Ценности деградировавшего общества поощряли всё это. Но Андрюхе хватило одного раза и навсегда. Как вживлённый в мозг электрод заставлял сжимать до хруста пальцы и закрывать от боли глаза, когда из глубин памяти предательски вылезало это воспоминание о кратких фрагментах диалога переписки: «У тебя кто-то есть?» – «Да. Прости!» Никоим образом это обстоятельство не сочеталось с образом Татьяны. Той, кто в его понимании так и останется именно его человеком, которого ему дали в награду за что-то. Может быть, самую большую награду. «Но не время, нет, не время разлучить сумело нас», – как там у Саруханова? А первое реальное испытание, которое полный придурок так легко завалил. События ещё имели продолжение. Но урок уже начинал усваиваться. Может быть, не совсем пока. Вживлённый в мозг этим уроком электрод будет срабатывать много лет всю оставшуюся жизнь, и только от кратких мыслей о том, что можно в принципе бросить того, с кем разделил столько лет своей жизни, и причинить боль. Какие могут быть у кого варианты построить новое счастье на обломках чужого?
Здесь их позиции и вся жизнь резонировали с Санычем абсолютно. При всех слухах, подколках, приукрашенных историях и домыслах Саныч, как и Андрюха, впадал в ступор от одной мысли, что можно не то, чтобы бросить жену, а хотя бы дать повод беспокоиться об этом. И это не был страх осуждения или других общественных последствий. Тут напрямую включался инстинктивный страх и животная реакция защищать того, кто тебе был столько лет дорог, даже от себя самого. «Что бы ни было, твои проблемы – это только твои проблемы! И не вздумай даже намёками переложить их на голову жены и детей! Делай что хочешь! Но не за их счёт!» – так учил Саныч. И показывал пример своей жизнью.
Сейчас же отправленное письмо, как брошенное в пропасть лёгкое счастье, падало без шансов быть перехваченным, и это счастье многократно тяжелело, превращаясь в абсолютно неподъёмное. Кому нужно лёгкое счастье? Когда не нужно переживать и бороться за него. Кто может его оценить? Да ничем он от своих легкомысленных однокурсников и не мог отличаться в то время, разве только способностью делать выводы?
Только как будто где-то далеко, нет, не на земле, а там, где за нас переживают и постоянно пытаются помочь, кто-то невидимый или невидимые проронили слезу и начали вносить коррективы в то, что было уготовано им двоим и поодиночке. Казалось, там ещё продолжали раздумывать и оценивать шансы, и искать варианты, как можно всё исправить. Но приговор самому себе уже был подписан Андрюхой. Даже если они когда и встретятся, он ни за что не сможет просто подойти к ней и заговорить как прежде. Даже если она его и простит. Этот уничтожающий душу диалог из переписки так и будет стоять между ними.
Жизнь продолжалась. Служебные обязанности никто не отменял. Сержантство оставалось второй после учёбы нагрузкой. Спрос не ослабевал. Всякое творилось. Наряды, залёты, разносы… Но нахождение в коллективе себе подобных во многом сглаживало негатив. Жизнь курсанта второго курса – далеко не курорт. Это была всё ещё казарма и казёнщина. Но, конечно, многое уже было иначе, чем на первом курсе. И не только учебные дисциплины. Хотя и они стали более разнообразными.
Очень радовало появление автомобильной подготовки. Поначалу изучали матчасть. От ГАЗ-53 до МАЗ-547, на которых возили РСД «Пионеры». Крутые технологии для не только тех времён. Шасси под межконтинентальные ракеты «Тополь» ещё были в разработке, потому изучали шасси его предшественника среднего радиуса действия – «Пионера». Изучали всё: от торсионной подвески до гидромеханической передачи с передовой планетарной коробкой и двигателя. Надёжность и качество разработки и исполнения не переставали поражать и через 30 лет. Какие там «Лэнд-Крузеры»?
То, что мы создавали в те времена в Минске, назвать шедевром – не сказать ничего. Просто в те времена не умели делать ничего одноразового. При отсутствии нанотехнологий и микропроцессоров всё обязано было быть, насколько это возможно, простым и безотказным. Управляемое парой пальцев на руле шасси «Тополя» с ракетой и общим весом в 108 тонн, для размещения на ж/д платформе которого приходилось демонтировать седьмую ось, с лёгкостью проходило такие грязи, в которые и гусеничные тракторы не сунулись бы. Всё делалось на века и должно было пережить и следующий век, и тех, кто это всё создавал. Иначе не получилось бы в это вкладывать всю душу.
Никто в страшном сне и представить себе не мог, что уже совсем скоро придут те, кто с лёгкостью будет всё это, включая и «Тополя», и «Скальпели», и массу других объектов непревзойдённого технического совершенства, безжалостно резать на металлолом. И никому из принимавших решения небо не упадёт на голову. Как не упадёт оно на голову тем, кто будет в начале нулевых разорять создававшееся передовыми кадрами страны новейшее Краснодарское Высшее Военное Командно-Инженерное Училище Ракетных Войск Стратегического Назначения. Ни один идиот в мире так больше не поступит, а всё везде будет консервироваться. Да, актуальность мобильных межконтинентальных комплексов со временем будет падать. Но если бы впереди неё не падало экономическое и идейное состояние страны, не найти применение этим технологиям было бы преступлением. Но не меньшим преступлением было не консервировать то, чего и близко кривыми руками грядущих поколений менеджеров не создать, а резать это всё на металлолом.
Никому не нужный «Тополь» в составе группы (пусковая, МОБД) и вспомогательной техники Андрюха в нулевых обнаружит за Заячьим островом в питерском музее. Он будет долго стоять и, обезумев, смотреть на выцветшие уцелевшие шедевры технического совершенства, которые стали не только не в удел – на них и посмотреть никто не приходит. Одинокие путники будут проходить мимо, удивляясь тому, что усмотрел этот ненормальный в старых тарантасах цвета хаки, что не может отойти от них час.
В принципе можно бы было понять ностальгию по наиболее насыщенным годам молодости в научных трудах по перспективным разработкам в училище, по десяткам ночей, проведённых в кабине командира на учениях в Плесецке в минус 42, по месяцам опытных боевых дежурств и мерных участков по ночам. Но передать кому словами, как это круто было сделано и что это есть внутри, возможности не представлялось. Ну, если только поверхностно о способности 108-тонной махины ездить по болотам и попадать на расстоянии десяти тысяч километров в точку плюс-минус несколько сот метров болванками мощностью в сотни Хиросим? Но это всё равно ни о чём. Никому из современных людей невозможно объяснить, насколько круто это было внутри.
Коллективы суперталантливых конструкторов и производственников годами вкладывали в это свои души без остатка, и это превращалось в непревзойдённые шедевры. Эти поколения вымирали как мамонты, уступая место разработчикам океана одноразового барахла, спроектированного на компьютере в эпоху, когда даже купленная в магазине кастрюля не могла не глючить. Именно с такими мыслями стоял так долго странный человек перед забытым «Тополем» за Заячьим островом.
Практическое вождение МАЗов было в полевом лагере позже. И только МАЗ-543, который покороче пусковой. Пока же, после окончания курса по матчасти, начиналось вождение ГАЗ-53 и подготовка к сдаче на права категории «C». И это было в кайф. Даже если инструкторы-прапоры зверствовали. Для всех было правилом: если машина заглохла, то заводить её стартером запрещалось. Курсант выходил из кабины, тащил из-под сиденья «кривой стартер» и с десятой попытки в поту на жаре заводил газон вручную, крутя коленвал.
Со временем попыток для запуска и выбитых пальцев становилось меньше, как и самих ситуаций, когда машина глохнет при трогании с места. Некоторые неадекватные прапоры ездили ещё и с дубинкой и били по рукам при неправильных действиях обучаемого. Тоже был действенный метод. В гражданской школе такого качества обучение получить было проблематично. В любом случае на отведённые часы вождения все неслись пулей. Выехать из училища в город, а лучше – за него, руля грузовиком в яркий солнечный день, было огромным кайфом. Иногда инструктор просил Андрюху остановиться у протоки на объездной, и пока тот отдыхал на траве, переваривая полученный опыт, общался с рыбаками, явно будучи фанатом этого дела.
