И Юньлун отходил назад так, как будто делал шаг в небо.

***

- Ну, в целом я доволен постановкой. Хотя, конечно бы, туда побольше перцу!.. - сказал Кун-цзы и стушевался.

- А может, соли? - спросили все. - Или чеснока?

- Ну ладно, ладно, – примирительно сказал Кун-цзы. - Держались молодцом. А что это за мерзкий старикашка служил вам образцом, дитя мое?

- Ну, это вроде как… один знакомый, - уклончиво ответил Юньлун.

- Дитя мое! Вам от таких знакомств держаться надо бы как можно дальше, - наставительно сказал Учитель.

***

Когда Юньлун в полной мере осознал происходящее, он, охваченный чувством творящейся несправедливости, сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Кун-цзы в башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась.

- Ну, - послышался голос Кун-цзы.

- Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! - выпалил Юньлун. - Может быть, можно что-то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, - выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел - как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах.

- Слезьте с черепахи, - велел Кун-цзы. - Ну, учиться у меня - это естественное желание каждого… - начал он в нос.

- Нет. Я хочу так… как Аянга.

- Что Аянга?.. - ворчливо переспросил Кун-цзы, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Аянги по некоторым предметам.

- Как Аянга у Бянь Цао, - быстро сказал Юньлун.

Кун-цзы фыркнул.

- Аянга каждый понедельник сидит у ног Бянь Цао, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого?

- Ну, нет… - замялся Юньлун, невольно представив себе, как он сутками строчит в тетради полную белиберду. - Но я хочу пойти к вам в ученики… только к вам… и быть у вас в обучении.

- Вы и так уже у меня в обучении, - рявкнул Кун-цзы. - Причем давно! И надоели мне хуже горькой редьки!

- Но я говорю об индивидуальном ученичестве! - в отчаянии воскликнул Юньлун.

- Да вы в индивидуальном ученичестве уже у меня давно! - завопил Кун-цзы. И, немного смилостивившись, объяснил: - Примерно с начала осени. Да, примерно с сентября я глаз на вас положил. С тех пор вот пасу. Где ваша голова, если вы до сих пор этого не заметили?

- А я думал, вы просто меня ненавидите, - чистосердечно сказал Юньлун. - То есть… недолюбливаете, - поправился он. - Да, но школу-то должны закрыть! - вспомнил он с ужасом, так как это полностью разрушало только что обретенное им счастье. - Ведь делать же нужно что-нибудь!..

- Вы… вот что, - взвешивая слова, сказал Кун-цзы. - Отправляйтесь-ка и садитесь зубрить уроки.

- Какие уроки?

- Да неважно какие. Небось хвостов полно по всем предметам! Тут такие умы размышляют над этой проблемой - не вам чета! Ваше дело - тихо сидеть, заучивать, что велено! Будет тут какая-то мелюзга вертеться под ногами и мне указывать!..

…Самая большая черепаха была также еще и самой расписной. Она давно уже подталкивала Юньлуна к двери. Наконец он внял намеку и убрался. Кун-цзы долго еще бушевал за дверью.

***

Небрежно одетый и встрепанный Янь-ван в расстроенных чувствах зашел утром к Кун-цзы.

- Представляете, мне ночью ясно привиделся выход из создавшегося положения! Я вдруг понял во всех деталях, как сделать, чтобы школу не закрывали. И это оказалось совсем просто, так просто, что и вообразить нельзя.

- Без членовредительства? - быстро спросил Кун-цзы.

- Ах, ну конечно же, без!..

- Без привлечения других измерений, времен, подземных вод?

- Помилуйте, Кун-цзы, это был способ, который был совершенно под силу даже некоторым нашим ученикам!.. Он занимал каких-нибудь три минуты!.. Но… вы меня сейчас убьете, коллега.

- Ну? – выжидательно спросил Кун-цзы.

