Снейп мягким движением палочки поставил на столик чайный сервиз, неспеша устроился на любимом кресле, но во всей его позе чувствовалась напряженность, не присущая его резкому, порывистому характеру. Да разве он хоть когда-то сдерживал свои эмоции в отношении меня? Разве что тогда, в его лаборатории, когда он вжимался в мои губы своими, обдавая жарким дыханием, согревая ладонями мои щеки.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу и забилось часто-часто, когда мне пришло в голову, что он думает о том же, о чем и я.

Я сжал руки в кулаки и отвернулся, сдерживая неуемное желание вскочить и броситься перед ним на колени, развести его ноги руками, подползая ближе, и обнять, вжаться лицом в его колючую мантию, которую он носил даже дома. А потом, когда стало бы совсем невмоготу — потянуться к нему за поцелуем. И он ответил бы. Он обязательно ответил бы. Обхватил бы мое лицо ладонями — совсем как тогда — и поцеловал бы: страстно, сминая мои губы своими, присваивая меня себе, будто не понимая, что я и так уже давным-давно весь — его.

Я быстро облизнул губы и встряхнул головой, прогоняя непрошенные картинки из головы, боясь, что он сможет прочесть мои мысли и выгонит взашей. И тогда увидел краем глаза, как он дернулся ко мне, но остановился в самом начале.

Я тут же перевел взгляд на него, и мы замерли, как две греческие статуи — в середине движения. Странное напряжение между нами росло, и я знал, что сейчас, вот-вот, еще секунда в этом невозможном состоянии — и я сорвусь. Я почти чувствовал, как вибрировали мои пальцы от желания прикоснуться к нему, как зудели губы, и хотелось прикусить их, провести по ним зубами и тут же зализать неполученные ранки. Но он так смотрел на меня, сидел так неестественно прямо, так впивался руками в подлокотники кресла, что любое мое движение могло бы стать провокацией, и я не знал, как быть.

Я не хотел, чтобы все произошло вот так — внезапно, на одних инстинктах и неутоленных желаниях. Я не хотел, чтобы Снейп потом сбежал.

Я застонал, порывисто закрыл лицо руками и невнятно пробормотал:

— Мне лучше уйти, да? Я… я не могу… Вы же потом сами…

Я вскочил и бросился к выходу.

— Я оставил подарок на столике! — крикнул, натягивая куртку и поспешно засовывая ноги в ботинки. Но стоило мне обернуться, как я попал в его плен.

Снейп стоял рядом — когда только успел, — молча смотря на меня сверху вниз, и я тут же перестал суетиться, застыл, завороженный, обрадованный, что он не дал мне уйти. Он гипнотизировал меня, как удав — свою жертву. Если только удав может так молить о разрешении взглядом пугающих своей бездонностью черных глаз.

Он сделал крохотный шаг ко мне, и я всем телом подался вперед, невольно выпрашивая прикосновение. Я даже боялся дышать.

Снейп медленно наклонился ко мне, сокращая расстояние до предела, и должно быть слышал, как билось мое сердце, как я весь превратился в бешеный, скачущий пульс. Мысли исчезли, испарились, я забыл про все на свете, только смотрел на него и дрожал в предвкушении. Пожалуйста, ну пожалуйста…

Когда между нами остались считанные сантиметры, он глухо, медленно произнес:

— Я собираюсь тебя поцеловать. Ты… позволишь?

Словно я должен был испугаться и сбежать. Просто смешно! Разве он не видел, насколько я этого хотел?

— Да. Да-да-да… — зачастил я, еле разлепляя пересохшие губы, но отчаянно желая ощутить наконец его вкус. Разве можно обезуметь от еще несвершившегося поцелуя? Но я обезумел, и никто бы не посмел меня в этом винить. Кто бы сохранил здравый рассудок, когда Снейп — Северус — был непозволительно близко, собираясь, на самом деле, собираясь поцеловать?

Он прикоснулся мягко, но я вздрогнул, будто от удара током, завибрировал, словно через меня пропустили несколько сотен вольт. Его губы мягко прихватили мою верхнюю, отстранились, повторили то же самое с нижней, и я выдохнул, открываясь, пытаясь проявить инициативу, но весь мой пыл был безжалостно сметен его нежностью, и я зажмурился, поддаваясь, весь сосредотачиваясь на ощущениях, отдаваясь во власть ему.

