Гермиона задыхается словами.

— Что ты, — смаргивает она слезы, сжимая его ладонь. — Это же наш ребенок, наследник этого поместья.

— Он убьет тебя, — не может молчать Северус.

Грейнджер сползает с софы вниз, обхватывает руками его лицо и заставляет посмотреть в глаза. Она всякий раз старается бороться. Всякий раз заставляет его поверить, что у них получится.

— Не говори так, — шепчет она.

Гермиона сжимает губы. Ее всегда, в каждой жизни, что-то уничтожает. Будь то погодное явление, несчастный случай или человек. Сейчас появляется шанс что-то исправить, изменить, разорвать цепь.

— Мы должны попробовать, — решительно произносит Гермиона. — Я пойду на это. Ради нас. Ради нашего будущего.

Она стирает подушечкой большого пальца слезу с его щеки. Он так устал терять Ее. Он так смертельно, бесконечно устал. В этот раз Проклятье хочет ударить больнее, Северус знает. Оно каждый раз придумывает что-то новое.

И все это расплата за их неповиновение.

Наказание за отречение.

Бессмертная, бесконечная агония.

— Этот ребенок станет наследником поместья, — уверенно произносит она.

Северус смотрит на нее.

Проклятье, я так бесконечно тебя люблю.

— А если не выйдет? — слова срываются с языка сами.

— Ты отыщешь его после перерождения, — сглатывает она. — Я отыщу его, мы оба. И мы встретимся. Снова.

Гермиона знает, что нельзя быть ни в чем уверенной до конца. Ее бравады хватает на двоих почти в каждой из жизней, но она понимает, что удача никогда не бывает на их стороне. Северус восхищен ею. Так сильно, бесконечно восхищен.

В каждой из жизней она старается сделать хоть что-то.

Надеется, что Оно оставит их в покое.

Пусть надежда эта из раза в раз оказывается слепа.

Северус берет себя в руки. Делает это снова ради нее. Собирается с мыслями, снова старается поверить, потому что верит Она. Он целует ее холодные пальцы.

— Как мы назовем это поместье?

Он старается улыбнуться. Знает, что Ей станет легче, если он тоже будет верить. Гермиона смеется.

— Мэнор, — улыбаясь, жмет она плечами. — Просто Мэнор. И мы отыщем его, если что-то пойдет не так.

Северус тянется к ней, запечатывает на губах своего Ангела горький, наполненный любовью и безысходностью поцелуй. Гермиона дарит ему свою любовь, гладит пальцами по его щеке, а после смотрит в глаза.

Бегает лихорадочно взглядом по его лицу, запомнить старается это перевоплощение целиком и полностью, знает точно, что сможет отыскать его в следующей жизни только по глазам.

В них спрятана Его душа.

— Мы впервые держимся так долго, — шепчет она. — Все потому что Оно дает нам время.

Оно заберет, в итоге, намного больше.

Северус кивает. Решает, что надо попробовать. Они справятся. У них все получится. Но Северус боится, он в праведном, бесконечном ужасе. Он сам не верит в то, о чем думает, но старается это сделать.

Ради нее.

Гермиона тоже старается верить в лучшее. Блокирует любые дурные мысли, надеется на благоприятный исход. Она трудится сутки напролет, не выпускает инструмента из рук, задабривает предназначение, пусть и чувствует, что с каждым днем ей все тяжелее.

Они выигрывают целых полгода.

Под сводом красуются ангелы в разных позах.

Гермиона потирает уставшую шею и заводит за ухо волосы. Сегодня ей удается закончить одиннадцатого ангела, остается всего два для полноты картины. Ее это и пугает, и радует одновременно.

С одной стороны, ее желание оставить след почти исполнено, с другой стороны, это означает, что времени у Них почти не осталось. Гермиона снова берет в руки инструменты и поднимает руки.

И резко морщится, хватаясь за живот. Спазм скручивает ее, заставляя приглушенно вскрикнуть. Девушка морщится сильнее, когда это происходит снова, и хватается за живот. Спустя несколько секунд боль стихает, но затем она чувствует, как штанины становятся влажными.

— Малыш, что это ты? — шепчет она. — Слишком рано.

Это всего восьмой месяц, так не должно быть.

