— Да блин, нет, не лишайте меня компании! — восклицает догадливый Шварц. — А впрочем, ладно, мы с Кевом затусим.
— Я пошел спать, — разбивает его надежды Гейтс и тут же выполняет свой план. Йохан не успевает больше ничего сказать, как и мы исчезаем.
Стена в углу двора довольно холодная, поэтому я по-джентельменски беру ее на себя, ведь я в куртке. С человеком, который курил сигару, целоваться не так противно, как с тем, кто просто сигарет насосался, к тому же я двумя затяжками сумел атрофировать себе чувство вкуса, так что мне ничего не страшно. Это все очень увлекательно, особенно в этой обстановке, но в какой-то момент, кажется, собрались сжигать ведьм или учебники по линейной оптимизации — в общем, разгорается костер. Тут же прибегают дежурные офицеры и вместо маршмеллоу приносят огнетушители и приказ разойтись, но мы требуем суперинтенданта и речь. То есть, кто-то требует, не я, у меня и так все хорошо, и, если нас не начнут разгонять в следующие две минуты, станет еще лучше.
Суперинтендант все-таки приходит и среди летающей пены из огнетушителей и дыма сигар отечески наставляет, что мы празднуем не смерть человека — так как всякая жизнь бесценна, — а торжество справедливости. Я от этой мысли немного зависаю, так как мне кажется, что он так и не опроверг празднование смерти, но Дэйв сбивает мои логические выкладки бессердечным высказыванием, что хорошо бы до конца года нанести еще такой же совершенно непоправимый урон терроризму, и еще и подмигивает! В общем, все довольные отправляются спать, на следующее утро кадеты четвертого класса прибирают двор.
Сигары эти агрессивно пихаются также в программу празднования рождества и прочих важных событий, но я так и не потрудился узнать, откуда взялась эта странная традиция и что она должна символизировать. Остальные вредные привычки навязываются не так интенсивно: алкоголь в программе появляется только у кадетов второго и первого класса и тоже только пару раз в год на балах и приемах.
На этих балах есть одна неприятная вещь: туда надо приводить пару. И по умолчанию подразумевалось, что я должен был откуда-то взять девушку! Ну, в первый год все было как-то хаотично: вариант с Дэйвом все равно бы не прокатил, я предложил Гейтсу пойти вместе, как соседи, а он вдруг заявил, что ему есть с кем идти! Во-первых, серьезно?! Во-вторых, в мне-то что делать? Пришлось умолять кадета Чи. Юки ужасно хотела с другим чуваком туда отправиться, но я ее так утомил за три дня, что она согласилась на меня.
На балах есть такая штука в начале: официальное появление гостей. Если вы бывали на королевских приемах, вам не нужно объяснять, что это такое, а для тех, кому такое только предстоит, скажем, что это, конечно, интересно (наверное), но заставляет участников нервничать, а старших офицеров — ужасно долго стоять у дверей. В общем, вы подходите к адъютанту и сообщаете ваши имена и звания/титулы, а он выходит в зал и громко всем объявляет, что явились «Кадет четвертого класса Юки Чи и кадет четвертого класса Мэтью Кёрк», а вы идете, улыбаетесь и жмете всем руки, пытаясь запомнить новые лица и имена. Кто-то, конечно, успевает нам сообщить, что мы прекрасная пара, а в случае чего (лукавое подмигивание) Академия предоставляет Кадетскую Часовню для разных церемоний. Алё! Нам восемнадцать лет, какие церемонии? Но среди первого класса правда есть это странное поверье жениться сразу после выпускного. Шварц, вон, еле, наверное, пережил полтора года, прежде чем вступить в свой законный брак. Ждал, пока старшим лейтенантом станет, не иначе.
За бокалом воды со льдом Юки сообщила, что не выйдет за меня и останется недостижимым идеалом, таким манящим, но таким недоступным, Я поблагодарил ее за это. До танцевальной части нужно было еще слушать тосты и изящно есть. Зато теперь я счастливый обладатель хороших манер. У меня охренительно хорошие манеры, просто поверьте мне на слово.
Юки больше со мной не пошла, приходилось приглашать Джессику, ну, сестру Дэйва. То есть «приходилось» звучит, как будто я с трудом выносил ее общество, но это совсем не так: с ней было весело, и я был признателен, за то, что она летела через всю страну ради меня (ну, не ради самого же бала? Хотя…). С ней было сложно сохранять дисциплину на официальной части вечера, а еще она пыталась меня споить, еще тогда, когда это было запрещено, а в той части, где все фотографируются парами, слишком сильно изображала мою пару, хотя я сказал, что это вовсе не обязательно. А еще она постоянно распускала руки! Ну, не до каких-то предосудительных пределов, но я все равно угрожал пожаловаться Дэйву. Это ее вообще не напугало, она сказала:
— Пф-ф, да он знает! Кому, как не ему, меня понять? А если будет возражать, я с ним не пойду в следующий раз.
