– Чёрный Шабаш? – растерянно переспросил Рене.

– Валлийские барды. Да ты чего? Неужто не слышал?

– Нет.

– Даже у нас в тавернах поют Балладу о Железном Человеке. Песнь о рыцаре, – разъяснил Гвидо.

– Да ну их в жопу, не люблю всяких заморышей.

– Вот и зря, отлично поют.

– Понять бы ещё, о чём.

– Да какая разница? Это ж музыка, ею наслаждаться можно и не зная слов.

– Ага, потом узнаешь, а там какая-нибудь дичь.

– Нормально там всё. Тексты уже давно на наш перепели. Они всю Бургундию объездили. И к нам собирались, но из-за войны передумали.

– А церковь не против, что они себя так называют?

– Да они кипятком писают. Всё костром грозят. Но народ их любит, а лорды на праздники ко двору зовут. Ни черта им не сделают.

– Мы давно на Бургундию поглядываем. Глядишь, как с бардаком у себя разберёмся, пойдём их захватывать. Может, там и валлийских бардов приберём.

– Ха, было бы неплохо. Если их в суматохе не порвут, конечно. После истории с ублюдками маркграфа Геро у герцога Эбергарда опять приступ паранойи и новая бредовая идея – понабрать помойного сброда и создать отряд по типу Железных, этаких лютых вояк, кровожадных головорезов. Пусть делают, что хотят, но без меня. Я единственный из вербовщиков не хожу по темницам. Нет уж, ни за какие деньги. Сам знаешь, как с этими отбросами потом воевать. Ни чести, ни морали.

«И это говорит пьяница и задира. Его-то за былые прегрешения на войну не берут, а узников – убийц, насильников, воров – запросто. Как тут не возмущаться? Да, герцог Эбергард знает толк в наказаниях».

– Ты, поди, лучший вербовщик, – сказал Рене с иронией. – И как тебя ещё не пнули?

– Шутишь? Я на хорошем счету. Все, кого привёл, действительно сражаются, а не бегут, поджав хвосты; не воруют и не дезертируют. Я сразу вижу, когда передо мной боец. А остальные пекарей и пастухов приводят, да по темницам всякое отрепье собирают. Кстати, мне вот вдруг стало любопытно, викарий-то понятное дело, поддерживает Эбергарда и ты с ним, но как думаешь, кто прав? – И тут же, не дожидаясь ответа, продолжил. – Признаться, во время первого восстания я решил, что герцоги выиграют. Король на востоке увяз по уши в войне со славянами и венграми, а тут ещё и мы с баварцами против короны поднялись. Не знаю, правда, можно ли назвать нынешнее королевство единой державой, учитывая насколько самостоятельными стали лорды. Не суть важна, – отмахнулся Гвидо, решил не отклоняться от прежней темы. – Танкмар [кровный родич короля] действовал весьма дерзко. Принц Генрих [он тогда был на стороне Оттона] захвачен в плен, ряд уверенных побед и всё, казалось бы, безоблачно. Эх, кабы гарнизоны не струсили и не отворили ворота при виде королевского войска, кто знает, может, Танкмар сумел бы удержать осаду [он в Эресбурге ожидал союзников]. Но вместо этого его убили прямо у церковного алтаря, а Оттон перебросил силы в Баварию. К слову, разве церковь не осуждает то, что человека голубых кровей убили в стенах священного храма, когда он добровольно сложил меч? Или в тот момент, когда он опустил на алтарь золотую цепь [символ королевского рода] в знак отречения от всяческих притязаний, стал обычным смертным, и божья кара престала нависать над головой его убийцы? Я не силен в таких премудростях. Думал, ты разъяснишь.

– Говорят, Оттон казнил убийцу Танкмара.

– Да ладно? Что, прям, при толпе голову срубили или так, втихую прирезали?

– Откуда мне знать, меня там не было.

