— Михалыч, перестановки нужны. Моих крайних по рукам и ногам вяжут у бортов как в вольной борьбе, пока судья японских зрителей на трибунах пересчитывает. А пятёрка Петрова долго ковыряется в средней зоне. Мы сегодня вязнем как в болоте.

— Ты ещё меня поучи, — обиделся Всеволод Михалыч. — В третью пятёрку в центр вместо Федотова выйдет Свистухин. Николай добавишь цепкости в защите. И вместо Астафьева готовься Женя Паладьев. Что же мне с вами делать? — Бобров посмотрел на наши две первые пятёрки. — Без Бори Михайлова, словно без рук.

— Ко мне на правый край верни Мальцева, а Скворцова переведи на лево к Петрову и Харламову. — Выпалил я скороговоркой. — «Есенин русского хоккея» добавит нашей пятёрке импровизации…

— Добавлять стихами? — Усмехнулся Саша Мальцев.

— Прозой про заек, — хмыкнул я. — А Скворец во вторую пятёрку внесёт побольше строгости и порядка.

— Да, — согласился Володя Петров. — Не вовремя Борька Михайлов сломался. Раз такое дело, то пусть Скворец слева бегает.

— Ладно, — кивнул головой Всеволод Михалыч.

Вдруг со своего места встал Коля Свистухин, который на Олимпиаде ещё ни одной минуты на льду не провёл, и выпалил с испуганными круглыми глазами:

— Ну, мужики, теперь поиграем! За котов!

***

— Мальчики, мальчики, — подбадривал своих подопечных Билл Харрис перед началом второго периода. — Сегодня в защите можно не стесняться, играйте как можно жестче. Сегодня фортуна на нашей стороне!

«Тем более я эту фортуну хорошо оплатил, — усмехнулся канадский наставник про себя. — Главное сейчас продержаться двадцать минут до второго перерыва, а потом ещё столько же простоять до финальной сирены». Но как внутренне не бодрился сам Харрис нехорошие предчувствия, что главные неприятные сюрпризы ещё впереди, его не хотели покидать. И начало второй двадцатиминутки вышло крайне тревожным. Советы произвели перестановки в звеньях и бросились штурмовать ворота Абрахамссона с новой силой.

Первым выскочил на убойную позицию здоровяк Тафгай, однако защитник Милтон вовремя прихватил его за клюшку и не дал бросить по воротам. Затем вывалился по правому краю Харламов, но другой игрок обороны Шёберг своевременным зацепом уронил семнадцатого номера русских на лёд, ликвидировав опасность. Потом борцовским приёмом уронили Мальцева, и поставили подножку Якушеву, который убегал в опасную контратаку.

Билл Харрис перевесился через борт и невольно посмотрел на наставника Советской команды — как он себя чувствует, не хочет ли ему выбежать на лёд и дать в «торец» проклятому янки? «Сейчас бы неплохо получить две минуты за недисциплинированное поведение, — подумал канадец. — Что ж ты терпишь товарищ Бобров? Выскажи американскому судье все, что ты про него думаешь! Нет? Ну и стой тогда как памятник».

И всё было бы замечательно и здорово, но на хоккейных матчах работал второй судья Баадер из ФРГ, который смотрел, смотрел, как шведские парни из раза в раз нарушали правила, и один раз не выдержал и свистнул игру высоко поднятой клюшкой. Тем более рассекли бровь какому-то Свистухину №9. И хорошо, что ограничились малым двухминутным штрафом, могли ведь выписать и четыре минуты.

— Держаться мальчики, держаться! Скоро Советы выдохнуться! — Прикрикнул Харрис. — Помните про хорошую премию за победу, пять тысяч крон на дороге не валяются!

Как на иголках провёл первую минуту штрафа Билл Харрис на скамейке запасных своей команды. Васильев, Гусев, Скворцов, Петров и Харламов атаковали опасно, но Абрахамссон сыграл замечательно, два опаснейших броска взял намертво. «Сейчас залетит, — почему-то подумал Харрис и с надеждой посмотрел на электронное табло ледового дворца «Макоманай». — Шит! Почти шесть минут играть».

***

— Михалыч, давай вместо защитника Юры Фёдорова выйдет четвёртым нападающим Саша Якушев, — предложил я, выкатываясь с партнёрами по звену доигрывать вторую минуту большинства.

— Якушев? — Задумался на пару секунд Всеволод Михалыч. — Саша выходи вместо Юры. На пятачке активней. Давайте мужики, боюсь в «большинстве» поиграть уже сегодня не дадут.

