Красное пятно, растекающееся по полу вслед за ней, выводит меня из оцепенения.

– Какого черта ты творишь?

– Ты не можешь держать меня здесь!

Я хватаю ее за талию, несу обратно к кухонному островку и сажаю на столешницу.

– Ведешь себя как бестолочь.

Большие карие глаза сердито смотрят на меня.

– Ты похитил меня. Пытаться сбежать – весьма разумное решение.

Обхватив рукой лодыжку, я приподнимаю ее ногу, чтобы хорошенько осмотреть. И только когда Персефона пытается придержать платье на месте, я понимаю, что, наверное, мог бы сделать все иначе. Ну ладно. Осторожно касаюсь ее ступни и показываю ей окровавленный палец.

– У тебя кровь.

На ступне виднеется несколько глубоких порезов, но я не могу сказать, нужно ли накладывать швы.

– Тогда дай мне поехать в больницу, и я с этим разберусь.

Она и впрямь настойчива. Я сильнее сжимаю ее лодыжку. Девушка все еще дрожит. Черт возьми, у меня нет времени на споры.

– Допустим, я так и сделаю.

– Ну так сделай.

– Думаешь, тебе удастся хоть на пару метров пройти в здание больницы, пока сотрудники не позвонят твоей матери? – Я выдерживаю ее пристальный взгляд. – Позвонят твоему… жениху?

Она вздрагивает.

– Я что-нибудь придумаю.

– Как я и говорил, ведешь себя глупо. – Я качаю головой. – А теперь посиди спокойно, пока я проверяю, не остались ли в ране стекла.

Он настоящий.

Я знаю, что должна кричать, или драться, или пытаться добежать до ближайшего телефона, но все еще стараюсь примириться с той мыслью, что Аид существует. Все уши сестрам прожужжу. Я знала, что была права.

К тому же теперь паника стала ослабевать, и я понимаю, что мне не в чем его винить. Может, он и припугнул меня перед людьми Зевса, но в противном случае меня бы утащили обратно в башню Додона. Да, возможно, на животе теперь навсегда останется отпечаток его плеча, но, судя по тому, что он не перестает на меня рычать, я поранила ноги.

Не говоря уже о том, что осторожность, с которой он промывает мои раны, совсем не подтверждает слух о том, что Аид – монстр. Монстр бросил бы меня на произвол судьбы.

Он… нечто иное.

Он стройный и сильный, а на его пальцах виднеются шрамы. Густая борода и темные волосы длиной до плеч лишь подчеркивают его внушительность. Темные глаза холодны, но не жестоки. Просто, похоже, он так же раздражен на меня, как и на Гермес с Дионисом.

Аид вытаскивает крошечный кусочек стекла и бросает его в миску, которую поставил рядом. Смотрит на осколок таким сердитым взглядом, будто тот оскорбил его мать или пнул собаку.

– Не дергайся.

– Я не дергаюсь.

Во всяком случае, пытаюсь. Мне больно, и я никак не могу унять дрожь, хотя он снова накинул пальто мне на плечи. Чем дольше я сижу, тем больнее становится, будто тело только сейчас начинает осознавать, в какие неприятности мы попали. Не могу поверить, что я сбежала, что зашла так далеко сквозь темноту и холод и оказалась здесь.

Нечего даже думать об этом. Впервые в жизни у меня нет плана или четкого продуманного списка, как попасть из пункта А в пункт Б. Я в состоянии свободного падения. Мать убьет меня, когда выследит. Зевс… Я содрогаюсь. Мама будет угрожать, что выбросит меня из окна или упьется до смерти, но Зевс действительно может причинить мне вред. И кто его остановит? Кто достаточно силен, чтобы его остановить? Никто. Если бы кто-то мог остановить этого монстра, последняя Гера была бы жива.

Аид замирает с парой пинцетов в руках и вопросительно смотрит на меня.

– Ты дрожишь.

– Нет, не дрожу.

– Твою мать, Персефона. Ты дрожишь как осиновый лист. Нельзя просто сказать, что это не так, и ждать, будто я поверю, хотя собственными глазами вижу, как все обстоит на самом деле.

Его пронизывающий взгляд и впрямь выразителен, но я так оцепенела, что ничего не чувствую. Просто сижу и смотрю, как он идет к двери в углу комнаты и возвращается с двумя толстыми одеялами. Затем кладет одно из них на стол рядом со мной.

– А сейчас я тебя приподниму.

