Дверь моей комнаты была приоткрыта, так что я услышал голос Ивана Олеговича, исходивший снизу из гостиной, и встречавшей его Людмилы Ефимовны. Опекун вернулся из конторы, где вместе со старшим братом Василием формировал поездные бригады. Через несколько дней во Владивосток отходит состав, в котором мог поехать и я, но пока было решено меня не брать. Дорога все-таки дальняя, времени уйдет много, а учеба вот-вот начнется. И Сидор еще мало занятий провел со мной.
Пусть и сожалея, но я решил, что так будет лучше. Нельзя терять шанс для изучения тайн антимагии. Откажусь — и никогда больше не смогу обратиться к Брюсу так запросто. Как гласит житейская истина: дают — бери, бьют — беги. Пока только дают.
Дождавшись, когда Булгаков переоденется и займет место в кресле гостиной с газетой в руках, я спустился вниз и поприветствовал его, пристроившись напротив за журнальным столиком. Он был завален свежей прессой. Заметил интересную особенность: опекун редко работал в своем кабинете, только в случае особых обстоятельств, требовавших сосредоточенности и внимания.
Иван Олегович ответил кивком и с нескрываемым интересом посмотрел на меня. Не так часто я подхожу к нему вечером с видом заговорщика.
— Однако, — усмехнулся Булгаков и положил «Московские ведомости» на колено, отрываясь от чтения. — Чувствую, какая-то просьба появилась, и довольно необычная. Или неправ?
— С какой стороны посмотреть, — я почесал затылок и вытащил из нагрудного кармана рубашки визитку. — Сможете позвонить по этому телефону?
— А сам? — опекун взял в руки картонный прямоугольник, прочитал имя и хмыкнул без особого удивления.
— Вам же не понравится, если я за вашей спиной будут самостоятельно решать некоторые вопросы.
— Ну… так-то правильно, — Иван Олегович покрутил визитку в пальцах. — Надумал все-таки? Хочешь попасть в тайные закрома Брюса?
— Хочу. Кочет рассказал мне все, что смог вспомнить. Макарий снова куда-то исчез, так и не нашел время со мной пообщаться, — пожаловался я. — У меня и надежд не осталось, кроме библиотеки Магической Коллегии.
— Н-да, Макария трудно заставить выполнить его же обещания, — рассмеялся Булгаков. — Такой он шебутной, да вечно занятой. Поговорю со Старейшиной. Может, вразумит чародея. Ну что, звоню?
Я кинул взгляд на гостиные часы. Время, которое указывал Брюс для звонка, еще не наступило. Большая стрелка едва-едва переползла восьмерку. А это время ужина, поэтому придется подождать.
— Господин Брюс просил беспокоить его после девяти.
— Понятно, — Иван Олегович снова взялся за газету. — Я позвоню ему, Вик, и все выясню. Тебе, скорее всего, понадобится разрешение на вход в библиотеку и архив, а еще личного водителя с машиной, чтобы возил туда.
Булгаков вряд ли шутил; организация подобных визитов всегда задействует многие службы, и даже моя незначительная персона тоже потребует особого внимания. «Брюсовы палаты» не то место, где можно гулять как по бульвару.
Подумав об этом, я посмотрел на стопку газет, которые изучал опекун. «Дворянская Москва» лежала сложенной пополам поверх других, и именно на этой половине я увидел фотографию матери. Княгиня Гусарова-Мамонова держалась за чью-то руку и улыбалась, чуть повернув голову. Лица второго персонажа не было видно, и я, взяв в руки заинтересовавшую меня газету, развернул «витрину» полностью.
«Читай свежую прессу». Только сейчас до меня дошло, что значили эти слова! Забавно, что опекун не заметил эту фотографию. Или не придал ей значения. Я схватил «Дворянскую Москву» и жадно прочитал небольшую заметку под двумя фотографиями с матерью и высоким статным мужчиной в черных очках. В самом факте снимков, казалось бы, не было ничего особенного, однако их автор, чья фамилия не была указана, или же редактор, отвечавший за материал, дал пояснение, что после долгих лет семейного разлада «якутский тойон», «золотой князь» Мамонов Георгий и его жена Аксинья из рода Гусаровых наконец-то сделали попытку сближения. Правда, сами супруги не дают никаких комментариев, а просто наслаждаются обществом друг друга. Князь Мамонов на данный момент проживает в отеле «Дюссо», туда уже несколько раз приезжала его супруга. Значит, делал неоднозначный вывод автор, дело идет к примирению. В чем была причина, написано не было, но «по неподтвержденным данным» княжеская чета потеряла новорожденного ребенка, после чего наступил разлад, и княгиня уехала в Москву. Почти пятнадцать лет длилось странное и многим непонятное вялотекущее супружество. Князь Мамонов по каким-то причинам не давал развод младшей жене, что до сих пор вызывает много кривотолков.
