— Господин! Это риск, господин! Простите мой язык, господин, накажите, но потом, а сейчас...

Я зыркнул на него так, что он наконец заткнулся и отпустил палку жгута, сделав шаг назад. Через мгновения я и вовсе крутнул её обратно, ослабляя скрутку из рукава и позволяя крови бежать по жилам.

Вывернув руку, ещё раз оглядел рану. Как и думал, совсем неглубокая, на палец, не глубже.

Онемение стремительно рвануло по руке дальше. Но на этот раз не только к пальцам, но и к плечу, шее, стиснуло мышцы, не давая нормально повернуть голову, потекло по жилам дальше.

В глазах снова потемнело, превращая людей в безликие неразличимые фигуры, меня шатнуло, через миг стиснуло сердце, заставив схватиться за грудь рукой.

— Держите его, я...

Креод подавился своим воплем, а воины отшатнулись назад, когда я вскинул меч, что до сих пор сжимал в правой руке. Мне не нужны ни глаза, ни сердце, чтобы ударить.

Втянул в себя воздух раз, другой, третий. Через боль, через онемение. Вдруг перед глазами прояснилось, а расплывчатые фигуры проявились, позволив увидеть бледные лица воинов. Следом отпустила боль в сердце. Я выпрямился, осторожно отнял руку, которой сжимал грудь, прислушался к себе. Даже онемение в левой, раненой руке становилось всё меньше с каждым ударом сердца.

Подняв взгляд, потребовал у Креода ответа:

— И кто тут слабый идар?

Креод бухнулся на колени, распластался передо мной, упираясь лбом в землю:

— Простите, господин, я виноват, я посмел усомниться в вашей силе, хотя только сегодня видел, насколько вы сильны. Но мной двигало лишь беспокойство о вашей жизни, господин.

Помедлив, я кивнул:

— Прощаю, — спохватившись, что он не видит меня, приказал. — Вставай, — и потребовал у Креода новых объяснений, — Что значит яд? Мало какой яд действует на идаров.

Он поднялся, покачал головой, не спуская с меня сияющих глаз, и поправил меня:

— Мало какой яд из тех, что свалит простолюдина. Но это был убийца из Дома Миус.

Знакомое именование резануло слух. Это ведь о них говорил Глебол и бурчал, что нужно быть осторожней.

Словно я его позвал вслух, растолкав моих людей, ко мне проломился сам Глебол.

Оглядев меня, хмыкнул и явно продолжил слова Креода:

— Они скорее адепты внешних техник, чем адепты пути меча. Что-то среднее, но потрошители ещё похлеще Молчаливых из Ариды. Бесшумны, их техники позволяют им чуть ли не невидимыми становиться. Простых воинов убивают десятками. Те и понять ничего не успевают. Тебе повезло дважды. Первый раз, что этот потрошитель сразу решил начать с рыбы покрупней и взялся за тебя. У них есть особые клинки, на которые они наносят прах Безымянного. Для простолюдинов, лишённых даже первого истинного дара Хранителей, безвредная штука. Для Паладинов и Великих паладинов тоже, всего лишь ослабляет на пару минут. Действует только на таких слабаков, как ты, ну и на воинов Домов. От Осенённых до Великих мечников. Но ты выжил.

Глебол поддел пальцем жгут, который ещё болтался на моём локте, а затем кивнул на кровь под моими ногами, которую сплёвывал Креод:

— В этом заслуга твоего верного человека. От рисковал жизнью ради тебя. Одна рана во рту и всё. Если бы яд попал ему в кровь...

Я криво усмехнулся, радуясь сейчас не тому, что Глебол мне всё объяснил, а тому, что я не успел задать Креоду глупый вопрос: «Как так? Мы ведь выдумали того идара с черепахой. Откуда здесь эти Миус?» Хорош бы я был, если бы Глебол это услышал. Ведь плащи-то были. Лучники Дома Бротург.

Кто-то из моих воинов притащил тело убитого. Кодик неплохо вложился в удар. Либо же этот потрошитель не получал ни третьего дара, ни техник, чтобы защищать своё тело — слишком уж велики были его раны. Молодой. Быть может, даже младше меня.

Глебол осторожно взял в руки оружие потрошителя из Дома Миус. Странный короткий кинжал, лезвие которого было выкрашено в чёрный цвет. Бросил в пустоту:

— Это я забираю.

И проломил строй моих воинов. Да они и сами рванули в стороны, не желая оказаться на пути идара, который и без брони был их в два раза шире. Не ушли с пути только две тени. Глебол прошёл сквозь них, не заметив и не вздрогнув. Странно. А ведь раньше они избегали давать кому-то коснуться себя. Странно только это? О чём я вообще думаю?

В брешь скользнул Синеглазый, протянул мне ковш:

— Господин, выпейте. Это отвар тысячелистника. Первое дело от потравы.

Я хмыкнул, но ковш принял. С наслаждением выпил, только сейчас поняв, как пересохло во рту.

— Спасибо.

Креод помог мне содрать жгут, обтереться от крови, перевязал руку, суетливо дополняя слова Глебола:

— Всё так. Мне то же самое рассказывал владетель Нумеро. И простите снова, господин, что я усомнился в вас. Но владетель Нумеро точно так же перечислял ранги идаров, которые могут...

Я повёл рукой:

— Довольно. Я уже сказал, что прощаю тебя. И не сержусь. Ты и впрямь действовал так, как и должен. Со стороны я, конечно, смотрелся глупо со своим желанием.

— Нет, господин, как вы...

— Креод, хватит. Так значит прах Безымянного?

— Всё верно, господин.

Я покачал головой. Даже не слышал о нём. Но если после сражения каждый из Предков оросил своей кровью путь до дома, оставив нам исары, следы своего ихора, то разумно предположить, что на месте их сражения с Безымянным всё просто залито ихором. В том числе и ихором Безымянного.

А если наши Предки живы, то живы и их исары. У мёртвого же Безымянного и исар ему под стать — прах.

Через мгновение я покачал головой. Наши Предки? Живы? И это говорю я, вокруг которого все так же кружат тени?

И всё же Глебол был неправ. Сколько успел отсосать яда Креод? Достаточно, чтобы спасти меня, если я и впрямь Возвышенный мечник?

Сомневаюсь. Иначе бы он не пытался продолжить это делать и дальше.

Могло ли моё сердце и впрямь остановиться?

После того, что делали со мной тени? Снова сомневаюсь. Оно и не после такого начинало биться вновь.

Так что я кто угодно, но не слабый Возвышенный мечник. Я идар, который может убить в честном бою Паладина и защитить десяток людей от стрел. Почти Великий паладин меча. Только очень странный. И очень оборванный.

Я с досадой оглядел голую руку. Левую. Испорчен рукав с вышитым на нём и груди барсом. Герб пополам. Креод силы не жалел.

Халат, кстати, предпоследний. В телеге лежит ещё один с барсом Денудо и всё. И то, они у меня оставались до сих пор только потому, что три привёз с собой Креод. Пожалуй, нужно приберечь последний. Прям хоть снова начинай носить халат Кузни или и вовсе безликий шёлк без герба.

Издалека донёсся рёв Глебола и ещё кого-то:

— Удвоить посты стражи вокруг лагеря! Все идары сюда, к гонгану!

Не сказать, что мне понравилось в центре лагеря. Да, полезно было услышать подробности про этот Дом Миус и его убийц, наводящих ужас на воинов. Неприятно стоять под десятками взглядов и позволять Глеболу тыкать в себя и рану. Особенно под взглядами гонгана и его Кровавого воина. Глебол показал причину переполоха, так сказать, лицом. Не забыв и кинжал, и тело убийцы.

Но я терпеливо вынес всё это. Честно говоря, меня сейчас больше волновало другое. Как остаться одному?

И волновало даже на следующий день.

Раздражённо спросил Креода, словно случайно всюду следовавшего за мной:

— Ты и в кусты со мной пойдёшь?

Он привстал на стременах, недоумённо глянул мне за плечо и переспросил:

— Кусты?

Сейчас вокруг нас не было леса, не было и кустов, о которых я сказал. Справа поле, слева поле и река. Был отлично виден даже противоположный, точно такой же голый берег.

Я сказал прямо:

— Хочу побыть один. Это ясно?

Креод помедлил и кивнул:

— Простите, господин.

Я бросил ему поводья, спрыгнул с грауха, отошёл на целых полсотни шагов в сторону от дороги, воинов, идаров, повозок... и ушей.

Сейчас вокруг меня были лишь тени.

Подумав, я ещё и отвернулся, чтобы никто не сумел увидеть даже моих губ. И задал вопрос, который жёг мне грудь уже больше суток: