— Братьев?! — Паоди застыл, держась за ручку двери. — То есть…

— Да, Ваше Величество. У Лотгара появились два принца, — улыбнулся тот, поправив пенсне.

— Доран, за мной, — скомандовал Паоди.

Герцог вошел в душные покои, где на сбившихся простынях лежала встрепанная, как простолюдинка, Саира, державшая двоих младенцев, аккуратно спеленатых. Изможденная и уставшая, она ярко улыбалась, а на мужа посмотрела с обожанием.

— Доран, ты согласился стать нарекающим? Спасибо! Я верю, что ты выберешь им достойные имена.

— Почту за честь, — натянуто улыбнулся он, принимая из рук Саиры появившегося на свет первым мальчика.

Кроха спал и выглядел так спокойно, как умудренный годами мужчина, в то время как второй вертелся, норовя соскользнуть с руки матери. Живое тепло, мягкий свет и счастливая женщина будили боль и нежелательные воспоминания, но при взгляде на детей они отступали. Доран понял, как назвать детей, как только заметил разницу в их характерах.

— Я нарекаю его Латроде, — протянул первого ребенка счастливому до одури отцу и взял у Саиры второго, — а его — Кайненом.

— В честь великого ученого и легендарного героя? — прошептала Саира, с обожанием глядя на светившегося от счастья мужа. — Доран, Доран… Спасибо, — шепнула она одними губами.

Поклонившись, герцог покинул помещение, выполнив долг того, кто должен был связать душу с телом с помощью имени. Когда зародился этот обычай, сказать не мог никто, но даже кардинал был не в силах его искоренить.

В коридорах оказалось неуютно, и Доран почти бежал по ним, стискивая папку, которую, оказывается, зажимал под мышкой. Он не удосужился прочесть ни имя, ни фамилию выбранной ему супруги. И не хотел их знать! Он думал, что есть время, чтобы изменить мнение Паоди, чтобы выпутаться из безвыходной ситуации. И будь он проклят, если не сможет!

Быстрее ветра добрался он в Особое управление, но мысли обогнать, выбросить из головы не удалось. Он сравнивал Саиру и Лааре. Родившая четверых детей императрица и умершая герцогиня Рейла. Два мальчика-близнеца и кровавый ошметок плода. Уют спальни и холод его собственного дома.

Оказавшись в своем рабочем кабинете, Доран закрыл дверь. От слабости кружилась голова, а еще он с содроганием ощутил зарождавшиеся где-то глубоко в душе слезы. Он упал в кресло, и руки бессильно легли на подлокотники.

Мир потерял краски, даже привычную серость, став еще более невыразительным и блеклым. Исчезли запахи и ощущения. Пришла апатия, упрямая, твердолобая, но хитрая и ловкая в расстановке сетей. Доран не услышал, как в кабинет прокрался помощник, как поставил на стол поднос с чаем и едой, как сказал что-то. Он смотрел в окно, вернее, в ту его щель, которая виднелась между шторами. Прикосновение к руке обожгло, и он отдернул ее, как от огня.

— Ваше сиятельство, вы в порядке?

Он хотел отругать мальчика, заставить его отмывать приемную, все коридоры и туалеты, но помощник стоял перед ним, втянув голову в плечи, и смотрел с сочувствием, как равный, а может быть, как некто старше и мудрее. Дорану стало так противно и тошно от самого себя, что все наказания застыли где-то в легких, не оформившись в слова. А сколько же лет мальчишке?.. Тринадцать? Четырнадцать?

— У меня ведь мог быть сын твоего возраста, — неожиданно для самого себя признался он и потрепал помощника по светлым вихрам. — Как тебя зовут?

И как так получилось? Неужели Доран пытался отгородиться от ребенка, ведь знал поименно самого последнего следователя и зачастую даже патрульных называл правильно?

— Истиаш, ваше сиятельство, — тот слегка порозовел, но взгляда не опустил.

— Вот как, Истиаш… Прости уж за всё старика, — усмехнулся он и тут же, пока не передумал, наклонился и обнял помощника, положив лоб ему на плечо, еще хрупкое, почти детское.

— А вы совсем-совсем не старик! — отозвался смущенный Истиаш, но сбежать не норовил, наоборот, скопировав жест матери, положил ладонь на голову начальника, и именно сейчас это казалось правильным.

