Кардинал говорил, то разводя руки, то снова складывая их на уровне живота. Он смотрел на всех и одновременно в душу каждого, этот благообразный старик, сочетавший в себе духовное лицо и жесткого политика.
Интерес к Дорану в ложе пропал, когда кардинал смолк, а к Ги-Ра подошел и распахнул ее первосвященник в зеленом облачении с красной окантовкой. Медленно двинулись длинные пальцы с простыми серебряными кольцами по строкам книги… В императорской ложе царила образцовая тишина, не было слышно даже дыхания, и все взгляды, как один, устремились на первосвященника, что напевно читал псалом за псалмом.
— Всё, ты их больше не интересуешь, — чуть наклонив голову, заметил император.
Цепкий взгляд Дорана тут же метнулся вниз. Успокоились, да, но то и дело косились в сторону императорской ложи, а потому герцог только покачал головой, вздохнув, как старик. Вообще он и император были ровесниками, однако то ли из-за черного мундира и вечно серьезного лица, то ли из-за стального отблеска эполет Доран выглядел лет на десять старше.
— Ваше Величество?..
— Слушаю, Доран.
— Мне принесли записку…
И он пересказал происшествие, про себя тихо радуясь, что его провал со шпионом временно забыли.
Паоди прикрыл глаза, на его напряженную руку скользнула ладошка Саиры и ободряюще сжала. Вскоре слуга в белой ливрее спешил во дворец, чтобы передать приказ императора об усилении охраны.
Доран потер переносицу: проклятье, он хоть когда-нибудь выспится?! Первосвященник выводил занудные псалмы, как будто специально жутко растягивая их, и казалось, что у книги нет ни начала, ни конца, что слушать им, пока не обратятся в мумий точно посреди этого зала. Ну почему, почему Доран не мог отказаться от этого открытия Догира? Поспал бы… Однако нельзя-с! И еще эта записка… Пожалуй, место за портьерой следовало назвать и благодеянием: можно и в самом деле вздремнуть.
Части книги Ги-Ра, называемые свитками, тянулись и тянулись. Первый и второй свитки, состоявшие из коротких псалмов, прошли быстро; воскурили фимиам, душным облаком заволокший зал, смешавшийся с ароматом духов в тяжелое благовоние, давившее на виски. Когда первосвященник с профилем сластолюбца перевернул последнюю страницу и замолк хор, Догир на несколько мгновений окутала пронзительная тишина. Кардинал спустился к алтарной и, осенив людей на прощание знаком благодати, объявил окончание службы.
Император с супругой и Доран также спустились из ложи: ничего кроме этикета, ведь нельзя было уйти, не перебросившись хоть парой фраз с подданными.
— Ныне я, как избранный вами отец народа, — начал кардинал, замерев возле Ги-Ра, — объявляю, дети мои, что в следующие три месяца я регулярно стану посещать этот Догир и приму всех, кто пожелает мне исповедаться!
Все поклонились, прижав левую руку к груди. Кардинал спустился и возле Дорана прошептал:
— Жду.
Доран замешкался: в толпе он столкнулся с хромой баронетой. Удержав ее за локоть, он извинился и увидел послушника, смиренно ждавшего, пока мужчина пойдет следом. Послушник проводил его темным коридором в небольшую комнату пристройки, где стоял одинокий стол со свечой и не было окон. Кардинал сидел в кресле и листал карманную Ги-Ра, возложив ладонь на которую исповедовались.
— О чём вы хотели поговорить, сэф?
— Мне донесли, что ваши люди посреди ночи ворвались в монастырь, разбудили всех, подвергли унизительным осмотрам, выстроив во дворе…
Кардинал говорил спокойно, но зло. Сжатые пальцы побелели, и еще ярче стал огромный рубин в перстне. Доран заложил руки за спину.
— Мы не могли вежливо постучаться и попросить выдать шпиона.
— Но, — перебил его кардинал, — вы могли не учинять такого беспредела. Как минимум настоятель монастыря ждет ваших письменных извинений.
— Я должен извиниться за то, что делаю свою работу?..
Как обычно, они столкнулись взглядами. Спокойный и уверенный, с долей надменности — Дорана встретился с лукавым, безмятежным взором кардинала.
