И отвечая на немой вопрос,

– Нет-нет, по отношению ко мне никаких эксцессов не возникало, но в этом городке витает, – она щелкнула пальцами, и крыса покосилась на бабкину руку круглым красным глазом, – некое напряжение. Впрочем, объяснить я не берусь, – старуха улыбнулась, показав белоснежную вставную челюсть, контрастирующую с загорелым лицом, – ничего определенного, скорей интуиция.

– А о восточном ветре вы что-нибудь слышали? – решился Жуков.

Блондинка в сарафане, купившая виноград у соседней бабки и шедшая мимо, вздрогнула, и посмотрела на Жукова расширенными глазами. Старуха же пожала плечами,

– Нет… Дочь моя парализована, речь у нее повреждена, а кроме нее я практически ни с кем не общаюсь.

Жуков проводил блондинку взглядом, каблучки мягко тонули в асфальте, ноги были стройные и загорелые. Когда Жуков повернулся к бабке, лицо старухи снова превратилось в пыльный башмак, она подмигнула,

– Ну что, еще погадаем?

– В следующий раз, – улыбнулся Виктор, подошел к старухе рядом, совсем не старой, просто в платочке, прибавляющей ей десяток лет, и купил винограда.

Упругая кожица лопнула на языке, кисло-сладкая мякоть бальзамом скользнула в пересохшее горло. Давно Жуков не ел такого вкусного винограда.

Он пошел за девушкой в сторону дорожной бригады, раскатывающей асфальт. Солнце палило, а кроны деревьев вдоль тротуара зашелестели, в лицо подул легкий ветерок. В нем чувствовался какой-то аромат, не слишком приятный.

Виктор прошел несколько шагов, стараясь не упустить стройные ножки, слишком уж синие у их хозяйки были глаза. Почему бы не познакомиться в первый же день, не съездить в Морское, когда он закончит здесь все дела?

Лица людей, идущих навстречу, вдруг изменились. Мужчины и женщины задвигались суетливо, будто просыпаясь, резко поднимая головы. Пытливо вглядывались друг в друга тревожными глазами.

Вдруг Виктор понял, что идет очень медленно. Каждый шаг давался с трудом, будто он шел по колено в густом киселе. Жуков оглянулся и оторопел. Панически рассыпая семечки, катили коляски торговки. Бабки с виноградом лихорадочно запихивали товар в пакеты, давя его и разбрасывая по горячему асфальту. На всех лицах читался такой ужас, что у Жукова взмокла футболка на спине.

Только старуха с крысой сидела, вертя головой, и в глазах ее стояло то же изумление, что и у Виктора.

Люди вокруг заспешили, жесты и голоса стали резкими, похожими на крики чаек, встретивших Жукова на перроне. Он не мог разобрать ни слова, будто они говорили на неизвестном языке. И понял, что закладывает уши.

Жуков поравнялся с дорожной бригадой, колдующей над зернистой горой раскаленного асфальта.

В прозрачном мареве плыл каток, Виктор глянул на парня, сидящего на нем, и не смог оторвать взгляда. Тот возвышался над панически спешащей улицей, смотрел на нее покровительственно. У него было такое лицо, что Жуков остановился.

Лоснящийся от пота торс парня гордо прямился. Он сидел, как на троне, глядя на бегущих людей со странным выражением власти и предвкушения наслаждения. Восседающий на катке, черный от солнца и асфальтовых испарений, он походил на африканского царька людоедского племени. Глаза с белоснежными белками на темном, почти черном лице, алчно оглядывали бегущих людей. И тут Жуков понял, что теряет сознание.

Футболка прилипла к спине. «Тепловой удар» – пронеслось в мозгу.

Преодолевая панику и стараясь дышать глубже, от чего становилось только хуже, он поплелся к спасительной тени магазинной стены, чтобы не свалиться посреди тротуара. Ноги еле двигались, в ушах стоял звон и зловещий чаячий хохот. Он поднял глаза, птиц не было. Только беспощадное солнце и тошно качающиеся верхушки деревьев. От их движения голова кружилась еще больше.

Сквозь заложенные уши пробивалась бравурная музыка из распахнутого магазина. В его темноте таяло испуганное женское лицо.

Жуков дошел до стены, ощутил ее тепло и каменные неровности. Несмотря на тень, легче ему не стало, все так же стояла вата в ушах, становившаяся все плотнее, Совсем исчезли звуки, закружились в глазах радужные спирали, заслонившие улицу, небо, деревья.

