Демон, с перекошенным от злости лицом, обернулся к ней, отбросив так, что она улетела в дальний угол, ударившись спиной о стену.

Ты предлагаешь мне себя взамен?! зарычал он, весь трясясь от злости.

Да. окровавленными губами бросила Нетта, пытаясь встать, морщась от боли в рёбрах.

Проклятая смертная! зашипел демон, но точно что-то притягивало его, направился к ней, отклоняясь всем корпусом назад, переставляя мощные ноги с большими черными копытами так тяжело, что выглядело это – словно его огромное тело на буксире тащит неведомая сила.

Ты готова отдать свою жизнь за брата? зарычал он, склонившись над ней

Да. выдохнула Нетта.

Нееет! заорал Бен, забившись на полу.

Дом, семья сделай это за нас обоих, Бен.- кашляя кровью прохрипела Нетта, сползая по стене.

Так тому и быть! он протянул руку к девушке, и тело Нетты обмякло. А спустя мгновение из него вылетело тонкое белое облачко, устремившись наверх.

С тоской в мертвых глазах чудовище проводило его взглядом.

Самопожертвование во искупление грехов зарычало оно, и тут же с шипением и треском растворилось в воздухе, оставляя после себя жуткий запах серы.

Спустя два года:

-Скажите, Преподобный Барнс, а самый страшный грех? – маленький Йолло поднял руку, оглядев класс церковно-приходской школы.

-Ложь. – уверенно ответил ещё молодой, но уже седоволосый священник, Преподобный Бен Барнс. Он как никто другой знал, к чему может привести ложь.

Отпустив детей, он засобирался домой, к жене и детям. Как вдруг заметил, что маленький солнечный зайчик скользнул по столу, спрыгнув на пол, а после затанцевал на небольшом зеркале в углу класса. Бен невольно проследил за ним взглядом – и вздрогнул. Из зеркала на него смотрела Нетта. Ее лицо было полно счастья и радости, будто она без слов благодарила брата за то, что исполнил ее предсмертную просьбу.

-Нетти… – выдохнул Преподобный. И облик растаял в зеркальной глади, оставив лишь его лицо, по которому градом катились слёзы.

Олд-Бейли*- суд в Лондоне

Ньюгейт**- Ньюгейтская тюрьма в Лондоне

25. Графиня

Графиня, хрупкая, юная, точно испуганная маленькая ласточка, раздавленная и тяжестью титула, и тем, что терзает сердце каждой матери точно затупленный нож вонзаясь в плоть снова и снова, болезнью дочери, подошла к окну, вглядываясь вдаль. Природа, как будто в насмешку, не чувствуя ни её боли, ни обречённости, цвела, гомонила птичьим разноголосьем, восхищала взор буйством зелени и красок.

Почему? вырвалось тихое из ее пересохших тонких губ, а пальцы добела вжались в белый резной подоконник, где ещё каких-то несколько дней назад в нетерпении притопывала пухлой ножкой маленькая Наденька, поддерживаемая рукой няни. Девочка утыкалась маленьким пальчиком в стекло, радостно лепеча что-то на своем детском наречии. А графиня и её муж любовались дочерью, стоя чуть позади, в дверях. Ах, если бы не тот проклятый прием! Получается, в этот вечер их малышка последний раз пребывала в сознании. А она, графиня Орлова, потратила такие драгоценные минуты на бездумное самолюбование и потворство глупому эго. В тот день, утром, прибыл новый её наряд, который непременно хотелось выгулять. Этот наряд немым укором судьбы будет висеть в гардеробе! Чтобы всегда напоминать о том, что поистине ценно. Ведь Наденька будет жить, долго и счастливо! Любой ценой! В глазах графини промелькнула темная решимость, коей отродясь за нежной и кроткой Натальей не водилось. Круто развернувшись на каблуках, она бросила последний взгляд на кроватку, где с тихими хрипами лежала в беспамятстве её дочь и измученное лицо няни.

Ступай к себе, Агата. Вели прийти Марфе. не терпящим возражений тоном велела Наталья- Скажи, чтоб докторов не пускали к ней, пока я не вернусь.

Няня, подслеповато щурясь, пыталась разглядеть признаки помешательства в юной графине- видано ли дело, чтобы доктора – да и не пускать. Но после, решив, что графиня поехала самолично к какому-нибудь светилу науки, решив во что бы то ни стало спасти маленькую Наденьку, согласно закивала:

-Как скажете, Наталья Гавриловна, как скажете.

В полутемной каморке часовых дел мастер Андрей Фимов устало откинулся назад в старом кресле. На починке оставалось ещё двое часов, но молодого ученого манило то, чему была посвящена его тайная жизнь Редкие особые поручения от очень богатых клиентов. Тех, кто не мог смириться с утрой любимого питомца. Причудливая судьба, что сперва дала ему появиться на свет от красивой крепостной девицы и богатого помещика Ивана Ефимова, вскоре сжалилась – отец, что так и не заимел от слабой жены наследника, только двух дородных дочек, сына признать не смог, но образование отправил получать самое лучшее. Хотел сперва на службу отправить, чтоб чин офицерский купить, да Андрей воспротивился. Но теперь и знание языков мертвых, и пытливость ума, деньги, оставленные отцом, да года, потраченные на изучение самых редких книг, сделали из мужчины того, кто мог почти невозможное.

Андрей Иванович, там к вам пожаловали. подслеповато прищурился старый слуга, размахивая тусклой лампой перед собой- Барышня какая-то, себя не назвала. Говорит, только с вами говорить желает.

Агафон давно привык, что по ночам к хозяину заживают и заезжают личности странные, не желающие, чтобы их ” инкогнито” ( этого мудреного слова Агафон не понимал, но запомнил хорошо, услышав от слуги одного из посетителей) было раскрыто. И вот теперь он, сонно позёвывая, стоял, ожидая приказа.

Андрей, отложив лист, исписанный непонятными обывательском глазу символами, устало потёр переносицу:

-Как выглядит? Одна приехала? – принимать сегодня неожиданных гостей не хотелось, поэтому Андрей тянул время.

Никогда прежде не расспрашивавший о таком хозяин смог вогнать Агафона в ступор:

-Дак как….Все они, барышни молодые, как одна-то- он почесал затылок, призадумавшись,- Ну, тоненькая. В черном вся, личико под вуалькой…А, вербеной пахнет от неё. – добавил ” важную” деталь Агафон, косясь на выход.

” Вербена!”- Андрей, так и не успев придумать причины для отказа, замер, не веря услышанному. Вербена! Этот аромат….Многие годы он преследовал его. Долгое мучительное время. Казалось, только излечился, и вот….Но ведь, мало ли какая дама тоже любит этот лимонно-цветочный аромат. И, несмотря на голос разума, Андрей, вскочив с кресла, велел Агафону идти спать.

Спустившись вниз, он бросился к двери. Его сердце, отчаянно бившееся всю дорогу, так и замерло, стоило увидеть тонкий девичий силуэт в полутьме. Она! Она! Андрей мог узнать её даже не глядя, просто пройди она рядом- и он почувствует, узнает.

Здравствуй, Андрей. певучий, ничуть не изменившийся голосок.

Натали! только и смог выдохнуть, любуясь ею, жадно вбирая каждую деталь облика, чтобы после, долгими холодными ночами вновь и вновь возвращаться памятью в эту ночь.

Откинув вуаль, Наталья шагнула в тонкую полоску света на пороге:

-Я пришла…просить о помощи.

Растерянный и невероятно счастливый одновременно, он без слов посторонился, чтобы пропустить в свой дом ту, которую когда-то мечтал привести сюда хозяйкой. Много лет назад. Она ни капли не изменилась, наоборот, ее красота вошла в ту пору, когда женщина уже знает ей цену, а не смущается робко, прячась от чужих взглядов. Такая родная, и такая чужая одновременно. Сердце и пело от счастья, и рассыпалось на тысячу осколков одновременно.

Весь вид Натальи выражал горе и какую-то мрачную решимость. Когда они прошли в гостиную, Андрей жестом указал ей на одно из кресел, и сердце его болезненно сжалось – ни раньше, ни сейчас он не мог предложить ей ничего соответствующего её красоте, манерам, происхождению. А, главное, положению в обществе. Вот и сейчас то, как она, не выказав ни внешне, ни словами и малейших возражений или отвращения, аккуратно присела на краешек обветшалого и слегка засаленного кресла, казалось насмешкой, ярким жестом, показывающим, какая между ними пропасть. Разве он в силах обеспечить этому бриллианту достойную огранку? Граф Орлов, видимо, тоже не смог. Иначе отчего она, такая бледная и нервная, сидела сейчас перед ним?