Под креслом обнаружился забытый листок – черновик послания к Мирабелле, почти весь исчерканный. Ирма нехотя дотянулась до него, скатала в шар и запустила через всю комнату в широкую пасть корзины для бумаг. Попала. Это пустяковое достижение ее неожиданно взбодрило. Девушка тряхнула головой (короткая прядка, которую она всегда оставляла «выбившейся», привычно защекотала ухо и шею) и перебралась за стол. Раз уж она оказалась настолько глупа, что привязалась к этому мальчишке, нужно вести себя соответственно, а не изводить себя… и его, если он хоть что-то испытывает к сообщнице кроме вульгарного влечения. Она раскрутила чернильницу и довольно быстро заплясала пером по бумаге – благо, опыт по этой части Ирма успела завести огромный.

Маркиз!

Я надеюсь, что лекари позволяют вам получать корреспонденцию! Я страшно огорчена произошедшим, но понимаю, что вы не могли поступить иначе, если этого требовали законы чести. Выздоравливайте скорее!

Должно быть, лечиться очень скучно, но это почти неизбежная часть дуэли – по крайней мере, пока вы не сравнитесь в мастерстве фехтования с Первым Маршалом. Я могла бы посетить вас, если, конечно, это доставит вам удовольствие.

Спасибо за ваше беспокойство о письме, однако оно не в коем случае не стоит вашего здоровья!

Пожалуйста, берегите себя.

С искренним беспокойством, ваш добрый друг Ирма Гофт-ур-Приддхен.

Ирма вдумчиво перечитала записку. Все в порядке, подобное послание не сможет служить уликой, если Эстебан вздумает ее скомпрометировать. Свернув листок и всучив верной Марте для отправки с каким-нибудь желающим подзаработать лоботрясом (не из домашних слуг, ясное дело), девушка почти совсем успокоилась и взялась за гитару – «подарок» мужа. На деле инструмент был откупом, который причитался Ирме в случае, если барон желал подарить очередную дорогую побрякушку любовнице и обойтись без ссоры с законной супругой. Последняя не-то-Лилиана-не-то-Нарцисса подарки любила, так что и Ирма по этому поводу неплохо поживилась.

Она сыграла несколько мелодий для тренировки, но очередное сочетание нот знакомо позвало девушку, сбило на совсем другой мотив… Ирма подчинилась воле музыки, с замиранием чувствуя, как рождаются в ее воображении новые вариации, добавляются к нотам слова, еще недавно скомканные, свернутые в тоскливый стон слова о холоде ее жизни и о мальчишке, похожем на огонек…

Унд меня творил на основе льда,

Но при свете солнца и лед блестит.

Ты подобен солнцу во всем, когда

Звездами салюта летишь в зенит!

Что-то отогрелось в ней под влиянием Эстебана, словно разбил скорлупу птенец, готовый стать гордой птицей… но сможет ли он расправить крылья? Или снова закоченеет в доме барона Гофт?

Если ты решишься огонь вдохнуть,

Если ты не только шутить готов,

Может, ты откроешь мне новый путь,

Что выводит сердце из вечных льдов?

Пальцы все бежали по струнам, изливая ее тревоги молчаливым книгам, и Ирме казалось, будто она сама, только прежняя, спокойная и холодная, стоит между стеллажей, печально качая головой. А мелодия все нарастала.

Раньше я спокойною быть могла,

Зная: ты не сможешь меня согреть –

Ты, однажды вспыхнув, сгоришь дотла,

Я опять останусь одна во мгле…

А теперь пущусь по путям кривым,

Если ты захочешь позвать вперед:

Все иные страхи во мне мертвы,

Кроме страха вновь обратиться в лед!

Слова уже вертелись на языке, но стук в дверь заставил девушку их проглотить. Стихи растворились, сошли на нет, а мелодия пустилась дальше и вскоре одиноко замолкла финальной нотой.

– Да! – недовольно подала голос Ирма. В дверях возникла Марта, оценила кислую физиономию госпожи и сказала:

– Простите, эреа! Только тут записку принесли от маркиза.

– Давай!

Эстебан писал невероятно корявым “леворуким” почерком, что ему уже лучше, и он будет просто счастлив увидеть Ирму, если она согласится потерпеть общество занудного лекаря.

Через час девушка бросила последний взгляд в зеркало. То отразило привлекательную особу в изумрудном платье. Как она успела заметить, маркизу нравится, когда ее одежда выдержана в зеленых тонах. Какие бы чувства она ни питала к этому мальчишке, сегодня его хотелось порадовать.

Баронесса почти беззаботно улыбнулась больному Эстебану – впрочем, не столь уж и страдающему: хотя он и лежал в постели, но одет был вполне аккуратно и грыз яблоко, явно взятое из вазы с фруктами на столе. При виде Ирмы юноша отложил фрукт и радостно улыбнулся:

– Эреа, вы прекрасны! Я был в ужасе, когда представлял, что не увижу вас до полного выздоровления!

– Мне тоже стало скучно без вас, – она улыбнулась в ответ. – Как ваше самочувствие? Вы хорошо выглядите.

– Я практически здоров! Надо только убедить в этом лекаря… – он бросил вороватый взгляд на дверь.

– Кстати, где он? Вы обещали мне его занудство!

– Мне удалось его на время отпустить. Чтобы не мешал любоваться на вас.

– Вижу, вы и впрямь скоро поправитесь, раз продолжаете отпускать комплименты. Это хорошо. Знаете, если все получится, то скоро нам придется писать в два раза больше! Я сегодня забрала у Томазины новое письмо из Надора. Шесть страниц!

– Ого! – Эстебан весело округлил глаза, выражая, видимо, свое восхищение эпистолярным размахом герцогини Окделл. «Сообщники» весело засмеялись и вернулись к болтовне. Вскоре Ирма почувствовала, что уже не в силах сердиться на себя за привязанность к этому юноше. Разве можно не привязаться к тому, с кем так легко и хорошо?

– Пожалуй, мне пора… – вздохнула она наконец. – Вам нужно отдыхать.

– Но ведь вы придете еще? Придете? – Эстебан приподнялся, опираясь на подушки, хотя вид у него был утомленный, и даже лицо побледнело.

– Может быть, – она лукаво улыбнулась. – Но лучше вы скорее выздоравливайте и приходите ко мне.

– Я поправлюсь очень быстро! А если бы вы поцеловали меня – в щеку! Вполне невинный поцелуй! – это помогло бы мне выздороветь быстрее.

– О, вижу, от удара шпагой ваше нахальство не пострадало! – Ирма оглянулась на дверь. За ней было тихо. – Ну хорошо, мой мальчик… в виде исключения.

Она быстро коснулась щеки Эстебана губами, на миг ощутив почти девическую нежность теплой кожи. В голове неожиданно и совершенно явственно возникли те самые пропавшие строчки ее последней песни:

Мне давно известны твои мечты,

Их шальное пламя и торский хмель –

Все, конечно, будет, как хочешь ты,

Только я прошу – умирать не смей!

Девушка отступила, унося эти слова, но Эстебан поймал ее ладонь здоровой рукой. Темные глаза лихорадочно и страшно посмотрели снизу вверх.

– Я не мальчик, эреа.

– Вы моложе меня, – Ирма улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка вышла снисходительной, как у старшего товарища. На губах была ложь, но девушка уже знала, что обман продлится недолго. Эстебан хочет быть ее мужчиной, а не другом - и она больше не сможет противиться. Она готова договариваться со слугами, с Леворуким, со своей совестью, которая, надо признать, будет посговорчивее слуг. Но она еще не потеряла разум, чтобы признаваться в этом на чужой территории.

– Это такая мелочь…

– Отпустите меня, Эстебан. И приходите в гости, когда поправитесь. Я буду ждать.

Эру N. От Мирабеллы Окделл. (отрывок)

Почтенный эр!

Мне показалось, что я достаточно ясно выразила свое нежелание состоять с Вами в переписке! Вы должны понимать, что письма от мужчины способны нанести ущерб чистоте моего имени. Получая их, я должна таиться порой от самых близких и даже подчиненных мне. Вы не можете представить, насколько это унизительно! Тем не менее, я готова простить Вам это вмешательство в мою жизнь. Однако я требую, чтобы Вы назвали свое настоящее имя и, по возможности, впредь писали без обращения к услугам цветочницы.