Он коротко провел языком по моим губам, мягко сжал руками плечи и усмехнулся прямо так, позволяя ловить ртом его дыхание:

— Зелья всегда были лучше заклинаний, да?..

Я невнятно замычал в ответ, не желая рассуждать сейчас ни о чем, пытаясь поймать его губы, чтобы продолжить поцелуй самому. И Снейп даже позволил, на пару мгновений отдал главенство мне, и я тянулся к нему всем телом, не прикасаясь ничем, кроме губ.

А после он отстранился, и я покачнулся, потеряв свою единственную точку опоры. Он тут же сделал пару шагов назад, восстанавливая расстояние и не смотря на меня.

— Вам действительно уже пора. Можете прийти завтра. В семь, — произнес он и взмахом руки раскрыл дверь за моей спиной.

Я медленно кивнул, не мигая смотря на его высокую фигуру, окутанную ночной темнотой, и отступил назад. Моргнул, вздрогнул от порыва холодного ветра и смог найти в себе силы закрыть дверь.

О Боже.

Я как сомнамбула спустился с порожка, прошел пару шагов, аппарировал, чудом не растеряв по пути всего себя, озадаченно огляделся и рассмеялся бы, не будь я так заворожен. Я стоял около нашего фонтана, в расстегнутой куртке, расшнурованных ботинках и распахнутой душой.

Боже.

Он правда. Правда-правда-правда меня поцеловал! Мне это не приснилось. Я…

Боже.

Я дошел до скамейки и рухнул на нее, закрывая тут же глаза и воскрешая в памяти поцелуй, переживая снова и снова все его моменты.

Он меня поцеловал и позвал прийти завтра. Он не уйдет. Разве это не чудо?

Это все было одним большим чудом: то, что я нашел его тогда в темноте лондонских улочек, не потерял в неверном свете фонарей, удержал, когда он был готов отступить. Чудо, что в тот первый вечер он все-таки ко мне подошел.

Я отправился домой с чувством, что я только что познакомился с полетом. Я летал.

А на следующий день ровно в семь я пританцовывал на его пороге, готовый к новым открытиям и совсем не готовый к его отчужденности.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, едва открыв дверь. И я сдулся. Молча и мрачно прошел за ним в гостиную, не снимая верхней одежды, заранее зная, что он может мне сказать. Но Снейп остановился в центре разгромленной комнаты, резко развернулся и указал пальцем на флакон с зельем.

— Выпей.

— Что? — я ошеломленно открыл рот и тут же подозрительно сощурился, пораженный своей догадкой: — Значит, зелья лучше заклинаний? Вы хотите стереть мне память? Неужели вам настолько противны мои чувства?

По лицу Снейпа прошла еле заметная рябь.

— Выпей зелье. Оно не сотрет тебе память, даю слово.

Но я уже медленно пятился назад, отчаянно мотая головой.

— Нет, нет. Вы, должно быть, просто ненавидите то, что вам нравится меня целовать.

— Выпей чертово зелье, Поттер! — яростно заорал он, меняясь в лице, пугая. — Оно просто нейтрализует эффект…

— Я не хочу ничего нейтрализовывать! — я крикнул ему в ответ, прерывая, делая шаг назад, собираясь развернуться и сбежать, как трус, коим я никогда не был, но тут под моей ногой что-то хрустнуло, и я побледнел от страха. Медленно наклонил голову вниз, посмотрел на край плаща Снейпа, который свисал с кресла и постепенно темнел, впитывая влагу.

Я разбил зелье Снейпа.

И если раньше он собирался вышвырнуть меня из дома, стерев память, то теперь просто убьет. Боковым зрением я видел, как он сделал шаг ко мне, еще один, еще, и я попятился, быстро уходя назад, пока не уперся спиной в стенку. Снейп присел около своего плаща, приподнял его край, понюхал, сжал в руке, от чего осколки громко хрустнули, а об пол ударилось несколько капель испорченного мной зелья.

— Поттер, — сипло произнес он. — Поттер.

А потом он сорвался с места и уже через секунду нависал надо мной, смотря на меня совершенно безумным взглядом.

— Гарри… Ты его не пил. Ты не пил, — бормотал он, отчаянно всматриваясь в мое лицо, а я отчаивался понять, что происходит.