Автор статейки определенно опасался касаться жгучей тайны, но задавал здравый вопрос: а в самом ли деле желание княгини развестись с богатейшим сибирским землевладельцем заключалось в смерти младенца? Может, тайна кроется именно в том, что ребенок остался жив и его тщательно скрывают от общества? Тогда, где он сейчас находится? Скрывается под чужой фамилией? Но зачем?
Мне стало совсем не смешно. Этаким образом докопаются до причин. Возможно, некоторые люди знают о них, но не рискуют выкладывать свои соображения по причине личной безопасности. Уверен, что отец мгновенно свернет им головы.
Отец… Я вгляделся в лицо мужчины. Крупный подбородок, жесткая линия скул, лицо с колоритным, сибирским загаром, не таким, как южный, имеющим приятный золотистый оттенок. Здесь же явно поработало жаркое лето и суровые ветра, продубившие кожу. Возле кряжистой фигуры князя матушка глядится такой маленькой, хоть и сама женщина высокая. Не знаю, ракурс, наверное, такой неудачный.
Про Мамоновых я много чего успел прочитать. Предок основал на землях якутов и эвенков свою вотчину благодаря Источнику. Каким образом он нашел его, история умалчивает. Но на том самом месте, неподалеку от своенравной Елюенэ, в будущем ставшей Леной, и казачьего станка Мухтуй была возведена крепостца, а позже вокруг нее стали оседать переселенцы из Руси: разорившиеся дворяне, крестьяне, казаки, беглые солдаты. Кто-то шел в Сибирь за лучшей долей, кто-то не соглашался с политикой Мстиславских — но так или иначе эти люди давали вассальную клятву Мамоновым, усиливая их род. Когда Мстиславские спохватились, что где-то за Уралом растет и крепнет боярский клан, было уже поздно. Оставалось договариваться. Москва очень не хотела иметь под боком мощное и независимое княжество с невероятными природными ресурсами. Потому и зачастили переговорщики Мстиславских в Мухтуй, ставший позже, этак в девятнадцатом веке, Ленском[1] — настоящей столицей Мамоновых.
У растущего боярского рода аппетит оказался отменным. Огромнейшие сенокосные угодья, скотоводство, золотодобыча способствовали быстрому накоплению Мамоновыми капиталов. Мухтай обрастал добротными домами из бревен в два обхвата, с русскими печами и деревянными полами. Усилившийся спрос на сено, овес, овощи стимулировал быстрое развитие огородничества и расширение сенокосных угодий. В зимние морозы крестьяне-ямщики умудрялись за четыреста верст доставлять на прииски или в отдаленные поселки в свежем виде картофель, капусту. Мстиславские, глядя с ревностью на эти успехи, все же признавали, что «империя» Мамоновых росла невероятно быстрыми темпами.
Конечно, не все было так хорошо и ровно. Случались жестокие стычки с чукчами. Отличные воины частенько докучали Мамоновым, и победить их на своей земле не представлялось возможным. Каждый Глава рода или Старейшина из поколения в поколение стремились свести войну на нет, и однажды пришли к соглашению с местными тойонами, отдав им на откуп право торговать с китайцами и маньчжурами в обход княжеской дани, а сами значительно продвинули свои владения чуть ли не до Охотского моря на юго-востоке и Чаунской губы на севере с правом добывать ценный мех, золото и разрабатывать алмазные копи. Но цена такой сделки оказалась довольно оригинальной, и не все в роду соглашались с ней.
В каждом поколении один из княжичей должен был жениться на местной принцессе, скрепляя таким образом пакт о дружбе и вечном мире. Имея все привилегии своей Семьи, пользуясь поддержкой клана, заложник договора не мог стать Главой рода, как и его потомки. Дети-полукровки становились знатными дарханами и сами позже образовывали свои роды, которые, конечно же, примыкали к клану Мамоновых.