— Тверд, как обычно тверд, — кардинал едва заметно улыбнулся, закрыв глаза. — Будем считать, что вы принесли извинения лично мне. Я передам их настоятелю, и письмо не нужно. Но все-таки, почему шпион прятался в монастыре?
— Потому что монахи никогда не проверяют прошлое тех, кто просит крова, — Доран скрестил руки на груди.
Помещение было столь скучно и столь бедно обставлено, что смотреть получалось только на кардинала. Никаких философских взглядов на пейзаж, никакого изучения обстановки, только он и старик, безмятежно смотревший в стену, как в сад.
— А еще монастыри защищены от обыска… По крайней мере в этом шпион прогадал. Но как сбежал, скажите мне, герцог?
— Неизвестно. Никаких следов, сэф.
Старик нахмурился, чуть наклонив голову. Но, вспомнив что-то еще, он вновь посомтрел на герцога.
— Я слышал, в Тоноле новая напасть? Ученица Кровавой Эши?
Доран поморщился: новости, пожалуй, слишком быстро достигали ушей кардинала.
— Только записка. Может, это обман.
— Об Эши уже мало кто помнит, чтобы использовать ее имя для обмана… — кардинал качнул головой, и странный его взгляд Доран так и не смог понять. — Прошу прощения, что отобрал ваши ценные минуты. Я узнал всё, что хотел.
Кардинал осенил его знаком благодати и отвернулся, и Доран стремительно покинул Догир. Водитель предупредительно открыл дверь в машину и по приказу опустил крышу — день выдался солнечным и погожим.
— В управление.
Машина развернулась на опустевшей площади и медленно поехала к Северному мосту, перекинутому через одноименную реку. Вода отражала бледно-голубое небо: город не красил даже солнечный свет, и он тонул в дымке по оба берега, местами в камень вгрызлись проплешины темно-зеленых крон парков для верховых и пеших прогулок. Кебы и двуколки стучали мимо машины, переполненные, дышащие суетой. Водитель Дорана знал город, несмотря на его огромные размеры, старался объезжать заторы, однако нельзя было предвидеть перевернувшейся телеги с бочками, из-за которой блокировалась улица.
— Вертаемся али подождем? — спросил водитель, стягивая с пропотевшей лысины клетчатую кепи и ослабляя шейный платок: разогрело нешуточно, и слуга вообще не понимал, как господин в черном спокойно себя чувствовал.
— Подождем, — решил герцог, поскольку бочки резво откатывали к домам, расчищая проезжую часть.
Галдела молодежь, сновали юноши в одних жилетах поверх рубашек, мелькали стройные девичьи ноги под совсем короткими платьями, едва опускавшимися ниже колен. Город шумел, город проснулся, город жил и дышал. Доран потер переносицу. Шум молоточками стучал по вискам, и терпеть его не было никакой мочи. Стоило поехать в объезд? Он чуть повернулся и увидел за собой еще транспорт. Оставалось только ждать…
Машина тронулась, и, как будто нагоняя упущенное время, они мигом пролетели и торговый квартал, и ремесленный, пока не натолкнулись на оживленное движение квартала гильдий, состоявшего сплошь из презентабельных домов, высоких, каменных, с аккуратными и прозрачными окнами. К совету гильдий прислушивался и император, поскольку из-за одного неверного шага они могли поднять бунт по всему Лотгару. И, наконец, впереди показалась серая громада тюрьмы, за которой притаилось, как хищник в тени, здание Особого управления Его Императорского Величества. Длинное, с решетками на окнах, оно поглощало и выплевывало под грохот дверей служащих в черных мундирах, недоброжелательно глядело на мир. Доран вошел в здание, погрузившись в привычную вереницу коридоров и дверей, которые непрестанно хлопали. В то время как Особое управление отвечало за порядок на улицах, Тайный сыск Его Императорского Величества, располагавшийся в левом крыле, наводил порядок в мыслях людей и невольно оказался главнее.
Опять приемная. Опять вскочивший мальчишка-помощник. Опять Доран скрылся в своем кабинете, с отвращением увидев прибавившиеся на столе папки. Сев в кресло, опять покосился на манивший с ночи графин. Опять помешал помощник:
