— Что это такое? — Башира вертела в руках оберег. — В чём его сила?
— Внутри зашита молитва, иншалла она тебя защитит.
*
Башира-калфа сидела на тахте, привычно закручивая раскалёнными щипцами свои золотистые волосы. Теперь, когда лицо иоаннитки вновь сияло искренней улыбкой, она вновь чувствовала себя прекрасной и сильной, и лишь предсказание Якуба омрачало её мысли. Девушка взяла в руки желтоватую бумагу и рассматривала начерченные углём знаки. В этот момент в её покои вошёл ага и сообщил, что её зовёт к себе Умут-калфа.
Старшая калфа лежала в своей постели, но было видно, что лекарства, изготовленные стамбульским знахарем, помогали ей. Женщина встретила свою ученицу широкой улыбкой, но тут же её глаза сощурились.
— Говорят, ты часто ходишь к этому колдуну? — с серьёзным взглядом спросила смотрительница гарема.
— Кто говорит? — понимая, что оправдываться бессмысленно, госпитальерка перешла сразу к сути. — Мерием, Дерья… Да?
— Именно, — довольно ухмыльнувшись ответила Умут. — Я сразу разглядела в тебе потенциал. Подойди, — унгер калфа ладонью указала на совсем близкое к ней место, и Башира села на её постель. — Машалла, какая красавица, — она начала трогать волосы девушки и рассматривать её лицо. — Ты так похорошела в последнюю неделю. Помню, когда тебя привезли, ты напоминала ободранную кошку, но теперь ты похожа на райскую гурию. Я вознагражу тебя за верную службу, ты достойна этого.
— Что вы имеете в виду? — растерянно спросила Башира.
— Гонец из Топкапы сообщил, что наш повелитель собирается в Эдирне на охоту. А ночью ты отправишься в его покои, — калфа улыбалась, довольная своей задумкой. Благодаря её работе Махидевран стала госпожой и матерью шехзаде, а теперь ей хотелось помочь и этой француженке.
— Да что вы такое говорите! — иоаннитка на миг утратила контроль над собой и перешла на повышенный тон. Она паниковала: то, от чего она бежала из Стамбула, могло настигнуть её здесь. — Нельзя!
— Я знаю, чего ты боишься, однако твой страх напрасен: ты понравишься султану и он обязательно заберёт тебя с собой, а Махидевран Султан лишь обрадуется, что ты поможешь ему забыть славянскую ведьму Хюррем.
— Простите мою дерзость, но это невозможно.
Башира резко встала и направилась к выходу, и, к своему горю, заметила некое движение за дверью, а затем — быстрые отдаляющиеся шаги. Кто бы их не подслушал, эта информация поднимет бурю, даже если упомянут, что калфа сопротивлялась такому решению. Госпитальерка вспомнила тот день, когда Вивьен угрожала ей на корабле: эти заледеневшие ладони, крупная дрожь, нехватка кислорода. В ташлыке на неё никто не обратил внимание, все продолжали работать, перешёптываться, заниматься своими делами. В то же время она пыталась решить, как можно выкрутиться из этой беды, но ничего не приходило на ум, даже к стражникам нельзя было обратиться, поскольку в гарем им вход воспрещён.
Девушка ходила по дворцу и всё время оглядывалась, но её никто не преследовал. И лишь одно настораживало: абсолютная тишина вокруг.
Осмотрев обе стороны пустого коридора, Башира вошла в кладовку. Среди большого количества вещей было трудно отыскать нужный инструмент, особенно когда руки содрогаются от нервного напряжения. К ней приближались торопливые шаги, и, прежде чем двери закрылись, девушка увидела, как кто-то бросил в гору хлама пылающий свёрток ткани. Огонь молниеносно перешёл на иссохшие деревянные шкафы, ковры, ящики — всё, что находилось в этой комнате, было легковоспламеняемым. Стеной он окружил девушку с трёх сторон, и ей уже ничего не оставалось, кроме как пытаться высвободиться. Она звала на помощь, била дверь кулаками и толкала всем весом тела, покуда хватало сил, но удушающий дым с каждой секундой их убавлял. Вот и настигла её то бедствие, о котором предупреждал Якуб Эфенди. Но он также сказал, что это ещё не конец. И только теперь, когда даже подол её платья охватило пламя, она усомнилась в правоте прорицателя. Возможно, так Бог накажет её за все грехи.
— Помогите, — прошептала она напоследок, сползая вниз и закрывая лицо руками. Когда госпитальерка перестала кричать, устроившие поджог наложницы начали самодовольно смеяться. Все голоса были знакомыми, один — особенно. «Вы же сказали, что мы только напугаем её и оставим на ней ожоги, — испуганно вопила Кютай-хатун, — но мы её убили! Теперь не только к султану не попасть, но и головы мне не сносить!» — бывшая фаворитка начала плакать, но Мерием-хатун объяснила ей, что всё спишут на несчастный случай. «Даже если кто-то из нас тебя выдаст, в это не поверят, ведь все знают, как вы дружили» — продолжила успокаивать гречанку Дерья-хатун. На самом же деле они собирались перенести вину на Кютай, а свидетели просто всё бы подтвердили. Башира услышала достаточно, и вновь её разум провалился во тьму.
========== Полумесяц — Глава VII ==========
Пробуждение принесло вместе с собой невыносимые муки. Сжав зубы, калфа застонала, ведь кожу, глаза и лёгкие мигом охватили невыносимые ощущения, а голова изнемогала от ноющей боли. Всё это освежило в памяти день, когда Катрин-Антуанет д’Эсте обратили в рабство, как со всей силы ударили, бросив на пол и окатив ледяной водой. В тот момент, когда она пришла в себя, ей было очень больно и плохо, но даже близко не так, как сейчас, спустя два года.
Помутнённое зрение не помешало распознать, кто стоял у койки пострадавшей в пожаре: Умут-калфа, преодолев свой недуг, пришла к Башире сразу, как ей доложили о случившемся. Увидев, что её подопечная пришла в себя, она спешно подбежала и склонилась над ней. За спиной главной смотрительницы гарема стояли жадные до зрелищ и сплетен наложницы. Они выглядели обеспокоенными и сочувствующими, но это было не больше, чем личина, за которой скрывались злорадство и удовлетворение чужими страданиями. И лишь одна рабыня была искренней в своих переживаниях: по щекам Кютай-хатун лились слёзы ужаса, но её жертва выжила, а, значит, её проступок может остаться безнаказанным. Иоаннитка взглянула на неё своими воспалёнными красными глазами, и под тяжестью взгляда калфы бывшая наложница опустила голову вниз. Девушки, стоявшие позади, вставали на цыпочки, чтобы увидеть ожоги на коже смотрительницы, но их было не так и много: ага вовремя подоспел на помощь госпитальерке и вынес её из горящей комнаты на руках. Но за спасение она была благодарна и амулету, который сохранил ей жизнь в том страшном пожаре и защитил от ещё больших травм.
— Выйдите все! — приказала унгер-калфа, и наложницам пришлось подчиниться. — Расскажи, как это произошло.
Башира устало вздохнула, но воссоздание в памяти того дня и охватившая её ненависть придали девушке сил говорить. Она умолчала лишь о голосах, которые услышала перед потерей сознания, чтобы хорошо во всём разобраться самой.
Оставшись в лазарете одна, ей с трудом удалось встать с кровати и подойти к зеркалу, принесённому стражниками из её покоев по приказу Умут-калфы, чтобы подтвердить её слова: «Они не хотели, чтобы ты попала в султанский рай, решили тебя изуродовать, но поверь: твоя стойкость в этой беде лишь добавила тебе красоты. Аллах сохранил тебя, когда другой бы сгорел дотла, а значит в этом есть смысл. Он взглянет в твой ангельский лик, проведёт рукой по этим волосам, и не сможет оставить врагов этой красавицы безнаказанными. Иншалла ты залечишь раны и отправишься к повелителю». Старшая смотрительница гарема думала, что успокаивает девушку, но она лишь вселяла в неё ещё больший ужас.
Госпитальерка рассматривала своё отражение: её так и оставили одетой в то голубое платье, которое теперь превратилось в обгоревшие лохмотья, обнажавшие покрытые ожогами ноги. Двигать руками было сложнее всего: от плеч до кончиков пальцев покрытые мелкими волдырями, они почти полностью спасли грудь, шею и лицо. Лишь правая щека была обагрена небольшой, но болезненной раной. Она посмотрела себе в глаза, и не увидела во взгляде ничего, кроме беспощадности. Война — значит война.
