Софья

– Соня, ты документы не забыла? – Простужено сипит моя трубка.

– Нет, мам, Люб, все в порядке!

Переполненная битком маршрутка выплевывает меня на улицу, оставляя себе шарф.

– Эй! – Забыв про телефон, я кричу водителю. – Дверь откройте!

Шарф падает прямо в придорожное месиво грязного снега. Черт! Теперь вся эта химия его точно разъест, уж если сапоги белым налетом покрываются. А я его месяц вязала…

– Соня! – Кашляет трубка. – Что у тебя там происходит? Ты на Кутузовский приехала?

– Да да, – отзываюсь я в трубку. – Мам, Люб, вы не волнуйтесь. Лечитесь спокойно. Я же не ребёнок.

– Да как же не ребёнок, – она вздыхает, – нужно было таблеток напиться и с тобой поехать. Город плохо знаешь…

– Я вам перезвоню и все- все расскажу, – клятвенно заверяю женщину.

Телефон, пискнув, сообщает мне, что батарея разряжена.

– Блин! – Я зажимаю все кнопки одновременно, пытаясь его перезагрузить. – Ну давай же… – смотрю на потухший экран и понимаю, что осталась теперь без связи, пока телефон не согреется.

Отмечаю у себя в голове ещё одно новогоднее желание – самый крутой телефон. Нужно только этот год хорошо закрыть на сессии, а со второго курса декан обещал свободное посещение дать и работу за практику засчитывать.

Раньше – сиротам не положено. Иначе официально можно всех бонусов лишиться.

Хорошо, что у меня, точнее у нас, есть бдительная «мама Люба». Без неё все бы наши девчонки так и учились на поваров и парикмахеров, а мальчишки уходили б в армию или шли б на механиков. Конечно, и помочь не всем интернатовцам удаётся. Большинство, как выходят за стены заведения, возвращаются туда, откуда пришли…

«Как волчата…» – в таких случаях тяжело вздыхает мама Люба. – «Сколько не ласкай, не корми, все равно в лес смотрят…»

Поэтому я стараюсь не только для себя. Ещё и для неё. Зачеты закрыла автоматами, остались только экзамены. Но это уже после нового года.

А ещё я мечтаю, как встречу Новый год в своей квартире. Как поставлю елку, нарежу себе салат и буду смотреть всю ночь салюты.

Я подготовилась. Кое-что удалось заработать на курсовых. Вообще, ещё хорошо было бы купить маме Любе и Олесе подарки…

Но на крайний случай, куплю только маме Любе, а Олесе напишу курсовую. Она давно меня упрашивает.

Снежинки мягко падают хлопьями в свете горящего фонаря. Это так завораживает, что я останавливаюсь, поднимаю лицо и чувствую, как они меня целуют, тая на щеках.

Запускаю руку в карман и проверяю ключи. Нужно идти, потому что не известно в каком состоянии находится квартира. Нет, я понимаю, что за ней следили, с документами все в порядке, но там почти пять лет никто не жил… Бабушка была вредным человеком. Мама говорила, что это из-за неё она так рано меня родила и от абы кого…

Резкий порыв ветра из арки дома пронизывает меня до костей и бьет в лицо колючими ледышками. Хочется использовать это, как повод пустить слезу, но плакать у нас не принято.

И мама Люба говорит, что нужно учиться прощать. Прощение – это свобода делать выбор жизненного пути с нуля. Нужно представить, что ты – в роду первый, и только от тебя теперь зависит на сколько хорошо будет твоим детям.

Конечно, своих я пока не планирую, а вот чужих люблю. На педагогическом мне нравится учиться, хотя по-настоящему всю свою группу я увидела первый раз только неделю назад, когда началась сессия.

Постоянно посещают пары всего десять человек из пятидесяти. Мы с Оксаной, хотя она тоже умудряется регулярно прогуливать, две взрослые женщины с коммерции, три девочки после православной гимназии и трое ребят, которые на парах играют в компьютерные игры.

Как-то пока ни с кем отношения у меня не заладились, а у Оксаны в общежитии очень серьезный комендант. Посторонних не пускает категорически.

Я иногда ей завидую. Но так, по-доброму, потому что понимаю, что каждому – своё. А мне особенно сильно жаловаться не на что. Вот Оксане приходится в общежитии жить, а у меня своя квартира.

