– Я верю в Бога, маэстро. И для меня чистота связана с душой. Как бы тело при этом себя ни вело, если душа свята, то она чиста. Вспомним хотя бы великую грешницу Марию Магдалену.

– Католичка? Иудейка? Православная? Только избавь меня, пожалуйста, от проповеди. В жизни таких Магдален не бывает. На то она и жизнь. Слишком грешная.

– Католичка.

– Не полагайся на Бога, поверь мне. Когда тебе будет плохо, он не поможет тебе.

– Когда мне будет плохо, я смогу это пережить с Ним.

– В тебе говорит ребёнок. Но жизнь всё расставит на свои места. Не думай, что я ни во что не верю. Я верю в человека и в литературу. Знаешь, книги зачастую меняют жизни людей, – он улыбнулся.

– Простите, маэстро. Можно идти?

– Да. Мне нужно закрывать класс. До свидания, сеньорита Джаннини.

Сара застегнула рюкзак и вышла из кабинета.

После четырёх дня город совсем разленился и расползся под зноем. Растекался заряженный жаркий воздух по улицам, Сара шла и думала о Тэсс. Этот роман она прочитала за два дня. Саре была близка главная героиня, в чём-то она видела себя в ней: дитя, которое не принадлежит себе. Но даже несколько дней счастья – это счастье. Даже любовь с грустным концом – это любовь. Саре очень хотелось испытать это чувство.

Дома никого не было. Сара была этому очень рада. Проходя в свою комнату, она остановилась возле кабинета отца. Дверь не была заперта. Зайти ей вдруг захотелось страшно. И страшно было заходить.

– Мама, ты дома? – крикнула Сара.

Никто не ответил. Сара взялась за ручку двери и зашла в кабинет.

Вы знаете, какими томными могут быть вечера в Италии? Когда траттории и рестораны до отказа набиваются людьми. Тихая трескотня за столиками. Каждый выход – это ярмарка тщеславия, когда достаются лучшие наряды, украшения и туфли. Блёклые при свете дня женщины становятся похожи на ночных бабочек: ярких и разнообразных.

Ходят уличные музыканты, обычно это аккордеон, как во Франции. Иногда появляются продавцы роз и настойчиво предлагают кавалерам купить даме розу. Всем становится неудобно и самые романтичные всё-таки покупают цветок. В маленьких городах все друг друга знают, обсуждают и сплетничают. И это происходит почти каждый вечер за ужином. Сегодня в одном из ресторанов на набережной сидела женщина. Она была одна. И только её нетерпеливый и шарящий по столикам взгляд намекал на то, что она, возможно, кого-то ждёт. У неё были светлые волосы, огромные бриллиантовые серьги в ушах и обширное декольте. Она курила мужские сигареты и часто просила официанта заменить пепельницу на чистую. Перед ней стояла чашка эспрессо и бокал с красным вином. Лицо у неё было гладкое и холёное, у таких женщин нет возраста. Вскоре к ней подошёл красивый молодой мужчина, поцеловал в щёки два раза и присел за столик.

– Я рада тебе видеть, Димитрий.

– Я тоже рад видеть тебя, Линда. Вчерашний ужин был замечательным, как всегда.

– Как тебе эта новость? Готов жениться на Саре? Это шутка?

– Ты меня на допрос пригласила? У меня мало времени, скоро самолёт.

– Димитрий, – она положила свою ладонь поверх его руки, – мы могли бы быть вместе. Зачем ты так со мной?

– Мы это уже обсуждали.

– Называй меня сегодня Франческа. Просто Франческа.

– Линда, перестань.

– Мне сегодня хочется быть Франческой.

– Я не могу тебя называть Франческой.

Линда глотнула вина и откинулась на спинку стула.

– Димитрий, я устала. Не можешь, не называй. Это всего лишь часть игры. Такая же часть, как твоя свадьба с моей дочерью. Я не верю в то, что это искренний поступок. Ты что-то затеял. И я узнаю что.

Рядом заплакал чей-то ребёнок. Линда поморщилась.

– Надо бы запретить в рестораны вход родителям с маленькими детьми.

Димитрий ничего не сказал.

– Только не вздумай обрюхатить Сару в первый год. Смотри мне. Я, пожалуй, возьму десерт. Ты будешь?

Димитрий покачал головой и закурил.

– Мне уже пора. Я хотел попрощаться с тобой. Мне верилось, что мы с тобой друзья и ими останемся.

