В этот вечер я пришел пораньше, чтобы устроить романтический ужин. Бросив букет и тяжёлые пакеты прямо в прихожей, направился было в ванную, вымыть руки и набрать воду в один из больших тазов- временно поставить букет, чтоб не завял до прихода той, кому предназначен. Но шум из гостиной остановил. Наталья? Эх, сорвался сюрприз. Правда, надежда на то, что мне показалось, не оставляла, и я стал на цыпочках приближаться к гостиной. Сам не знаю, отчего, но крался точно тать в ночи.

Наташа сидела полубоком, около большого югославского трюмо, которое я заказал для нее через двух приятелей и одного посредника. Глаза её были открыты, но точно неживые. Лицо утратило осмысленное выражение, точно мертвая кукла. Но то, отчего волосы на затылке у меня буквально встали дыбом- на ее плечах сидела мерзкого вида старуха! Голая, с обрюзглым старым телом, полном морщинистых складок. Седые космы, беспорядочно свисающие с непропорционально маленькой для грузного тела головы, подрагивали в такт движениям старухи. Впившись костяными бурыми ногтями в плечи Натальи, старуха сверкала глазами, что-то бормоча беззубым ртом. Эта картина настолько ужаснула меня, что я в панике бросился назад, в прихожую, но, запнувшись о ковер, упал, больно ударившись головой.

Едааа…. Душа…. зарычало существо, что сидело на Наташе. Протянув ко мне свои дряблые когтистые лапы, оно утробно зарычало, оскалившись в беззубой улыбке.

-Нет! Нет! – только и смог повторить я, прежде чем глаза Натальи наполнились тем самым выражением звериной ненависти, что было в глазах у старухи. А сама она … исчезла, точно вошла в тело моей жены. Наталья, тряхнув головой, вдруг резко упала на пол, на четвереньки, и быстро, точно зверь, поползла ко мне….

Жаль, такой молодой, а инфаркт… покачала головой Евгения Альбертовна, когда из подъезда выносили носилки с трупом их нового соседа.

-Дак разве он кого щадит? И, потом, вон, Нинка говорила, пьющий он. Шел сегодня, говорит, пакеты звенят, бутылки, значит. В прихожей вино разлито….

Ааа, с пониманием отозвалась Евгения Альбертовна, чей муж вот уже несколько лет отдавал дань зелёному змию своим здоровьем и нервами жены- Оно и ясно тогда, отчего помер. Наталку жалко только, молодая совсем.

-Ой, да ничего. Наоборот, от алкаша такого избавилась. Вон, на нее Дмитрич, глава администрации-то наш, как посматривает, обхаживает, чай, не видела, скажешь?

-Ну, да и верно оно…Может, и твоя правда …

21. Семья- самое важное

Петру:

Ненавижу! Ненавижу! Чтоб ты сдох! громко топая туфлями, Даниэла промчалась мимо меня. Я лишь ссутулил плечи, снова отвернувшись к мойке. Если старый Виорел позволял Даниэле многое, в том числе и подобные выкрутасы, то нам, её братьям, доставалось по первое число из-за малейшего его недовольства. Вот и сейчас по одним его тяжёлым шагам я мог точно судить- будет буря. А попадать в ее эпицентр не было никакого желания.

Петр, раздался, когда я, грустно поглядывая на гору кастрюль и старую, отложенную ” на потом” сковороду, домывал последнюю тарелку, позади шепот брата, Александра,- Петр.

Я снова обернулся, выключив воду. Александр, как всегда суровый и сдержанный, стоял у порога, поигрывая маленьким топором в руках.

Опять? кивнул я на блестящую сталь в его ладони.

-Ага. Идём проверять подвал и второй этаж. -ухмыльнулся он в ответ.

Так что ты хотел? перебил я брата, нервно щёлкая костяшками пальцев. То ли от того, что переживал- разозленный Даниэлой старик точно задаст мне трепку за невымытую посуду, то ли от того, что знал – Александру не нравится, когда я так делаю. А мне не нравится, что Виорел взял в помощники Василя и Александра, а меня приставил к Даниэле, точно девчонку – по дому помогать. Это унизительно!

