А вот Павел Михайлович Новосильский пережил на острове приключение, которое едва его не погубило.
На пути к берегу их, как и отряд с «Востока», сопровождал птичий эскорт. «Пингвины выскакивали из воды у самого борта шлюпки, так что можно было их брать руками, – писал Новосильский в своей вышедшей 33-мя годами позже анонимной книге «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера». – Петерли, пинтады (пеструшки – А.Л.), эгмондские куры летали над нами, альбатросы своими длинными крыльями чуть не задевали за наши головы. Видно, что здесь птицы людей не боятся, впрочем, и немудрено: вероятно, никогда никакое судно в этих водах не проходило, и … ничто не возмущало спокойствия обитателей этого острова, в числе которых пингвины занимают главное место: они здесь настоящие хозяева».
Офицерам с «Мирного» пришлось сравнительно долго искать подходящий для высадки участок побережья: «страшный бурун ходил по камням, которыми окружён берег». Найдя, наконец, бухту, где волнение было потише, они разделились на 2 группы: оба мичмана в сопровождении двух матросов двинулись к суше по торчащим из воды камням, а лейтенант с прочими матросами остался в шлюпке.
Далее события, в описании Новосильского, развивались следующим образом:
«Подымаясь с трудом с камня на камень, всё выше и выше, мы достигли до крутой снежной горы, которая, упираясь срединой на острый, слизью покрытый камень, висела над двумя глубокими пропастями, а верхом своим соединялась с поверхностью острова. Долго думать было нечего, мы все отправились ползком на гору».
Мичманам удалось уже преодолеть 2/3 высоты склона, до поверхности оставалось примерно 3,66 м (две сажени), как вдруг…
«… весь снег, в который упирался я ногами, обрушился, левая рука также вышла из-под снега, я висел на одной правой, и та уже скользила. Ещё одна секунда – и я должен был лететь в одну из пропастей, перерезанных острыми камнями, на дне которой кипел страшный бурун; ни помощи, ни спасения ожидать было неоткуда… Предав себя на волю Божью, я чувствовал, что в это самое мгновение полечу в бездну; рука совершенно вышла из-под снега, в глазах потемнело… Матросы, только что достигшие … вершины горы, заметили моё положение; один из них, избавитель мой, Петунин, бросил мне конец верёвки; судорожно схватил я её обеими руками и был поднят на край острова. Мичман Куприянов с матросами взял дорогу правее меня; они щастливее (орфография начала XIX в – А.Л.) совершили опасное… восхождение».
Рисунок 33. Пингвины. Художник П.Н.Михайлов.
Оказавшись на пространной равнине, путешественники, как и Симонов с его спутниками, вынуждены были пробиваться сквозь сплочённую массу кричащих пингвинов, и также привезли потом несколько птиц с острова на свой корабль. Пингвинов первой из описанных выше пород (судя по рисунку художника экспедиции П.Н.Михайлова, это были известные сегодня как «антарктические») моряки между собой называли «простыми», а других, желтохохлых – «мандаринами», или «королевскими» (впоследствии название «королевские пингвины» закрепилось за другой породой – крупными птицами чуть поменьше относящихся к «императорским»). Тех пингвинов, из которых не набили чучел, в результате отпустили живыми «в родную стихию», так как пищевых запасов на судах было пока достаточно.
Все 3 новооткрытых острова в совокупности были названы командиром экспедиции островами Маркиза де Траверсе, тогдашнего морского министра России, который, если верить сказанному в книге Беллинсгаузена, «при отправлении шлюпов доказал своё доброжелательное к нам расположение». Конечно, и этот комплимент, и присвоение архипелагу имени маркиза были со стороны уже многое повидавшего и испытавшего не только в море капитана не более чем необходимым реверансом в сторону большого начальства.
25 декабря (6 января) М.П.Лазарев, офицеры «Мирного» и плывший на нём же священник были семафором приглашены на борт «Востока». Здесь совершился молебен, посвящённый очередной годовщине избавления России от наполеоновского нашествия, а потом состоялся праздничный обед для экипажей обоих судов – офицеров (на «Востоке») и матросов. Последним по такому случаю приготовили щи с кислой капустой и свежей свининой, пироги с рисом и фаршем, выдали после трапезы по полкружки пива, а в 4 часа – и по стакану пунша с ромом, лимоном и сахаром. По Беллинсгаузену, «служители были столько веселы, как бы и в России в праздничные дни, невзирая, что находились в отдалённости от своей отчизны, среди туманов во всегдашней почти пасмурности и снегах».
Пора, однако, было продолжать плавание, тем более, что в непосредственной близости от островов Маркиза де Траверсе никаких признаков других неизвестных земель уже не наблюдалось. «Ежели бы к северу ещё находились высокие острова, то при ясной погоде, какая была накануне с полудня до захождения солнца и сего дня (запись Ф.Ф.Беллинсгаузена от 24 декабря, или 5 января, т.е. речь идёт о 23-м – 24-м – А.Л.), острова сии могли бы быть видимы с салинга по крайней мере за 40 миль и далее. Но как мы ничего не усмотрели, то заключили, что гряда означенных островов не простирается далее к северу и потому решились идти к островам Сретения».
Вышеназванных островов (Candlemas) достигли 27 декабря (8 января), причём Беллинсгаузену показалось, что между двумя открытыми Куком островами находится ещё один, незамеченный английским мореплавателем. На самом деле за неизвестный остров Фаддей Фаддеевич принял покрытую снегом часть одного из двух известных.
И опять, как и в случае с обнаружением архипелага Маркиза де Траверсе после встречи с выглядевшей в тумане как остров льдиной, судьба вознаградила наших моряков реальным открытием «в компенсацию» за мнимое. Если третий остров Сретения был, как установили более поздние исследователи южных широт, всего лишь обманом зрения, то на открытой Куком же якобы земле, которую он назвал Сандвичевой, Беллинсгаузен и Лазарев действительно обнаружили то, что ускользнуло от внимательного, вообще-то, взгляда английского капитана. Собственно, «ускользнуло» – не то слово: Кук просто не смог осуществить тогда всестороннее обследование этого географического объекта из-за более чем неблагоприятных для плавания погоды и ледовых условий, а также крайней степени усталости и подорванного здоровья экипажа его фрегата «Решение». Нашим соотечественникам в этом отношении повезло больше.
29 декабря (10 января) в 3 часа дня при мрачном небе, сквозь пелену дождя и мокрого снега, разглядели в примерно в 13 км на юге-юго-западе берег острова Сандерса и прошли мимо него, держа курс на мыс Монтегю Сандвичевой земли. 30 декабря (11 января) в 5 часов утра, когда туман рассеялся и небо прояснилось, увидели, что корабли находятся перед высоким островом, «коего северная сторона, обращённая прямо к нам, представляла высокий в трёх местах отрубистый берег, промежутки между отрубами несколько наклонны и покрыты снегом и льдом; около берега плавало много больших и малых льдин».
Обход острова судами завершился в 11 часов, когда с южной его стороны глазам исследователей открылся … мыс Монтегю. Итак, русские моряки точно установили, что это – отдельный остров, который только издали может показаться выступом некоей большой земли. Оставалось неясным, что представляет собой другой якобы мыс – Бристоль, замеченный с «Востока» 31 декабря (12 января) в 2 часа дня при некотором прояснении горизонта на SSW (юге-юго-западе). Пытались обойти его с востока, но берег постоянно скрывался то за тучами, то в тумане; последний был особенно опасен, так как не позволял вовремя разглядеть плывущие навстречу льдины. В довершение всего, шёл «великий мокрый снег». Матросы, расставленные по бортам, прислушивались к шуму бурунов, «разбивавшихся о льды и служивших доказательством близости оных». Приходилось периодически счищать с парусов толстый слой снега: «дабы стряхнуть оный, часто приводили шлюпы круче к ветру и обезветривали паруса. Вахтенные матросы … едва успевали выметать и выбрасывать с палубы выпадающие… снежные охлопья».