— Если только за убийство, — хмыкнул я.

А против нас канадский специалист выпустил лучшую пару защитников Бергмана и Милтона, а так же самых габаритных нападающих Хакана Петтерссона и Бьёрна Пальмквиста. Пальмквист и встал на точку вбрасывания напротив меня.

— Сукка, бляат, — тихо сказал мне Бьёрн, похваставшись знанием русского матерного языка.

— Ходэтэ, — ответил я одним единственным известным мне ругательством на шведском языке.

И моё нецензурное слово выиграло, так как вбрасывание забрал я, откинув шайбу на защитника Сашу Куликова.

— Кулик, б…ь, переводи! — Гаркнул я и полез на пятак, где на меня тут же посыпались удары исподтишка и в наглую.

Я тоже врезал потомкам скандинавских викингов. Однако Милтон устоял на ногах, обхватив меня руками, словно матрос в шторм мачту корабля. Бергман же временно выпал из поля зрения, «прилёг покурить», «почитать свежую прессу» или «отправился в путешествие из варяг в греки». И в это время шайбой завладел Боря Александров, а Саша Якушев ринувшись мне на помощь, увел за собой Петтерссона. Последовал пас на другой фланг атаки Саше Мальцеву, которые убрал одним финтом Бьёрна Пальмквиста и швырнул шайбу на пятак, чтобы там её попробовали затолкать в сетку либо я, либо Якушев. Однако помощь спартаковского форварда мне не понадобилась, ведь Челль-Руне Милтон так рьяно дергал мою клюшку, что сам же подставил её под прострел моего партнёра по команде — 2 : 2.

— Гооол! — Вскрикнула наша скамейка запасных, а японские болельщики, которые из хоккея понимали лишь то, что в нём можно безнаказанно друг друга толкать и бортовать, разочарованно засвистели.

— Отцепись сука! — Зашипел я на Милтона, так как он всё ещё обнимал мой широкий торс, всё никак не хотел поверить, что шайба в воротах. — Ходэтэ! — Прикрикнул я на него ещё раз, и надо сказать, этот окрик подействовал отрезвляюще.

Сравняв счёт, мы ещё сильнее бросились в атаку, взвинтили темп, но шведы с помощью мелких и более крупных фолов очень уверенно оборонялись. А за две минуты до конца второго периода произошёл вообще вопиющий, за гранью добра и зла, эпизод с моим участием в главной роли.

Саша Мальцев очень красиво протащил шайбу через среднюю зону в зону атаки и сделал пас на левый край, запустив резиновый диск вдоль борта по закруглениям за чужими воротами. Боря Александров, который первым добрался до шайбы, в касание скинул мне её в центр, где я сыграл так, как сам от себя не ожидал. Одним обманным движением убрал защитника, вторым уложил вратаря на лёд. И за какие-то мгновения, когда шайба уже должны была юркнуть в сетку, кто-то из шведов со спины дал по моей клюшке с такой силой, что в руках остался один черенок. Естественно этим черенком по шайбе я не попал и её загрёб себе под пузо, лежащий на льду, голкипер Кристер Абрахамссон.

— Судья! — Взвыл я, ведь, наконец, не выдержала такого судейства моя нервная система.

Однако рефери из США сделал вид, что японцы, которые сидят на верхних ярусах трибун ему гораздо интересней, чем творящийся на льду «беспредел». Что произошло дальше, я запомнил лишь обрывками. Сначала я бежал на судью, расталкивая сынов Одина, посылая их в Хельхейм. Затем кто-то повис на моей спине и голосом «Малыша» заорал, чтобы я успокоился. Потом к Александрову на помощь подоспел «Есенин русского хоккея», поэт «Серебряного века», я покинул родимый дом, голубую оставил Русь и тоже запрыгну на спину. При проклятом царизме, сволота такая, верхом не наездился! Далее на меня навалились и повалили на лёд защитники Куликов и Фёдоров одновременно.

— Кого защищаете, коллаборанты?! Отвалите, причёску помнёте! — Захрипел я, так как мне мешали разговаривать хоккейные краги, что закрывали мой рот. — В раздевалке с вами поговорю. — Всё же сдался я, уже осознавая, что весь мир сейчас остановился в шаге от очередной «Холодной войны».

Но самое обидное произошло дальше, за те две минуты штрафа, что мне выписал ненавистный судья из США Гагнон. Нападающий скандинавской сборной Бьёрн Пальмквист реализовал численное преимущество под самый занавес второго периода и вывел «Трек руну» снова вперёд — 2 : 3.