Там он оглянулся назад, будто боясь, что нас кто-то подслушает- Милош обещал дать сегодня плейстейшен на ночь, я насилу выпросил.- увидев, как мои глаза загорелись одновременно недоверием и нетерпением, Александр грубовато хохотнул- Не бойся, и тебе очередь будет. После ужина собираемся на чердаке, только смотри мне!- он погрозил пальцем, но я и без того знал, что следует делать. Старый Виорел ни о чем не должен догадаться. Его закрытость и ненависть к миру порой выводили меня из себя. Мы живём точно амиши какие-то! Много раз я думал о том, что живи мы не на окраине Румынии, в обветшавшем большом семейном доме, а где-то в более современной и прогрессивной стране – Виорела давным -давно лишили бы прав на всех нас. А здесь же… Здесь было не принято лезть в чужой дом, в чужую семью. Сотрудников службы защиты я видел всего пару раз за все годы, что мы жили с отцом, да и то, разговор был длиной в пару минут максимум. Довольно недружелюбно Виорел отказался от любой помощи после смерти мамы, выставив и без того не желающих находиться у нас сверх отведённого на посещение времени, сотрудников за дверь.

Время, что тянулось старой жвачкой, мерно приближалось к вечеру. Снова собрав и вымыв тарелки, я отправился в свою комнату. Она была единственной поблажкой Виорела. Только я и Дани имели отдельные комнаты, мальчишки же спали вместе, в большой спальне, рядом со стариковский. Часто Виорел заходил к ним, проверяя, все ли в своих кроватях. А уж о том, что кто-то мог после наступления темноты быть на улице или в городе и говорить не стоило. Лишь единожды подобное произошло. Василь, самый старший из нас, пошел провожать девчонку Радунеску до дома. Виорел, не досчитавшись старшего, тотчас выбил из Александра признание, где его брат, запер всех нас на втором этаже, а сам, схватив ружье, побежал к дому семьи Радунеску, где и встретил Василя. Еле-еле отец Еленки Радунеску, черноокой красавицы, успокоил Виорела, вырвав почти полумертвого Василя из его рук. Василь после две недели синий ходил, глаза заплывшие, каждого шороха боялся- думал, снова отец буянит.

Да и пил старик Виорел всё больше, думая, что никто не догадывается. Каждую ночь почти ведь не спал. Откроет бутылку с наливкой или того хуже, спиртом чистым, да и пьёт, точно воду, хмурый, злой. Замки проверит пойдет, засовы, а спать не ложится, до утра мыслями мучается, видать. Я часто подглядывал, найдя среди досок в стене своей комнаты небольшой просвет.

Как-то таким отца застала Дани, спустившись ночью вниз, несмотря на строжайший запрет. Он, услышав ее шаги, поднял печальный пьяный взгляд, а затем, точно обезумев, схватился за ружье, наставив его на родную дочь. Та, закричав, бросилась по лестнице наверх, но старик оказался быстрее. Дело бы кончилось совсем ужасно, если бы не я и братья.

Михаэла! рычал он, отбиваясь от сыновей, навалившихся разом. Сильный, точно медведь, не смотри, что старый. Обезоружив отца, мы принялись увещевать его, что он слишком пьян, что перед ним- не наша мама, Михаэла, а Дани, его дочь. Пьяно проморгавшись, он с силой отпихнул нас, рявкнув, что уже и сам то понял. А Даниэле заорал, чтобы не смела в комнату матери заходить да вещи её трогать ( оказалось, в эту ночь Дани ночнушку её надела).

Ну, что там? шепнул я братьям, едва забравшись на чердак. Но ни небольшого телевизора из гостиной, что отец не запрещает нам смотреть, ни самой долгожданной приставки не увидел. Василь грустно покачал головой, а Александр развел руками:

Отец Милошу запретил выносить из дома игру. бесцветным голосом бросил брат, словно бы и не он столько мечтал о том, как поиграет в нее. Дома даже телефоны были под запретом. Однажды, найдя смартфон, который мы с братьями прятали от него три месяца, отец в гневе разбил его о стену перед нами. А нам запретил выходить из дома даже днём на целых три недели. В школу ходила лишь Дани, передав учителям, что мы заболели. Вопросов у них не возникло- с Виорелом вообще мало кто желал связываться. Подумаешь, старый психопат и алкоголик, что издевается над своими же детьми. Ключевым словом для наших соотечественников было ” своими”.