— Давай один на один, решим — кто кого? А потом поиграем в хоккей.

— А давай, сука! — Сбросил перчатки Мишаков.

Я тоже сбросил перчатки, так как в них неудобно цеплять за свитер и тут же ухватил армейца одной левой рукой за грудки. Евгений Дмитриевич ещё не до конца сообразив, чем такой захват для него опасен, принялся молотить меня по телу, так как до подбородка он не доставал. Но удары надо признать были мощные, словно у боксёра профессионала. Сколько прилетело мне в грудь и в спину, я не считал, не тем была голова занята. Под свист, крик и улюлюканье с трибун я выждал момент, ни разу не ударив армейца, и дёрнул за свитер Евгения Мишакова вниз. И когда он потерял равновесие, я второй рукой этот хоккейный свитер натянул ему на голову и повалил на лёд, прижав его своей массой за сто килограмм сверху. «Мать перемать» слышалось снизу, когда челябинские судьи Егоров и Домбровский подъехал нас разнимать.

— Товарищ судья, Мишаков по матери дорогого товарища Леонида Ильича посылает. Пришлось усмирить, не мог сдержаться. — Я толкнул армейца. — Чем ты Брежневу угрожаешь?

И Мишаков сразу же, как по заказу, выдал нам всем:

— Сучара, тварь, гон…он, доберусь урою, пасть порву, урод!

Я вновь придавил армейского «политического борца с советским кровавым режимом» ко льду и он притих.

— Вы только не говорите никому, Женя просто головой сильно ударился в борт. Шоковое состояние. Я тоже могила. — После этих слов я отпустил Мишакова и сам поехал в бокс для штрафников под вал аплодисментов хоккейных болельщиков.

А судьи Егоров и Домбровский после инцидента совещались около минуты, затем ещё минуту что-то шептали красному как рак Анатолию Тарасову и выписали Евгению Мишакову матч-штраф, то есть удаление до конца игры. Кстати, совершенно справедливо, некрасиво по матери выражаться в присутствии четырёх с половиной тысяч болельщиков, среди которых были и женщины и дети. Хорошо, что ещё сегодня прямой трансляции не было.

А дальше началось то, ради чего мы терпели целых тридцать минут чистого игрового времени. Первыми взвинтили темп и полетели на ворота Третьяка хоккеисты второй пятёрки центрфорварда Федотова: Астафьев, Федоров, Мишин и Фролов. И напор их оказался так внезапен, что уже к 35-ой минуте на табло горели совсем другие цифры — 4 : 2. Сначала шайбу забросил Мишин с подачи Фролова, а затем отличился Федотов с передачи Мишина.

***

— Ну, Иваныч! — Рассержено крикнул на оператора Эдик Беркутов. — Я тебе что говорил? Там снимать надо, а не здесь, около Виктора Коноваленко.

— Кхе, так ЦСКА сейчас отыгрываться побежит, Тарасов с поражением не смирится. — Вяло отмахнулся оператор, уже догадываясь, что предчувствия его подвели.

— Быстрее за мной на ту сторону хоккейной коробки! — Взвизгнул Беркутов и сам, подхватив тяжеленный штатив для кинокамеры на плечо, рванул, оббегая хоккейную коробку по узкому проходу, к воротам Владислава Третьяка. — А ещё говорил, что профессионал! Коньяк жрать и пивом его заливать, ты профессионал!

— Так третий период ещё будет, что ты, Эдик, всё нормально снимем. Я за себя отвечаю. Сейчас пиво выпил, совсем хорошо стало. — Оправдывался на ходу Иваныч, когда трибуны вновь взорвались криком «гол», ведь шайбу с передачи Александра Скворцова №10 забросил Борис Александров №25. Именно так сказал диктор по стадиону и объявил, что счёт в матче 5 : 2 в пользу горьковского «Торпедо».

— Вот тебе рубль! — Остановился, тяжело дыша, Эдик Беркутов. — Сгоняй теперь ты в буфет и купи мне пиво, кинодокументалист хренов. В третьем периоде будешь слушать только меня!

— Вот увидишь, они ещё забросят, — виновато улыбнулся телевизионный кинооператор Николай Иваныч.

***

В раздевалке ЦСКА, когда в помещение вошли измотанные собственными скоростями и морально надломленные счётом армейцы первым кого они увидели — это был нападающий Женя Мишаков, который, не переодеваясь, сидел на лавке и, держась руками за голову, смотрел в одну точку.

