Редакция занимала несколько кабинетов на этаже, сдавая остальные разным фирмам. Коридор ответвлениями походил на лабиринт. Эти неисследованные повороты и тупики манили Жукова, как дальние страны романтичного юнгу. И сегодня, придавленный милицейской сводкой, он забрел в неведомый тупик редакционного коридора и оказался перед дверью с тусклой табличкой «ООО Деймос».

Пыль лежала на двери фирмы, ни рука, ни нога человека ее давно не открывали. Шустрый паучок оплел косяки и сидел в углу, держась за сторожевую нить, в ожидании мухи-добычи. Но даже мухи сюда не залетали.

Жуков вспомнил, что Деймос – один из спутников Урана и, насколько ему известно, переводится, как «ужас». Как корабль назовешь, так он и поплывет. Фирма «Деймос» изначально была мертворожденной.

Размышления о горе-бизнесменах на время отвлекли Жукова от неприятных мыслей. Он еще постоял, глядя, как дрожит паутинка от коридорного сквозняка, без желания выкурил сигарету, хотя давно уже не курил, просто носил пачку в кармане. И пошел в кабинет, что они делили с Яровым, сидящим эту неделю «на письмах». Еще там, расплющивая окурок о дверную ручку «Ужаса», Жуков подумал: «Надо напиться».

Так. Валерка разговаривать не будет и отвлекаться от паршивых мыслей нужно самостоятельно. Жуков вгляделся в название городка на конверте. Память увела его на юг страны, замелькали заголовки столичных газет, где повторялся набор слов: «Пятиозерск», «Большая Химия», «Эксперимент». И было это лет десять-двенадцать назад.

Что-то там производили полезное и редкое, и у них там добывалось сырье для этого редкого и полезного. Чтобы узнать подробней, надо погуглить, комп включить. А этого Жукову не хотелось, вообще ничего не хотелось сегодня с утра.

– Слушай, что пишут, – начал Валерка, все еще опасаясь, что Жуков вспомнит седых красавцев и победительниц конкурсов признания в любви.

– Уважаемая редакция! Так-так-так… Ага! Вот, – «Уже год я мажу свои пятки мочой»…Ну ясно, свои. Вот только зачем?! Ага, вот зачем,– «теперь пятки у меня стали, как у младенца».

Жуков ухмыльнулся, – И зачем ему младенческие пятки?

– Не ему, а ей. Это Алла Вениаминовна, – заглянул Валерка в конец письма, – «мне семьдесят три года».

Кстати, штампа Пятиозерска на конверте, что вертел в руках Жуков, не было. Только столичный. Написавший просто попросил кого-то, кто ехал в столицу, опустить его здесь в почтовый ящик. Почему столь сложно?

Отрешенно постукивая конвертом по губам, Жуков повернулся в кресле, и немытые окна, с душной столицей за ними, мутно глянули на него.

Июль в городе стоял невыносимый. За день мегаполис производил выхлопы и копоть, обильно налипающие на лицо, рука и волосы. К вечеру кожа горела, а волосы торчали проволокой. От жары горожане теряли сознание в троллейбусах и захлебывались в собственных ваннах, где пытались уснуть, погрузившись в холодную воду.

Жуков снова глянул на адрес. Услужливое воображение подкинуло ему пыльную улочку южного городка. На грязном асфальте истекают липким соком арбузные и дынные корки, влажный от близости моря ветер нежно гладит вспотевший лоб. Навстречу Жукову идут черноусые джигиты, и волоокие красавицы с персиковыми ланитами опускают стрелы ресниц под взглядом столичного корреспондента.

Жуков с трудом отлепился от пыльной герани на подоконнике, а его воображение от томной неги провинциального южного городка. Он вытащил из конверта несколько исписанных листков и попытался сосредоточиться.

Строчки на листке из школьной тетради в клеточку, написанные с сильным нажимом, неизменно клонились вниз. И чем дальше Жуков вникал в послание, тем более понятной становилась реакция Валерки.

Прочитав письмо, Жуков попытался войти в состояние и настроение писавшего. То, что строчки клонились вниз, как привязанные, говорило о стойкой депрессии. То, что на ручку давили с силой, – о том, что мужик неслабый и любит работать руками, даром, что инженер. Округлость же, какая-то детскость букв кричала о простодушии и надежде, что все можно исправить. Хотя, если верить содержанию письма, надежды там никакой в помине не было, так все было запущено и мрачно. Или в городе Пятиозерске, или в психике инженера Фролова.

За пятнадцатилетнюю журналистскую практику Жуков перечитал уйму писем, в том числе и от сумасшедших. И письмо из Пятиозерска, безусловно, было бредовым, как ночной кошмар, и все проникнуто тоской и безнадегой. Но не переступало некой грани, когда сдвиг по фазе просматривался бы со стопроцентной ясностью. А был эдак, процентов на девяносто восемь. Вот эти-то два процента и заставляли Жукова вертеть листки и представлять себе настроение и состояние наивного богатыря – инженера Фролова из Пятиозерска.

Он уже отмахнулся от странного письма на той неделе и не хотел, чтобы совесть грызла ночами, мешала спать. «И что теперь – ехать в Передрищенск? В Пятиозерск, то бишь».

Воображение снова включилось, Виктор ясно представил, как к ним в кабинет входит и грузно опускается на стул инженер Фролов – мужик крупный, выкуривающий пару пачек в день (из конверта несло табаком), и насмерть перепуганный.

Хотя в письме такой бред, что Валерка, конечно, прав. Жуков крутанулся в кресле. Что, не может, что ли, сильный простой мужик свихнуться?

– А если это правда? – протянул Жуков, глядя на зама поверх листков. Валерка молча сверкнул очками и уткнулся в очередное письмо.

Виктор оттянул ворот футболки и повертел головой. Как же здесь душно! А ведь где-то море в паре десятков километров…ветер… бриз морской…

Ногой отодвинув кресло, Жуков встал и открыл форточку. Выхлопные газы с уличным шумом ворвались в кабинет. В сердцах ее захлопнув, Жуков снова упал в кресло. Ясное дело, он засиделся. Весь этот жуткий июль пахал и пахал, никуда не выезжая, даже на загородную речечку, что и в городе текла, просто купаться в ней было бы поведением неадекватным. По речке ходили умные вороны, вышагивая по колено в воде и высматривая в мути что-нибудь съестное.

Жуков снова вскочил и подошел к карте. Они с Валеркой долго выбирали ее в книжном – чтоб была плотная, чтоб можно было тыкать пальцами, не опасаясь, что разорвется. Карта висела рядом с зеркалом, напротив его стола. Каждый раз, вскакивая и садясь, Жуков видел свое распаренное лицо, где все мысли читались, как в букваре.

Название городка бросилось в глаза сразу. От моря не в паре десятков, а километрах в пятидесяти, но не более. Жуков приложил спичечный коробок – получалось даже меньше. На автобусе можно добраться минут за сорок, на машине – за полчаса. Жуков сунул письмо в пропахший табаком конверт и молча вышел из кабинета, косо глянув на Валерку.

Редакция снимала седьмой этаж высоченного здания бывшего НИИ. Жуков каждое утро собирался пересчитать, сколько этажей в здании, но забывал. Знал точно, что больше двадцати и, наверное, тридцати.

Дела у редакции шли отлично, потому что не хитрили, а просто выпускали интересную газету. Жизнь кипела и у дилера средства «Триумф», чей кабинет был рядом с редакционными. С добавлением его в почву картошка вырастала величиной с младенческую головку. У дилера в кабинете наперебой звонили телефоны, и сам он без мобилки у уха в коридоре не появлялся. Громадной картошки в кабинете Жуков не видел, как ни заглядывал. Но дела у «Триумфа» шли блестяще, может из-за жизнеутверждающего названия, в отличие от мертворожденной компании «Деймос»?

Редакция снимала этаж у НИИ и кому-то сдавала комнаты и комнатки в субаренду. Редактор, по мнению Жукова, вообще был молодец, хозяйственный, что и гарантировало журналистам стабильную зарплату.

– Привет, Жуков! – охранник Роман, сидящий за столом в одной из неприметных коридорных ниш, расплылся в улыбке. Мимо Ромы в кабинет шефа пройти невозможно, но встреча с эстетом Романом, имеющим брутальную внешность и нехилые кулаки, не всегда оказывалась для Жукова приятной. Как, например, сейчас.