Иметь свой угол, в котором по твоему возвращению с учебы или работы, все вещи будут лежать так, как ты положил. Никто не взял попользоваться дезодорант или резинку для волос, расческу…

Нет, мне не жалко, просто понятие личного пространства – больная тема для тех людей, которым хоть раз в жизни приходилось иметь только кровать и тумбочку в общей спальне.

Я была в гостях у бабушки всего несколько раз и единственное, что помню, ее дом был очень красивый. С окнами необычной закруглённой сверху формы и высокими потолками, в которые хотелось погромче покричать и проверить эхо.

Скольжу взглядом по заснеженным лавочкам и бетонному козырьку подъезда с причудливыми украшениями. Мне нравится! Мне уже заранее все здесь нравится.

Дверь подъезда открывается, выпуская на улицу женщину с санками и маленьким, закутанным по самые глаза в комбинезон, малышом.

Помогаю им спуститься по порожкам и захожу в подъезд.

Так, пятый этаж.

Нажимаю кнопку лифта и зажмуриваю глаза. Внутри меня все вибрирует от нетерпения.

Двери с писком открываются, и я выхожу на лестничную площадку.

Квартира пятнадцать. Хм… Все без номеров. Меня сразу немного смущает массивная входная дверь. Но Бабушка маниакально боялась воров, поэтому… может поменяла.

Нащупываю пальцами в кармане холодный метал и достаю ключи. Вставляю в нижнюю замочную скважину и пытаюсь сделать оборот. Нет… растеряно смотрю на ладонь. Не подходит. И назад не идёт!

В квартире происходит какое-то движение, и дверь неожиданно распахивается.

– На месте подгон твой уже, – зажимая плечом телефон, мужчина делает мне жест, чтобы заходила.

Делаю шаг. Дверь сквозняком захлопывается за моей спиной, заставляя сделать ещё один шаг от порога.

– Давай, пока.

Мужчина поворачивается ко мне и теперь я могу рассмотреть не только его внушительной ширины плечи и тёмную макушку с коротким «ёжиком», но и лицо.

Я его знаю. Это Сергей Северов. Тот, на чьи деньги куплены все мои вещи. И… таким я вижу его однозначно первый раз. Обычно хмурый и строгий в своём чёрном костюме, сейчас он стоит передо мной в одних джинсах на босу ногу и… в квартире определенно пахнет алкоголем.

– Здравствуйте… – не понимая, что происходит я смотрю на него во все глаза и только сейчас понимаю, почему все наши работницы интерната моложе сорока воспринимали его приезд, как праздник. Раньше я думала, что это ради нас и из уважения к нему, но теперь вижу, что нет.

Просто каждая мечтала привлечь его внимание.

Потому что… он красив. Аж до мурашек. Я стараюсь не смотреть на его голое тело, но взгляд упорно падает на яркие порожки мужского пресса… пупок, красивый кожаный ремень.

«Соня, подними глаза!» – Чувствуя, как рдеют щеки, я приказываю сама себе.

От смущения и духоты, я почти не помню, зачем здесь оказалась.

Чтобы хоть как-то стало легче, стягиваю с головы шапку и зажимаю ее в кулак.

Этаж! Я, наверно, перепутала этаж!

– Ой… – Рывком поднимаю глаза к его лицу, натыкаясь на циничную ухмылку и пристальный взгляд.

– Ну привет… – откровенно оценивая меня, он делает шаг вперёд.

Сергей

Сизый дым заполняет комнату и клубится под потолком. Никотиновая горечь во рту сменяется вкусом карамели и специй.

Вообще, я уже как пол года бросил, но сейчас – сорвало. Текст документов плывет перед глазами.

Я не могу вчитаться в экспертизу по камням, постоянно возвращаясь мыслями к бывшей жене.

«Кто ей дал такое право?» – психуя, одним движением сметаю бумаги на пол. – «Как вообще так вышло?»

Телефон на столе вибрирует вызовом.

– Алло, – подношу к уху, даже не взглянув на экран.

– Сергей Валентинович, – в трубке пищит растерянный голос секретарши. – Пробирная всю последнюю партию украшений назад завернула, сказала, что вы им какой-то отчёт о противотеррористических мероприятиях должны… Они же завтра последний день работают…