— За что Мишакова-то удалили? — Спросил Володя Петров, усаживаясь на своё место. — Потолкались они немного с Тафгаем, чего там страшного было-то?

— Языком трепать надо меньше! — Рявкнул Анатолий Тарасов, сверкая глазами на своих усталых и взмыленных ребят. — Когда язык как помело, а в голове пустота, дело всегда плохо заканчивается.

— Чё он сказал-то такого? — Пробасил Александр Рагулин.

— Если у вас есть желание поехать доигрывать в Чебаркуль, или ещё куда подальше, то я вам могу отдельно повторить, как наш Женя учудил. — Наставник ЦСКА устало плюхнулся на стул.

— Враньё, — пробубнил Мишаков. — Я не то имел в виду.

— Тебе свидетелей привести? — Хлопнул кулаком по столу Тарасов. — Идиот! Сейчас я бегу за коньком, расплачусь с кем надо, а ты, Витя Кузькин, как капитан команды поговори с мужиками, и чтоб в третьем периоде ничью мне вырвали на зубах! Иначе… Лучше вам не знать, что тогда будет. Чебаркуль — сказкой покажется, б…ь. Да и ещё Третьяк, отдыхай в третьем периоде. Пять банок ввалил, хоть бы одну потащил. Коля Толстиков разминайся.

«Не обманули предчувствия, — подумал Валерий Харламов. — Хоть бы в третьем периоде, немного подсократить, чтобы не так позорно проиграли. Только откуда силы взять? Ноги забились, комбинационная игра рассыпалась. Одна надежда Горький успокоится. Не железные они, в самом деле?».

***

— Ну, что я говорил, — улыбался Николай Иваныч, снимая как горьковское «Торпеда» укладывает одну шайбу за другой в ворота самой титулованной команды страны и чемпиона СССР прошлого года. — Будут ещё заброшенные шайбы. Во картинка получается! Давай за искусство ещё по пиву, — подмигнул кинооператор Эдику Беркутову, и вынул из своей киношной жилетки ещё две бутылки «Жигулёвского».

— Гооол! — Вновь взвыли болельщики на трибунах, когда точным выстрелом отметился от синей линии защитник Александр Куликов №6 и довёл счёт до неприличных цифр — 9 : 2.

«А хорошо, что такой разгром, — усмехнулся про себя, чуть-чуть захмелев, Беркутов. — Не придётся сочинять всякой неприятной лжи, про команду Всеволода Боброва. Жаль пролетаю мимо премии, зато совесть будет чиста. Всех денег всё равно не заработать».

— Ты, Эдик, пока я ещё трезвый, думай, с кем послематчевое интервью будем записывать? — Громко икнул кинооператор.

— Сними мне Ивана Тафгаева №30, — сказал Эдик Беркутов, встав рядом с коллегой. — Вон, как раз его смена. Поймай в объектив и веди его на крупном плане.

— Давай лучше на «среднячке», в полный рост. Вдруг Тафгай десятую заколотит? — Хохотнул оператор Иваныч, хлебнул пивка и припал одним глазом к видоискателю кинокамеры.

И Иван Тафгаев №30, как по заказу сначала выиграл вбрасывание, затем столкнувшись с Фирсовым уронил того на лёд, получил от кого-то обратный пас. Ушёл от силового приёма, которым его хотел остановить не высокий на его фоне Харламов. Отдал передачу на Александрова №25, открылся на углу ворот армейского вратаря Николая Толстикова и получил ответный пас от своего же партнёра по тройке нападения. А дальше шайба влетела уже в пустой угол ворот ЦСКА, так как Толстиков не успел сместиться и закрыть его своим телом — 10 : 2.

— Гооол! — Заорали на трибунах счастливые и ошарашенные игрой своих любимцев горьковчане.

— Снял? — Спросил Беркутов кинооператора.

— Идеальный киношный план! Давай ещё за документальное кино! — Восторженно предложил Николай Иваныч, приподняв бутылку пива. — И пошли в «подтрибунку», там надо ещё свет поставить. Ну, вздрогнули!

***

«Мог ли я ожидать, что отгрузим москвичам десятку? — Думал я, шагая в раздевалку после финальной сирены. — Положа руку на сердце — нет. Может, сыграем 8 : 2 или 7 : 3, но 10 : 2 — это же стахановское перевыполнение плана! Где переходящее знамя социалистического соревнования? Самое главное теперь интервью давать не надо, не надо делать очень рискованное официальное заявление, и так Михалыча 29-го не посмеют выгнать из сборной СССР. Всё даже лучше, чем я мог себе представить».