- Я напрочь забыл, что это было!.. - повинился Янь-ван.

- Ну конечно же! - воскликнул Кун-цзы в восторге и бросился обнимать растерявшегося Янь-вана. - Забвение!.. Как же я раньше не подумал! Обычный акт забвения!.. Коллега, приступайте. Это по вашей части.

Янь-ван при этих словах переменился прямо на глазах.

- Так, а где здесь какие стороны света? - спросил он тоном профессионала, которому не обеспечили условий для работы.

- Э-э-э… Ну, как где? Вон там запад, - неопределенно махнул рукой Кун-цзы.

- При чем тут запад? - возразил Янь-ван. - Мне нужен восток.

- Ну, это уж я не знаю, - сказал Кун-цзы.

Общими усилиями они разыскали Тай-суя, и тот определил им все с точностью до градуса. И тут Янь-ван, собравшись с мыслями, сделал несколько пассов руками. После этого в городском совете совершенно забыли о том, что им нужно что-то решать со школой.

На стене школы, выходящей на рынок, в ряду мемориальных табличек разной степени древности, сообщавших, что и в каком году было даровано школе таким-то императором, появилась новехонькая табличка - с красивой надписью абсолютно нечитаемыми иероглифами. Она гласила, что Министерская комиссия, побывав в этом году в школе, приняла единодушное решение… тут глаза уставали от иероглифов, однако всякому было очевидно, что школу решено было, понятное дело, наградить, объявить ей благодарность и так далее.

На самом деле, если преодолеть сложности шрифта и вчитаться в надпись, выяснялось, что школа решением инспектирующих комиссий от такого-то числа должна быть закрыта. Но, поскольку никто не в состоянии был прочесть больше двух строк, все с уважением кивали и говорили: “Да, такое солидное учебное заведение!.. Вот бы и нашего туда отдать…”. А поскольку новая табличка висела в ряду других позеленевших, запавших глубоко в стену бронзовых и медных табличек и даже вскоре уже ничем не отличалась от них, то напрашивалось подозрение, что все древние таблички тоже на самом деле примерно такого же содержания, просто никто никогда в них не вчитывался.

***

На последнем занятии в начале июня, когда Аянга притащился к Бянь Цао на самый верх башни, изнемогая от жары, учитель встретил его на пороге своего кабинета и сказал:

- Пойдемте. Возьмите из кабинета сыворотки, шприцы, вакцины, берите все свои инструменты и спускайтесь за мной.

Аянга, недоумевая, последовал за Бянь Цао снова вниз, стараясь не наступать на его мантию, которая мела по ступеням. Учитель привел его на конюшню, и Аянга чуть не ахнул от радости: в загончике рядом с тем, где жил пони Кун-цзы, топталась овца. Это была самая настоящая овца с Гебридских островов - белая с черной мордой. Бянь Цао обернулся к Аянге и сказал:

- Располагайтесь.

Аянга поставил на пол и раскрыл свою медицинскую сумку.

- Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание.

И Бянь Цао повернулся уходить. Овца заблеяла.

- Жарко тут, - сказала она простодушно. Она не поняла слов Бянь Цао.

Аянга глубоко вдохнул и удержал учителя за рукав. Когда он взглянул Бянь Цао в лицо, у него вяло мелькнула в голове мысль “тут мне и конец пришел”. Но, не выпуская рукава учителя и забыв прибавить обращение “учитель”, он сказал:

- Я не могу заразить здоровое животное для того, чтобы сдать экзамен. Это ничтожная цель.

- А для чего вы могли бы это сделать? - спросил Бянь Цао.

У Аянги мелькнуло что-то вроде “ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом”, но в это время овца тряхнула ушами и еще что-то проблеяла, Аянга случайно представил себе ее ягненком и ответил:

- Ни для чего.

- Ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом, - сухо скорректировал его Бянь Цао. – Идите. Шестьсот восемьдесят девять.