И тут голем вдруг аккуратно поставил уже беспомощно завалившуюся на спину Златку на ноги, повернулся — и ударил кулаком в живот одного из своих глиняных товарищей. Другой истукан, танком перевший на меня, внезапно качнулся в сторону — и сбил плечом в траншею собрата, уже готового размозжить голову зазевавшейся Машке. Третий закрыл собой от двух нападавших Тоётоми…

— Э, что происходит?! — изумленно выговорила Муравьева.

— Кажется, некоторые из них теперь за нас! — выдохнул я, суетливо оглядываясь по сторонам — и увидел стоявшую в шести саженях позади меня Инну Змаевич. Разведя руки широко в стороны, девушка плавно покачивала ими, словно нагоняя невидимую волну — и ближайшие големы, будто этой волной захваченные, сперва останавливались, а затем яростно бросались на своих недавних товарищей.

— Она ими управляет! — ахнула Машка. — Вот это номер: наша Змаевич — Мастер големов!

Впрочем, ни радоваться, ни удивляться нам было покамест некогда: противников у нас все еще оставалось с избытком — должно быть, перехватить контроль над всеми двенадцатью тысячами истуканов Инне было не под силу. Ладно, не двенадцатью тысячами — «ожили» их, может, сотня-другая — и все же…

Сражение разгорелось с новой силой, но теперь условия его диктовали уже мы — и наши новоявленные глиняные союзники. Через минуту левая траншея была почти полностью за нами, из правой, правда, еще лезли враги…

А затем все големы — и «наши» и «не наши» — вдруг замерли неподвижно, и зал заполнил десант китайцев, как горох высыпавшихся разом из сотен порталов — прямо как вчера, на Стене.

Вот это уже было похоже на победу.

в которой я сижу в яме

С виду это была обычная земляная яма — глубиной сажени в две, квадратное дно — три на три шага. Никакой крыши над ней не имелось — если не считать хмурого зимнего неба в вышине. Тем не менее легкий снежок, кружившийся над поверхностью, сюда не залетал. А мы — не могли выбраться наружу: всякая магия в яме была напрочь заблокирована, а попытка вскарабкаться по отвесной стене на нуле, предпринятая сперва мной, а затем и Ясухару — при помощи товарищей — приводила лишь к столкновению с незримым, но непробиваемым потолком, срыву и падению наземь.

Бросили нас сюда пятерых — компанию мне и уже названному Тоётоми составляли Машка, Златка и Змаевич. Трое из нас были легко ранены: у меня ныли и не гнулись сломанные пальцы на левой руке, Муравьева, болезненно морщась, держалась за правый бок, а у «Ивановой» не поворачивалась шея и ныло плечо. Но для битвы с сотней спятивших големов это мы, конечно, еще очень легко отделались. Ясухару, вон, вовсе остался невредим!

А вот нашей спасительнице, Инне, повезло куда меньше. Глиняные истуканы ее не тронули, зато подоспевшие к шапочному разбору китайцы приложили так, что ни стоять, ни сидеть наша новоявленная Мастер големов нынче не могла. Змаевич лежала на полу ямы, положив голову на колени Златке.

Думаю, будь у нее выбор, Инна нашла бы себе иную подушку. Но царевна решила так, а Змаевич была совсем не в том состоянии, чтобы спорить.

Но говорить она могла — и то ли в полубреду, то ли в полупросветлении исповедовалась теперь болгарке в своих грехах.

— Тогда… В Федоровке… Это я напустила на тебя голема… — прошептала Инна.

— Я уже поняла, — ровным тоном ответила Златка. Ну да, это мы все уже поняли. — Но ты же не хотела…

— Нет! — судорожно дернувшись, выдохнула сквозь хрип Змаевич. — Как раз хотела!.. Еще с начала учебы — как только ты и Тоётоми… Как только поняла, что ты у меня его отбираешь… С тех самых пор!.. Но ничего не могла сделать… Только копила злобу… Ждала — сама не знала, чего… А тут, на уроке у Поклонской, вдруг ощутила невероятную силу… Власть над големом… И меня осенило: вот оно…

Закашлявшись, девушка умолкла.