Доран улыбнулся, ощущая тепло, странное, как будто чуждое. Оказывается, он тоже человек и тоже может быть слабым, «сломаться», как его автомобиль, встретившись с неизвестным чудовищем, скрытым глубоко внутри него. Он утешал себя, что это на миг, только на один миг, а после он снова станет тем стальным Дораном Хайдрейком, которого боятся и уважают, который по приказу императора думает обо всём наперед.

Миг длился и длился, и давно перестал виться дымок над чаем, а Истиаш косился на начальника и боялся пошевелить затекшим плечом, чтобы тот ненароком не вспомнил о наказаниях и не отправил его убираться — Истиашу надоела эта повинность, вместо нее он бы лучше послушал байки в канцелярии.

Доран медленно выпрямился и замер в кресле. Рука привычно легла на подлокотник, а пальцы застучали какой-то ритм.

— Иди, Истиаш. Надеюсь, на моем столе находятся только нужные документы? — сказал он, прикрывая покрасневшие глаза, словно отгораживаясь.

— Так точно! — сразу ответил и на приказ, и на вопрос мальчишка, скрываясь в приемной за грудой корреспонденции, которую требовалось рассортировать.

Доран сидел и думал, как он мог пропустить момент, когда в голове Паоди засела мысль о его женитьбе. Многочисленные намеки со стороны императорской четы были, но никогда не носили оттенка принуждения. Тряхнув головой, сосредоточился на бумагах: нельзя, ему нельзя расслабляться, а до отъезда тем более надо сделать столько, чтобы подчиненным хватило заданий на всё время его отсутствия. Нет, Доран не будет растягивать поездку на север, постарается вернуться как можно быстрее!

Постучавшись, вошел бородатый следователь в длинном сизом плаще, который в помещении он только небрежно распахивал, разматывая длинный синий шарф, концами едва не заметавший пол.

— Доброго, ваше сиятельство, — кивнул он Дорану. — Докладываться пришел, как велено.

— Слушаю, — он махнул рукой на кресло, и следователь с облегчением подчинился, вытянув уставшие ноги.

Но, увидев грязь на своих дешевых, грубо стачанных башмаках, скрестил их и поджал.

— Глухо, как в болоте, ваше сиятельство. Ни намека на убийцу. Мы допросили всех, кого могли. Улик никаких нет. Свидетелей нет. Зацепок нет. Знаете, ваше сиятельство, я уже подозреваю, что эти туманные твари и есть убийцы.

— И глаза тоже они забрали? — осадил следователя герцог, нахмурившись.

— Я уж думаю, что твари эти не сами по себе, что управляет ими кто-то. И этот кто-то мог глаза и выковырять, а твари — трупы в нужное место притащить.

— Управляемы, говоришь… Это не лишено смысла, но доказать еще труднее. Справишься?

— На то вы и начальство, чтобы ставить невыполнимые задачи. На то я и служу, чтобы их выполнять, — добро улыбнулся он, поднимаясь.

— Не спеши ставить ловушки на этих чудовищ. У меня есть соображения, и если они дадут зацепку, сообщу.

— Буду ждать, ваше сиятельство, — следователь поклонился и покинул кабинет.

Доран порывисто просматривал бумаги, делая пометки для помощника или же подписывая документы. Читал, запоминал, анализировал, но одновременно и рассуждал о девушках и туманных тварях. Было бы в самом деле проще, если бы они оказались созданиями обезумевшего колдуна, добравшегося до Тоноля. Было бы еще лучше, если эти твари и в самом бы деле убили девушек, руководимые колдунами. И даже причина была: месть за гибель товарищей семь лет назад. Но отчего-то Дорану в эту стройную версию не верилось, и слова Киоре, что твари созданы не колдовством, всё же запали в душу..

Если только на миг предположить, что этих тварей создали не колдуны, если только немного подумать… Кто мог их создать и зачем?

…Кабинет тонул в книгах, рукописях, чертежах и склянках с различными органами, совсем не похожими на человеческие. Граф Соренор, старик чуть младше кардинала, сидел на мягком стуле с витыми рогами из золота, сложив руки на впалом животе, скрытом домашним халатом. Черные, длинные волосы с седыми прядями скрутились змеиными кольцами на его тощей груди, а глаза-угли жгли герцога.