– Нет. – Сама не знаю, почему спорю. Мне холодно. Одеяла помогут согреться. Но, похоже, я не могу сдержаться.

Аид пристально смотрит на меня.

– Не думаю, что у тебя переохлаждение, но если не согреешься в ближайшее время, этим все и закончится. Было бы чертовски досадно, если бы мне пришлось согревать тебя теплом своего тела.

Смысл сказанного доходит до меня только несколько долгих мгновений спустя. Разумеется, он ведь не о том, что раздел бы нас обоих и обнимал меня, пока я не согреюсь. Я сверлю его взглядом.

– Ты бы не стал.

– Конечно, стал бы. – Он бросает на меня сердитый взгляд. – Мне от тебя не будет никакой пользы, если ты умрешь.

Я не обращаю внимания на неистовый порыв уличить его в том, что он блефует, и поднимаю руку.

– Я могу двигаться самостоятельно.

Отчетливо ощущаю его пристальный взгляд: я приподнимаюсь и пересаживаюсь с гранитной столешницы на одеяло. Аид, не теряя времени, заворачивает меня во второе одеяло, укрывая каждый сантиметр обнаженной кожи до самых лодыжек. И только после этого продолжает вынимать осколки из моих ступней.

Черт бы его побрал, но в одеяле и впрямь приятно. Тепло сразу же проникает в мое тело, прогоняя холод, сковавший все внутри. Дрожь усиливается, но я понимаю, что это хороший знак.

Отчаянно пытаясь отвлечься, я сосредотачиваю внимание на мужчине возле моих ног.

– Последний Аид умер. Все считают тебя мифом, но Гермес с Дионисом с тобой знакомы.

Они были на вечеринке, с которой я сбежала, – вечернике в честь моей… помолвки. Но я знаю их не лучше, чем остальных из Тринадцати. Иначе говоря, я совсем их не знаю.

– В чем заключается вопрос? – Он вынимает еще один осколок и со звоном бросает его в миску.

– Почему тебя считают мифом? Какая-то бессмыслица. Ты один из Тринадцати. Ты должен…

– Я и есть миф. Ты спишь, – сухо говорит он и ощупывает мою ступню. – Острую боль чувствуешь?

Я моргаю.

– Нет. Только ноющую.

Он кивает, будто этого и ожидал. Я в оцепенении смотрю, как он накладывает бинты и продолжает промывать и перевязывать мои ноги. Я не… А может, он прав, и я правда сплю, потому что во всем этом нет ни малейшего смысла.

– Ты водишь дружбу с Гермес и Дионисом.

– Я ни с кем не вожу дружбу. Иногда они заглядывают ко мне, как бродячие коты, от которых невозможно отделаться.

Что бы он ни говорил, в его словах слышатся нотки нежности.

– Ты дружишь с двумя из Тринадцати. – Потому что он сам один из Тринадцати. Как моя мать. Как и Зевс. О боги, Психея права, Аид так же ужасен, как и все остальные.

На меня обрушиваются события этой ночи. Сцены вспышками сменяют друг друга. Зал скульптур. Скрытность матери. Рука Зевса хватает мою, когда он объявляет о помолвке. Полный ужаса бег вдоль реки.

– Они устроили мне засаду, – шепотом говорю я.

Аид поднимает взгляд, нахмурив выразительные брови.

– Гермес с Дионисом?

– Моя мать с Зевсом. – Не знаю, зачем рассказываю ему об этом, но никак не могу остановиться. Плотнее запахиваю одеяло и содрогаюсь. – Я не знала, что на сегодняшней вечеринке будет объявлено о нашей помолвке. Я не давала на нее согласия.

Я так измотана, что даже могу вообразить, будто вижу проблеск сочувствия на его лице, пока оно не сменяется раздражением.

– Взгляни на себя. Конечно, Зевс хочет пополнить тобой свой длинный список Гер.

Конечно, он так подумал. Если Тринадцать чего-то хотят, то попросту берут это.

– Разве я виновата в том, что они так решили, даже не поговорив со мной, просто потому, что я так выгляжу? – Возможно ли, чтобы голова в буквальном смысле взорвалась? Сдается мне, я смогу это выяснить, если мы продолжим все это обсуждать.

– Это Олимп. Участвуешь в борьбе за власть – расплачиваешься за последствия. – Он заканчивает бинтовать вторую ступню и встает на ноги. – А порой ты расплачиваешься за последствия, даже если за власть борются твои родители. Можешь рыдать из-за несправедливости мира, а можешь что-то с этим делать.