Жуков прислонился к стене, бросив на асфальт сумку так, чтобы сесть на нее, остатками сознания удерживая, что там деньги и пистолет. И сполз по стене, больно царапая спину и ладони. Он больше не мог хвататься за исчезающий мир – силы кончились.

Последнее, что Виктор увидел, прежде чем наступила темнота, была старуха с крысой. Перед окончательным провалом в обморок, он мог наблюдать.

Как бабка встала со стульчика и белая крыса скатилась со старой юбки, но не убежала, а повернулась к ней, присев на задние лапы и подняв передние. А старуха затопала пыльными башмаками, закружилась в танце, тонко повизгивая: «и– и– и– и– и– и…», хлопая в ладоши. Перед ней на лиловом асфальте повторяла ее движения белая крыса, неуклюже переставляя лапы. Острые коготки царапали тротуар, розовое брюшко просвечивало сквозь белый мех, лысый хвост заворачивался змеей.

Первое, что почувствовал Жуков, – боль в поцарапанной спине. Сквозь вату обморока донеслась музыка из открытой двери магазина. Она становилась громче, по мере того, как прорезывался слух. Свет залитой солнцем улицы больно ударил по глазам, когда он попробовал их открыть. Но помог очнуться. Виктор вспомнил, что он в командировке, в южном городе Пятиозерске. И у него тепловой удар. “А еще галлюцинации”. Боясь головокружения, не стал поворачивать голову, просто покосился вправо. Старухи с крысой не было.

Виктор сидел на чем-то твердом и неудобном. «Ага, сумка, пистолет». Длинные ноги вытянуты, на коленях – пакет с виноградом, несколько синих ягод выкатились и застыли на границе света и тени. Неширокая тень от магазинной стены, где Жуков попытался укрыться от теплового удара, переместилась к самым кончикам мокасин, и он понял, что оставался без сознания долго.

Не вставая, Виктор вытащил из–под себя сумку, со стороны дна проверил, есть ли Беретта, облегченно вздохнул, завертел затекшей шеей.

Людей на улице осталось мало, все шли мимо, никто не подходил к нему, чтобы помочь. И это вызывало недоумение. Провинциалы ведь добрые? Или это миф? Или в этом городе провинциалы не такие, как везде?

Он представил себя со стороны. Вот, эти люди идут мимо и видят прилично одетого, спортивного молодого человека, с хорошей стрижкой, в джинсах и белоснежной футболке. На бомжа не похож. Сидит на тротуаре, свесив голову и закрыв глаза. Долго сидит. Как? Зачем? Что случилось? Может, он умер или его еще можно спасти? Виктор внимательно вгляделся в прохожих. На него никто не смотрел, все шли кто куда, не отвлекаясь на такие мелочи, как человек, сидящий у магазинной стены.

Опасаясь нового обморока, Жуков несколько раз глубоко вздохнул, пуская в легкие жаркий воздух, пахнущий асфальтом и чем–то неуловимым, что явственно чувствовалось перед тем, как он потерял сознание. Медленно, держась за стену, поднялся, следя, не закружится ли голова.

Нужно найти гостиницу. Там душ, кровать и ресторан, где должна быть еда. «Тепловой удар плюс голодный обморок» – усмехнулся Жуков, отрывая от грозди несколько виноградин.

Метрах в десяти от Виктора, в знойном мареве продолжали копошиться дорожники. Он отметил, что работа идет гораздо веселей. Они подбадривали друг друга криками и лихорадочно кидали асфальт на дорогу. На катке сидел тот же смуглый «африканский царек» с лоснящимся рельефным торсом.

Чем ближе Жуков подходил к суетливой бригаде, тем меньше ему нравилось лицо парня на катке. Глаза того были полуприкрыты, губы растянуты в довольной улыбке. Аспидно-черный асфальт летел с лопат рабочих на дорогу, а каток тяжело шел в волнах зноя, оставляя позади гладкую полосу.

Жуков почти прошел мимо, недоуменно поглядывая на парня, когда споткнулся о костяной шлепанец с тонким каблучком. Машинально подняв его, стал оглядываться, ища хозяйку туфельки. Мелькнула мысль о Золушке и хрустальном башмачке. Осматриваясь, он случайно глянул на дорогу, куда с нескольких лопат летел горячий асфальт.