— Родненький, слишком рано, — шепчет она, а затем вскрикивает от вспышки боли.

У нее начинаются схватки.

— Северус! — истошно кричит она.

Ее крик эхом разбивается под потолком, разносится по всему большому дому, утопая в каждом углу поместья. Слышатся громкие быстрые шаги. Гермиона слышит Его голос. Руки и ноги дрожат, резкая боль усиливается.

Северус гонит дворецкого за врачом, сам помогает Гермионе спуститься вниз, несет ее на руках в спальню, шепча бесконечным потоком просьбы о прощении, пусть каждая из них не имеет никакого смысла.

— Я справлюсь, слышишь? — произносит она, едва справляясь с тупой болью во всем теле. — Справлюсь, Северус.

И ему бы сказать, что он верит в нее, сказать бы, что все будет хорошо. Что они справятся. Что они смогут обмануть Его, провести вокруг пальца, разорвать цепь, но…

— Врач скоро прибудет, — он знает, что не сможет этого сказать. — Он скоро будет здесь.

И не знает, что ему делать.

Грейнджер кричит снова, хватаясь за простынь. Ощущения такие, словно чья-то невидимая рука сжимает все ее внутренности в кулак и резко дергает. Малыш еще не готов к появлению на свет.

Оно хочет забрать это дитя у Них.

Врач врывается в поместье с первой грозой в этом году. За окном бушует непогода, но Гермиона этого совсем не замечает. Белый халат мужчины весь мокрый, он ставит свой чемодан на стол и тут же раздает указания белым от страха горничным.

— Мистер Снейп, вам придется выйти, — надевает врач на руки перчатки.

Северус тяжело дышит, мечется в принятии решения. Он не хочет оставлять ее одну, но знает, что на родах присутствовать запрещено. Он делает шаг к двери непроизвольно.

— Северус, — ловит Гермиона его ладонь. — Останься. Надо, чтобы ты остался.

Схватки настигают ее снова. Девушка истошно кричит, зажмуривая глаза. Тело пробивает жаркой волной, в глазах взрываются искры. Она чувствует, как буквально горит изнутри. Северус садится возле нее на колени, сжимая хрупкую ладонь.

Сердце бьется в груди, как сумасшедшее.

Грохочет небо.

— Мистер Снейп, покиньте комнату! — рявкает врач.

— Я не могу!

— Вы обязаны!

Гермиона слышит, как они громко разговаривают на повышенных тонах. Только слышит, зрение сфокусировать почти не удается, перед глазами вспышки, пульс долбит в глотке. Такое ощущение, словно ее кости плавятся с каждой последующей секундой.

Грейнджер истошно вопит, когда с очередным раскатом грома снова начинаются схватки. Она не чувствует руки Северуса в своей ладони. Время словно замедляется. Пот струится по всему телу, попадает в глаза, мешая видеть.

— Северус! — с болью кричит она. — Позовите Северуса!

— Я не могу, мисс.

В полутемной комнате почти ничего не видно, горит лишь пара свечей на тумбочке. Гермиона вертит головой, стараясь хоть что-то разглядеть, но у нее ничего не выходит. Только когда молния прорезает небо, и свет попадает в комнату, Грейнджер понимает, что видела уже лицо врача однажды.

— Вам придется принять это, — кивает он. — Снова.

Гермиона комкает в пальцах простынь и, не сдержавшись, вновь кричит, когда боль режет в животе снова. Она почти не слышит собственного голоса, не видит ничего из того, что ее окружает. Думает только о том, что ребенок должен выжить. И предпринимает для этого все, что только возможно.

Очередные схватки оказываются такими резкими и болезненными, что Гермиона почти теряет сознание, не слыша собственный крик и не замечая, как в сгибе руки что-то колет.

Северус долбит в закрытые двери.

Надвигается шторм.

— Еще немного, мисс, — голос врача холоден.

Гермиона не чувствует собственного тела, под ладонями что-то горячее и теплое, из глотки вырываются хрипы. Девушка морщится от боли, когда врач вытаскивает ребенка. В глотке долбит пульс. Грохочет небо.

Но Грейнджер не слышит главного.

— Он не плачет, — едва слышно шепчет она, стараясь приподнять голову.