– А-а, не важно, та война проиграна. Но сейчас мы сильней, с нами принц Генрих и Лотарингия. Уж кто-кто, а Гизельберт знает толк в кознях. Не божьей же волей он отделался от власти запада. Нет, ему помог старый король [Генрих Птицелов]. Отец Гизельберта в своё время подобным образом добился независимости от нашего монарха. Похоже, самое время непокорной Лотарингии вновь сменить сторону. Не стоило королю ссориться с герцогом Эбергардом, когда тот был ему верен. Ну, подумаешь, разрушил замок какого-то саксонца. Тот ведь сам виноват. Как по мне, так Эбергард действовал по закону. Отбившихся от рук вассалов нужно карать. Оттон и сам занят сейчас примерно тем же. Но вместо банального упрека король назначил наказание. И ладно бы денежной выплатой ограничился. Ты ведь слышал, нет? Он обязал всех его военачальников принести на руках в Магдебург к королевскому двору по дохлой псине. Это ведь унизительно. Не думал же он, что герцог Эбергард стерпит такую выходку? Видимо, правду гласит молва, Оттон свои родовые связи с саксонцами ставит выше сюзеренитета.

– Ты агитируешь что ли? На кой мне всё это рассказал? Я и сам слышал, что народ на площадях кричит. А толку? Как узнать, что всё было так? Может, они на балу виноград не поделили.

– Рене, ты меня удивляешь. Все в курсе, из-за чего конфликт, и только ты не веришь.

– У нас все знают, потому что друг другу пересказывают одно и то же, а у саксонцев другие байки ходят. Меня всегда удивляет, с какой уверенностью люди утверждают, что как было. Спорят, бьют в грудь и говорят: Нет, ты не прав! Я лучше знаю, я там был. Ой, подожди-ка, не был. Но тот, кто мне поведал – вот он точно видел всё своими глазами.

У Рене мрачный взгляд на вещи. Он ко всем относится с недоверием, а каждое сказанное ему слово заведомо считает враньём. Впрочем, за неимением иного, вынужден на это враньё полагаться в надежде, что со временем вся ложь отсеется, останется лишь истина. Уж что-что, а отстаивать мнение, сложенное из баек и домыслов, он не станет.

– Я не пойму, на чьей ты стороне, Рене? Осторожней со словами, за такие разговоры в темницу кидают.

– Да что ж такое, уже и высказаться против нельзя? Или хвали, или молчи? Ты ведь и сам его за паранойю критикуешь. Я не во всём согласен с герцогом Эбергардом, но буду за него сражаться, коли придётся. Не хочу, чтобы в город вошло войско короля. Сам знаешь, что начнётся.

– Брось, город ни осаждать, ни разорять не станут. Собратья всё же, как-никак.

– Тогда герцог Эбергард очень хитро спрятался. Может хоть до второго пришествия тут просидеть, если запасы кладовой позволят. Войско Оттона в город не войдёт, а жителей река прокормит.

– Смейся, смейся.

– Собратья уже два года друг друга режут. Если захотят, Франкфурт с землёй сравняют. Не веришь? Ты как один из тех, кто надеется, что всё обойдётся, даже когда над головой свистят снаряды требушетов9. Не будь наивным, и худшее порой случается. Тебе ли не знать?

«Так, всё, нормы приличия соблюдены, о всяком потрещали, повспоминали старое, пора бы к делу, а то до вечера проторчать можно. У Гвидо темы для бесед не иссякают. За годы по тавернам скопил баек столько, что на пару томов хватит. Он трепаться может даже о яичной скорлупе».

– Я к тебе, собственно, по делу.

– Я догадался, что не пиво пить. Выкладывай.

– У нас священник сбежал. Хотим вернуть.

– Ух ты, церковь снова рабство узаконила? Поговори с теми ребятами, – Гвидо указал на восточных купцов, – думаю, сведут с кем-нибудь с варварского берега [побережье стран Магриба – Алжир, Тунис, Марокко]. Про Джаляль-аль-Хиляль слышал [небольшая, но стратегически важная база мусульманских пиратов в Провансе]? Говорят, за благородных девиц большие деньги платят, но и образованного святошу можно выгодно продать.

– Кто говорит, очередной пьяница, который за ворота Франкфурта ни разу не ступал? Не удивлюсь, если Джаляль-аль-Хиляль всего лишь восточный рынок, а на варварском берегу продают разве что скотину.

– А евреи не делают обрезание и едят свинину. Ладно, от меня-то ты что хочешь?

– Сведи меня с Вигериком.

Гвидо не выдержал, заржал как конь.

– Как я тебя сведу? Я и сам его в глаза не видел.

– Но у тебя же есть связи в трущобах.

– Да, пара скупщиков и шлюх. За кого ты меня держишь? Я добропорядочный горожанин, с серьёзным жульём не общаюсь.