Повисла тягостная тишина.

Потифар, чтобы унять трясущиеся руки, с силой сжал их в кулаки, а потом разжал. И так – несколько раз. Вроде – отпустило. Он вновь поднял кружку, пригубил и продолжил:

– Ладно, если пострадаем только ты, я да и Эрте тоже… – судья махнул рукой за плечо, в сторону жилища. – Но кроме нас есть и другие люди, причастные к твоей тайне – твои настоящие родители, сестра, брат. Их тоже может коснуться беда. Они в чём виноваты? – подлил Потифар масло в огонь, чтобы наверняка, до самого дна души проняло Эли.

Эли, уронив подбородок на грудь, задумался.

«Это хорошо, что думает! – Чувство жалости к Эли комом подступило к горлу судьи, увлажнило глаза. – Сгоряча можно таких дел натворить! Остатка жизни не хватит, чтобы исправить… Жесток ли я по отношению к сыну? Жесток! Если он не дурак, поймёт меня и простит».

– Я об этом не подумал, – хабиру поднял взгляд, полный отчаяния.

– Дай мне слово, что всё останется как есть! – обрадовался судья.

– Обещаю, – тяжело вздохнул юноша.

И не сделав ни глотка, поставил кружку обратно на ковёр.

Переваливаясь, словно утка, с ноги на ногу, поправляя на ходу льняную накидку на широких бёдрах, к беседке приближалась Эрте. Что она только не делала, чтобы избавиться от болей в спине, отдающих ломотой во все конечности. И рвотное, и слабительное принимала, потела, воздерживалась от пищи – без толку. Полежит немного, тогда лишь приходило недолгое облегчение.

Потифара и самого начали одолевать различные хвори: то лихорадит, то суставы ломит, или вот как только что: ни с того ни с сего боль в груди…

Ревностно оглядывая палисадник, Эрте постояла, понаблюдала, как Кнофер, стоя на коленях под кустом акации, рыхлит почву, и двинулась к навесу.

– Мшэт, ты не забыл, тебе ночью в деревню? – внимательным взглядом маленьких глаз на круглом лице она посмотрела на юношу. – Много не пей.

– Сегодня можно, – Потифар потянул жену за руку и усадил рядом.

Кот на его коленях зашевелился, выгнул спину, прогоняя остатки сна, грациозно переставляя длинные лапы и подёргивая вздёрнутым хвостом, зашагал восвояси.

– Гостинцы и подарки я сложила в твою сумку. Я там видела красивый платок. Для кого ты его купил?

– Для сестры, – отчего-то смутился юноша.

– Я-то уже решила, что ты с кем-то встречаться начал. Девушкам нравится, когда молодые люди делают им подарки, – улыбнулась Эрте…

Под сенью ночного покрова Эли с сумкой на плече достиг родительского дома. Одет он был в застиранную накидку, на голове – платок, скрывающий его лицо от нечаянной встречи с односельчанами.

Когда-то казавшаяся высокой изгородь теперь едва доходила Эли до пояса.

Прежде чем войти в жилище, он некоторое время постоял у входа, прислушиваясь к ночным шорохам. Затем уверенно шагнул за порог…

– Эли, братик! – Гила словно и не спала, первой отозвалась на его оклик.

Следом мать прижалась к его груди.

Отца с братом не оказалось дома: уже с месяц они пасли скот, вот-вот должны были вернуться в поселение.

Когда волнения улеглись, Эли положил сумку на край глиняного возвышения, застланного соломенным матрасом.

– Разбирайте подарки!

При свете алебастровой лампы в нише стены мать и Гила доставали из сумки куски ткани, готовые одежды, пироги с различными начинками, печенье из овсяной муки, замешанной на меду с орехами, фрукты, пчелиные соты.

Сестра надела на шею бусы из цветных стеклянных шаров разной величины, голову покрыла полупрозрачным платком, вскочила с места, подбоченилась – как я вам!

– Хороша, дочка, – весело смотрела на неё мать.

– Красивая ты у меня, Гила! – Эли не посмел признаться сестре, что платок предназначался для соседской девчонки.

«Пусть Гила носит и радуется. – любуясь сестрой, думал он. – Наве в следующий раз что-нибудь подарю.

– У меня для вас новость: сегодня первый день, как я вышел на службу! – широко улыбнулся Эли.

– Молодец, братик! – обняла, поцеловала его в щёку Гила.