– Да, конечно. – Линда снова положила свою ладонь на руку Димитрия. – Я так надеялась на наше с тобой будущее. Мне очень жаль, что ты всё это придумал. Хочешь, чтобы я ревновала?

– Линда, прости, если я как-то ввёл тебя в заблуждение по поводу возможности совместного будущего. Мне казалось, наше краткое общение было в допустимых рамках. – Димитрий медленно убрал свою ладонь из-под тонких пальцев Линды. – О чём ты говоришь?

– Ты что любишь эту малолетку? Вы же совсем друг друга не знаете! – её глаза сверкнули от обиды. – Я тебя не отдам никому, Димитрий. Так и знай.

– Ты вздумала мне угрожать? – резко спросил Димитрий. – Я не вещь и не принадлежу ни тебе, ни Саре, ни кому бы то ни было! Я так решил и так будет.

– А Франческе? Ты принадлежишь своему прошлому, от которого никак не можешь оторваться. – Она глотнула вина. – Мы все принадлежим прошлому, потому что оно уже было с нами. Я читала твоё письмо ей.

Димитрий молча закурил сигарету. Дымя, он смотрела по сторонам, будто Линды и не было вовсе.

– Кому или чему принадлежать решает человек своей силой воли. Я не принадлежу прошлому, отнюдь. Но ещё нет сил ступить в настоящее. Я думаю, моя свадьба с Сарой поможет сделать это быстрее. И Линда, – он пристально посмотрел на нее, – откуда у тебя это письмо?

– Я вчера зашла к тебе, ты был в душе, увидела на столе письмо. Прочитала и забрала. А Даниэль забрал его у меня.

– Тебе не следовало так делать, Линда. Хотя сейчас это не имеет значения.

– Я хотела показать его Саре и…

– Сделать ей больно. Зачем, Линда?

– Я тебя люблю, – тихо сказала Линда и улыбнулась. – Неужели ты совсем ничего ко мне не испытываешь и тебе так невыносимо моё присутствие?

– Линда, я не могу ответить тебе взаимностью.

– Хорошо. В любом случае, позаботься о Саре. Я плохая мать. Но ты позаботься о ней, пожалуйста.

Она откинула волосы с плеч, встала и вышла из ресторана. Димитрий остался сидеть за столиком. Взял недокуренную сигарету Линды и втянул в себя дым. – Тебе не следовало забирать письмо, Линда, – сказал он сам себе. Потушил сигарету, взял чемодан и вышел из ресторана.

Зайдя в кабинет, Сара села за папин стол. Ей нравилась дубовая массивная столешница, глубокое кожаное кресло, немного протёртое. На столе она разглядывала папины карандаши, блокноты, книги, портсигар, какие-то керамические звери стояли в ряд на краю стола, а между ними стоял конверт. Покачавшись немного на стуле, Сара достала аккуратно конверт, чтобы фигурки не упали, там было письмо. Она решила его прочитать:

«Я знаю, что в письме мне будет выразить легче то, как сильно я по тебе скучаю. Ловлю воспоминания о тебе в прохожих, в запахе кофе по утрам, в стуке чьих-то чужих каблуков. Я всё чаще задаю себе вопрос, зачем мне всё, что я делаю? Зачем в принципе я что-то делаю? Зачем пишу это? Зачем помню? Зачем хочу чего-то? Многие вопросы так и останутся без ответа, пока мы живём. Наверное, все ответы там, где-то за гранью познания. Каждый день я вспоминаю тебя. Я никогда, никогда в жизни не смогу простить себя, я буду виноват и через сто лет, когда мои правнуки будут жить вместо меня, они тоже станут искуплением моей вины перед тобой. Прости меня, если сможешь. Уже слишком поздно. Тебя уже нет, а я все ещё живу тем днём. Я тебя очень люблю, Франческа. Влюбился ещё тогда, в музее. А потом, как ты танцевала в Испании, как забавно стучала кулачками по столу в такт фламенко. Как неумело поцеловала меня на пирсе. Верю, что у любви нет прошлого времени.

Иногда я виню и тебя. Почему ты так поступила? Зачем? Мне хочется, чтобы и ты тоже несла это чувство вины со мной. Но разве ты можешь быть виноватой?»

Сара не успела дочитать, в дверном замке послышалось копошение ключа. Нужно было бежать.

У Сары в голове роились и жужжали мысли, но она понимала, что навеяны они, скорее, романами о любви, чем реальностью. В прихожей уже был слышен мамин голос. Сара в страхе поспешно убрала письмо в карман и стремительно вышла из кабинета.