Не проронил ни слова и никто из остальных. Что до Ясухару — так тот вовсе застыл в остолбенении с видом человека, впервые узревшего пробой. Судя по всему, во всей Федоровке он единственный не догадывался, что Инна была к нему, скажем так, неравнодушна. И что связь, возникшая у японца со Златкой, порушила Змаевич все надежды и планы — пусть та и не догадывалась об истинной природе этих уз.

— Я сожгла свой пробный пергамент, на котором была всего одна фраза: «Делай, как я скажу!»… — собравшись с силами, продолжила где-то через полминуты Инна. — Так-то и она была не нужна, но Поклонская сказала что-то написать — написалось такое… Не знаю как, но я сразу поняла, что это значит… Взяла другой пергамент, накарябала там какую-то чушь… Чтобы никто ничего не понял… Его и сдала. А потом, узнав, что ты на полигоне, мысленно натравила на тебя того голема… Просто потому что теперь могла… — девушка снова умолкла.

— Кхм… Как-то сие не очень выглядит… — сухо обронил Тоётоми.

Златка метнула на него уничижительный взгляд — из-за больной шеи ей пришлось для этого развернуться к японцу всем корпусом, едва не сбросив при этом с колен голову Змаевич. Инна не сдержала стона.

— Ой, прости! — ахнула болгарка.

— Нет… Это ты меня прости… Если сможешь… Я понятия не имела, что творила… И сперва если и огорчилась — то лишь тому, что голем тебя не убил… Но потом, когда пришла в лазарет — насладиться местью… Когда своими глазами увидела, что учинила… Меня словно молнией поразило… Но я снова ничего не могла поделать… Только теперь — не имела сил помочь…

— Зато сегодня ты нам здорово помогла, — заметила Златка. — Если бы не ты — големы бы нас разорвали!

— Если бы не я, все вообще было бы иначе… Ты не пропустила бы полевой выход, вы бы нам не проиграли — и поехали бы в Китай вместо нас… Тоётоми бы не взломали — и не пришлось бы с големами бодаться…

Про то, что мы явились в Поднебесную ради спасения Ясухару, Инне рассказала Оши — с разрешения Муравьевой, как я понимаю. Дух, к слову, была заперта в яме вместе с нами — чтобы преодолеть наложенную на узилище защиту и вырваться на волю, не хватало и ее способностей.

Из-за этого, собственно, вот уже три часа как мы не имели связи со Светкой. Последние же новости из императорской лечебницы, принесенные Оши перед самым нашим попаданием в яму, были не слишком утешительными: лучше Терезе не становилось. Правда, и явного ухудшения не наблюдалось — наверное, стоило порадоваться хотя бы этому.

— А големов на нас та китаянка наслала — ну, из триады? — ни к кому конкретно не обращаясь, задала вопрос Маша.

— Кингжау, — должно быть, на автомате выдал Ясухару. — Шу Кингжау — так ее зовут. Она говорила, что интересуется Японией, — виновато посмотрев на Златку, развел он руками. — В Китае сие не особо поощряется…

— Я сначала подумала, что големы запрограммированы защищать гробницу… — снова заговорила Змаевич. — Но пергаменты были только у каждого сотого из них, остальные стояли пустые, а иные — и вовсе испорченные… Наверное, тех, что вас атаковали, действительно перенастроила триада — в своих интересах… Но утверждать не возьмусь…

— Не очень понято, чего триада хотела этим добиться, — заметил я.

— Ну, как чего: не дать нам отбить Ясухару, — предположила Муравьева.

— То есть триада знала, что мы за ним придем — и именно в музей? — с сомнением покачал головой я.

— В другом месте подстраховались бы иначе, — пожала плечами Маша.

— Какая предусмотрительная триада!

— По ходу, здесь, в Китае, у них все по строгому графику, — пробормотал Тоётоми. — Даже преступления.

— Ну, может быть… — не стал спорить я.

— Еще одно… — прошептала между тем Змаевич. — Я все о своем… Там, в Федоровке… Я подкинула к останкам голема обрывок черновика Воронцовой… Чтобы подумали на нее. На самом деле, взяла первый попавшийся клочок — не глядя даже, чей он… Ясно было только, что не свой… Когда вернетесь… Извинитесь за меня перед молодой графиней…

— Сама и извинишься, — обронила Златка.