— Ты сама виновата Роза, ты сама всё закончила, и сама все начала, заново! — он уже вжимает меня в себя.

— Чего тогда держишь меня?

Он схватил меня за волосы и запрокинул голову.

— Ты же кайфуешь, когда я так с тобой обращаюсь! Млеешь, течёшь, от жёсткости! — фырчит он, обдавая моё лицо, горячим дыханием. — Я год сдувал с тебя пылинки, а надо было сжимать и давить, тогда бы ты не предала бы меня!

— Я не предавала тебя! — выкрикнула я, дёрнулась в его руках. — Это просто глупость, которую я совершила, чтобы ты понял разницу. Ты обидел меня, и я решила отомстить!

— Как? — он тоже орал. — Лечь под другого мужика?!

— Какой резон вести разговор, если ты не настроен на диалог. Ты так любил меня, но когда я совершила ошибку, выслушать даже не захотел, и сейчас ничего не изменилось! Давай трахай меня! — я дёрнула его ширинку, достала член, который быстро наливался, воспрял, развела ноги, и обхватила за бёдра. — Или отпускай!

Он зло толкнулся вперед, насаживая меня член, грозно взирая сверху. Ещё и ещё раз, пока не выбил из меня сдавленный вздох, но потом остановился и вышел из меня. Отступил, давая проход.

— Уходи, — отвернулся и оправился.

Я неуклюже встала, и накинула на оголённые плечи халат.

— Я знаю, что ты меня любишь, — говорю ему, — такую вот порочную лгунью, всё равно любишь, только себе самому осталось признаться.

Выхожу в коридор и плетусь до своего номера, как дорогу различаю, слёзы заливают все глаза.

Утром мы одновременно выходим из своих номеров. Замираем, тяжёло буравя друг друга взглядами.

Стеф в тёмном костюме, на европейский манер, без рубашки. Вместо неё тонкий джемпер, с треугольным вырезом на груди. В руках кожаный кейс и телефон. Чисто выбрит, волосы в стильной причёске. Взгляд острый, того и гляди проткнёт.

А мне ничего не остается, как носить тонкую водолазку, скрывающую мою бурную, и сумбурную личную жизнь. Сегодня предпочла надеть укороченные брюки к ней, и сверху накинула приталенный пиджак. Надеюсь, что тоже выгляжу по-деловому, и собранной. Роль жертвы не по мне.

Наш безмолвный диалог обвиняющими взглядами прерывает Пётр, который тоже выходит из своего номера.

— Доброе утро, — здоровается он, — Степан Дмитриевич, Роза Викторовна.

— Доброе утро! — говорим мы одновременно. И было бы это забавно, если не было бы столько напряжения между нами. Я первая отворачиваюсь и иду к лифту, мужчины идут следом, обсуждая предстоящие планы на день.

Но в лифте нас ожидает подстава. Откуда все эти люди. Что за оптовый съезд вниз, половины отеля. Мы протискиваемся вполне просторный лифт, сейчас заполненный до отказа, и получается так, что Пётр застревает впереди, а мы со Стёпой, протиснутые, и стиснутые, замираем в углу. Я практически впечатана в него спиной, и вполне отлично ощущаю твёрдое тело, несмотря на слои нашей одежды.

Эта двусмысленная позиция нервирует.

Я чувствую, как он дышит, как шевелятся мои распущенные волосы под его дыханием. И сердце, словно в унисон с моим бьётся, всё быстрее, потому что его близость волнует. И аромат его, среди всех этих запахов, чётко выделяется и словно обволакивает меня. И тепло крепкого тела позади, в котором так и тянет раствориться. Доверится его сильным рукам, настойчивым губам, пуст будет, каким хочет, что грубый, что нежный, он мил мне любой.

Доверится?

Мои губы трогает горькая усмешка.

Нет я не питала иллюзий, что все эти годы, он был один.

Я вообще не питала иллюзий на счёт него.

Закрыла сердце, отрезала эмоции и научилась жить с осознанием своей вины, и его потерей.

Он тоже жил. И, конечно же, у него есть женщина. Не я. Я мания. Помешательство. Пагубное пристрастие. Лживая. Порочная.

Но как невыносимо больно. Словно сердце царапают невидимые иглы, впиваясь всё глубже. Наверное ему так же было больно, когда он застал меня в руках того мужика. Ну что ж теперь мы квиты. И что дальше?

Ничего?

Ничего.