Мать же смотрела на него встревоженно.

Эли понял её настроение. Она переживала из-за того, что на его плечи со вчерашнего дня лёг груз ответственности, совсем не такой, как – раньше. Теперь ему полагалось быть намного осторожней, чтобы ненароком не выдать своё происхождение.

– Кем ты будешь? Судьёй, как Потифар? – не сводила с него взволнованного взгляда мать.

– Не волнуйся, мама, я буду всего лишь помощником заведующего архивом, – поспешил Эли её успокоить. – Буду помогать господину Хуфу вести учёт.

– Ну и хорошо, – облегчённо вздохнула она. – Пойду, огонь разожгу, чай поставлю греть.

Не успела мать выйти, как Гила заговорщески подмигнула Эли и кивнула в сторону выхода:

– Нава очень хотела с тобой увидеться. Я разбужу её.

– Мама, мы скоро придём, – негромко крикнул Эли, двинулся вслед за сестрой.

Ждать пришлось недолго. Нава в светлой накидке, с платком на голове, выскочила из жилища, поспешила к нему. Сердце юноши радостно забилось.

– Здравствуй, Эли!

– Здравствуй, Нава!

Они стояли, взявшись за руки, каждый на своей стороне двора. Стоило Гиле скрыться внутри дома, Эли перешагнул изгородь, прижал Нава к себе.

– Я скучала по тебе, Эли, – прошептала девушка.

– Я тоже.

Эли нежно взял её лицо в руки, припал к её пухлым чувственным губам.

– Что вы там делаете? – насмешливый голос заставил их отскочить друг от друга. Из темноты дверного проёма на залитый лунным светом двор шагнул Зэев в длинной набедренной повязке. – Почему меня не разбудили? – захромал он к ним.

Парни обнялись, потёрлись щеками.

Нава стояла рядом, смущённо улыбалась.

– Что стоишь, иди, разогревай еду, – кивнул ей Зэев.

– Не надо. Пойдёмте к нам. И мать позови, – Эли бросил на девушку взгляд, полный любви.

Нава, сияя от счастья, поспешила к себе в дом.

– Видел, Зэев, как ты с лошадьми управляешься. Извини, не подошёл, не поздоровался, сам знаешь… – подставил Эли другу плечо, помогая тому перешагнуть через изгородь…

Эли, его мать, Зэев и Либа при тусклом свете лампы сидели на толстом шерстяном ковре жёлтого цвета и пили чай. На ковре были изображены верблюды и идущий впереди каравана погонщик, бородатый бедуин в белой накидке с посохом в руке. Голову одного из вышитых одногорбых верблюдов закрывало большое глиняное блюдо с принесёнными Эли угощениями.

В соседней комнате девушки сидели на кровати и о чём-то шептались, прыскали смехом, прикрывая рот ладонями.

– Как устроил ты Зэева конюхом, домой только на закате солнца возвращается. Иной раз и ночевать остаётся в конюшне, – улыбнулась Либа.

Несмотря на позднее время, она выглядела так, будто и не пробудилась ото сна только что.

– Зато, при деле, – кивнул Эли. – Жалованье получает, на довольствии стоит.

– Благодаря тебе! – признательно посмотрела женщина ему в глаза. – Кто мог подумать, что Зэев так лошадей полюбит, только о них и разговоры.

– Не меня надо благодарить, Потифара. Я-то что… – пожал плечами Эли.

Из уст матери Эли стало известно, что к Гиле посватался односельчанин по имени Калев. Эли расстроился, услышав об этом: он-то, зная о нежных чувствах Горуса к его сестре, уже насочинял себе, что египтянин и Гила поженятся. Хотя, если хорошенько подумать, Горус сам виноват: нашёл себе работу в квартале ремесленников, ходил каждый день туда, ходил, а когда Кеби умерла, он и вовсе перебрался в город жить…

Зэев больше молчал. Грыз печенье и запивал его чаем.

За стеной в хлеву захлопал крыльями петух, закукарекал.

Как быстро пролетело время. Так хотелось побыть с Нава наедине, но… Пора.

Глава 3

Сегодня первый день – как Эли приступил к службе.

Заведующий архивом Хуфу не явился на работу.

Как назло: от посетителей не было отбоя.

Юноша от волнения делал ошибки при подтверждении документов, обливаясь потом, соскабливал краску, заново переписывал, закреплял печатью, подолгу искал – в какой именно короб следует класть папирус.