Да, с Дэйвом тоже она ходила, так что у нее была супернасыщенная светская жизнь в Вест-Пойнте, она лучше меня знала, как звали всех майоров и генералов, и подсказывала, когда надо. Мы с Дэйвом все-таки смогли вместе появиться на одном мероприятии — это была его Сотая ночь. Фурора не произвели, вели себя исключительно прилично, рискну заявить — приличнее всех.
Событиями грандиозной, непропорционально большой важности в течение года были игры. Угадайте, какие игры? Может, волейбол? Гольф? Ну хотя бы хоккей? Конечно, нет. Это был футбол. Это было какое-то безумие, особенно когда приближался матч с Военно-Морским флотом. Буквально шагу нельзя было ступить без того, чтобы не наткнуться на надпись Beat the Navy! (да, в приказном порядке) или просто Army/Navy. Зато на матчевый уик-энд можно (нужно) было уехать из Пойнта — обычно в Филадельфию. Там, конечно, приходилось ходить в форме и ДП и всю игру орать «ARMY!», пока не сорвешь голос, но зато Дэйв гарантированно тоже был там, к тому же он не играл в первом составе, так что у него было свободное время. Один раз ему все-таки пришлось выйти на поле, и это был один из тех (многочисленных) разов, когда мы проиграли — потом я мог весь год говорить, что это из-за него и неверного решения тренера ввести в игру ветеранов.
А еще там перед игрой происходит настоящая вакханалия с низкими пролетами вертолетов и парашютистами, салютами и прочей очень громкой фигней. Просто потому, что мы можем. Где еще вы увидите, как парашютист доставляет на поле мяч?
Вообще, весь сезон нужно было каждую неделю таскаться на игру (чувствуете мой энтузиазм?) в кампусе. Возможно, если бы мне нравился футбол, а не только футболисты, и я не думал бы, что за это время уже доделал бы домашку, эти часы даже вызвали бы во мне ностальгию. Там есть можно было. И прыгать (нужно). И опять наступал заразный коллективный восторг — даже сил прибавлялось. А силы нужны были, потому что время от времени случались спонтанные моменты отжиманий, от которых нельзя было отказаться.
Как-то раз генерал МакАртур сказал: «На полях дружеской борьбы сеют семена, которые на других полях, в другие дни принесут плоды победы», и теперь мы учим эту мудрую мысль наизусть и должны понимать, что спорт — это примерно 25% нашей личности. Вообще не жалуюсь. Если бы не это, возможно, к выпуску я был бы горбат и крив на один глаз. Но спортом заниматься и принудительно его смотреть — это не совсем одно и то же.
Еще одна вещь, которая была довольно нелепа, но все-таки до невозможности смешна, и тоже служила разряжению обстановки — это «Восхищение кольцом». Кадеты первого класса в начале своего последнего года получают выпускное кольцо, и оно все такое уникальное и блестящее, а они все такие в белой форме и торжественные. Пока до них не добираются плебеи. Представьте: внезапно вас обступают младшие кадеты, а если вы не успели убежать (а люди реально пытаются убегать, потому что за день эта фигня может повторяться бесконечное количество раз), вы обязаны довести церемонию до конца. Первый класс демонстрирует руку с кольцом, а все плебеи к ней склоняются, пучат глаза и кричат хором во все горло: «Oh my Gosh, sir/ma’am! What a beautiful ring! What a crass mass of brass and glass! What a bold mold of rolled gold! What a cool jewel you got from your school! See how it sparkles and shines? It must have cost you a fortune! May I touch it, may I touch it please, sir/ma’am? О божечки, сэрмэм! Какое красивое кольцо! Какое нагромождение меди и стекла! Какое смелое исполнение в золоте! Какое клевое украшение вам досталось от академии! Видите, как оно сверкает и сияет? Можно мне потрогать, можно мне его потрогать, сэр/мэм?» Когда кадет милостиво кивает, все плебеи одновременно набрасываются на его перстень. Это лучше, чем цирк. Этот момент полон гиперболы и иронии. Я же, где мог, добавлял интонацией непристойные намеки (вы сами видели этот текст — удержаться невозможно), потому что моя суперспособность — превращать любую ситуацию в неловкую, но сексуально-заряженную. А еще я умею изящно вставать на одно колено — нет, это не делается как попало, — так что один из кадетов удостоился не только фразы с придыханием: «Можно мне потрогать, можно мне его поцеловать, сэр?», но и реального лобызания руки. А что? Говорю вам, там такая атмосфера веселого идиотизма царит, что никто и глазом не моргнул.