Потому что, для того чтобы у нас что-то было, он должен простить меня, и я наверное тоже. Но в его взгляде столько презрения и боли. Навряд ли он способен на это. Просто начать всё заново. Он даже говорить не может об этом. А я не могу ждать, пока он натешит себя своей обидой. Весна не за горами. Впереди Эссен.

***

— Скажу тебе по секрету, жди сегодня предложения, Степан созрел, — заговорчески шепчет мне на ухо Эля.

Мы стоим в саду дома Белых. Всё наше семейство, включая маму, папу, и Пашу, пригласили на день рождения Ксении Антоновны. Здесь стоит большой стол под тенью беседки, играет музыка, и многочисленные гости гуляют, болтают, развлекаются.

Сегодня меня представили друзьям семейства Белых, и самое главное, познакомили с бабушкой Стёпы, Ольгой Владимировной. Ей было восемьдесят, но она была такой бойкой, активной, и очень деятельной. Ольга Владимировна, мама Ксении Антоновны. Тоже высокая, сухая, модная старушка, в старомодном костюме. Мне она почему-то напоминала Шапокляк, но своих мыслей я естественно не озвучивала. Она завалила меня вопросами, только нас познакомил Стёпа. Начиная от того где я учусь, чем увлекаюсь в свободное время, к чему стремлюсь. Выложила всё как на духу. По скупой улыбке поняла, что вроде одобряет. А потом совершенно внезапно, озадачила Стёпу вопросом, почему он меня ещё не обрюхатил, возраст у меня подходящий, пора, чего тянуть. Стёпа заверил родственницу, что работает в этом направлении. На том и разошлись, знакомство состоялось.

— Ой, удивила, — усмехнулась я, поглощая клубнику, которую мы вместе с Элей отжали с общего стола, и утащили в сторонку. Теперь вот стояли в самом закутке сада, под раскидистой яблоней, и объедались, совсем не заботясь о том, что впереди ещё целый обед, из эннацати блюд.

По саду гулял приятный, теплый майский ветерок. Забирался под легкие платья, обдувал свежестью, и разгонял зной солнца. В саду пахло одуряеще. Природа пробудилась, и вовсю зрела, цвела, и благоухала, свежей зеленью, вспаханной землёй, нагретой ярким солнцем.

— Он созрел ещё в том клубе, в которым мы с ним познакомились, и в тот вечер, — продолжила я.

— Вот ты наглёшь, — фыркнула Эля, — я тебе сокровенный секрет, думала, удивлю, а она ещё и кочевряжится.

— Ну, прости, — пошла я на попятный, — просто Стеф, никогда не скрывал от меня своих намерений, и замуж звал уже сто раз.

— Прямо вот так? Официально? При всех наших родственниках? — сощурилась Элеонора.

— А он что? — тут до меня дошла вся масштабность ситуации, и я округлила глаза.

Эля осталась довольна получившимся эффектом, и снисходительно кивнула.

— Да, Роза, готовься, — улыбнулась она, — скоро станешь Белой.

— Ну, сегодня же день рождения Ксении Антоновны, она не обидится? — вконец растерялась я, забыв про клубнику, и наблюдая за своим теперь уж будущим, мужем.

Стёпа стоял возле мангала, с Ильёй, и отцом. Они жарили мясо, и о чем-то разговаривали, смеялись. Он был так хорош. Темные потрепанные джинсы, синяя футболка поло, обтягивала широкие плечи. Расслабленный, красивый, так и тянет подойти и обнимать, не отпускать. Со дня нашего знакомство, кроме него никого не воспринимаю. Не вижу других мужчин. Даже актёры, которые раньше казались мне горячими, и волнительными, проигрывали Стёпе. Он был везде, он был во мне. Только он. Один единственный, на всю жизнь.

— Глупая Роза, — хмыкает Эля, видя как жадно, я гляжу на её брата, — всё обговорено, и подстроено.

— Ах вы семейство заговорщиков, — кручу я головой, а потом внезапно обнимаю её, — я так рада, что вы появились в моей жизни.

Эля в ответ тоже меня обнимает.

— Ты только не выдай меня, а то Стёпа мне голову свернёт, — смеётся она, и гладит меня по голове.

— Я тоже рада, честное слово! — признаётся она. — И мама, и папа, и даже бабушка Оля. Ты нереальная, Роза, светлая, добрая, искренняя.

— Спасибо, — смутилась я, и сморгнула набежавшие слёзы.