, опуская взгляд, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

— Мы сейчас займем номера, — весь светится от желанной поездки Люциус, — и направимся на прогулку. Гермиона, ты же так хотела побывать здесь, я прав?

Я хотела отыскать Его.

— Конечно, мистер Малфой, — через силу светит Гермиона. — Мне слов не подобрать, как я счастлива наконец оказаться здесь!

Я проклята.

Люциус снова все делает в лучшем виде. Он располагает к себе персонал моментально, стоит ему дать им понять, кто он такой. Сотрудники сразу подрываются, им выделяют четыре лучших номера. Извиняются только, что они будут на разных этажах, но все соглашаются, что это совсем не проблема.

Носильщики забирают чемоданы и тут же ведут своих лучших гостей в самые престижные номера. Гермиона сначала даже радуется такому отличному приему, но затем на мгновение сникает, когда понимает, что она будет на одном этаже с Драко, а Люциуса и Северуса направляют этажом ниже.

Гермиона чувствует, как сбивается ее дыхание, когда они с Драко остаются на этаже вдвоем, а лицо Северуса скрывается за закрывающимися дверцами лифта. Она берет себя в руки, потому что Рим — их место, их пункт назначения и точка опоры.

Разница в этажах — сущая мелочь, Гермиона в этом уверена, поэтому она чуть улыбается, когда Драко снова отмачивает какую-то шутку в духе, что можно было бы и получше их разместить, после чего на чистом автомате следует за сотрудниками в сторону своего номера.

Комната Драко всего в трех номерах от ее собственного. Это даже радует, потому что Гермиона, чего греха таить, не намерена тревожить его покой. Она лишь надеется, что он не потревожит ее. Они договариваются встретиться через двадцать минут в фойе, и Гермиона входит к себе, закрывая за собой дверь.

Номер просторный, в такой роскоши она никогда в жизни не проживала. Малфой Мэнор воспринимается ею так, словно он ей дом родной, роскошь особняка уже не кажется такой уж необъятной и безграничной.

И это правда так.

Гермиона оставляет чемодан, принимает душ, сушит волосы и делает легкий макияж. Из всего гардероба ничто почти не прельщает ее, кроме брюк кремового цвета с высокой талией и аккуратной бежевой приталенной блузки.

Она медленно надевает перед зеркалом сережки, а после, на мгновение задумавшись, тянется к косметичке, лежащей на дне чемодана. Гермиона кладет ее к себе на колени и открывает молнию. Потянувшись внутрь, она вынимает оттуда старинный пузырек с духами, который она забрала из ящика под зеркалом в ванной своей комнаты.

Гермиона вертит пузырек в руках, рассматривая его в сотый, наверное, раз, а после внимает колпачок и, закрыв глаза, брызгает духи себе на шею, запястья и под мочки уха. Грейнджер смотрит на свое отражение и видит перед собой ту самую девушку-архитектора, которая укачивала на своих руках неподвижного младенца почти сотню лет назад.

Это мои духи.

Грейнджер встает с места. Драко уже ждет ее в холле.

— Необычно, — прищурившись, восхищается он. — Платья тебе, конечно, идут больше, Грейнджер, но сойдет и это.

— Полегче, Малфой, я могу и поверить в искренность твоих слов, — парирует она.

— Давно пора, — впервые за долгое время Драко говорит серьезно, — ты потрясающе выглядишь, — он на мгновение замолкает, — Гермиона…