«Большому» – что может быть больше космоса? Усилиями всех учителей и хворостиной батьки Андрюхе не удалось привить любовь к чтению книг. Но вот одну из них он прочёл шесть раз. Потому, как только она была про космос, а других было не достать. Это была «Северная корона» Георгия Реймерса. О «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова он мечтал всю юность, но так и не смог достать её. Потом, в эпоху наступившего Голливуда, снималось много всякой фигни на космическую тему. Фэнтези Андрюха не переваривал, а оно было основной тематикой. Только научная фантастика про космос смогла зажечь глаза сиянием предчувствия реально интересного, но в большинстве случаев гасилось это сияние разочарованием после просмотра.
«Военному» – что может быть круче? «Вам, гражданским, не понять!» Принадлежность к истинной элите общества! Всё самое правильное, порядочное и престижное в советском обществе ассоциировалось с армией. Андрюхе были абсолютно непонятны какие-то разговоры обывателей про размеры офицерского жалования и полную обеспеченность. Для него это была прежде всего дорога в престиж и романтику. Ещё были 80-е. И продажный дух последующих десятилетий абсолютно не ощущался.
Ну и, наконец, «Научное» – для молодого человека коммунистической эпохи и идеологий звучало как «Божественное». Вот в такое суперкрутое место, вернее, к воротам в него, сейчас и несли ноги Андрюху в жалкой пародии на строй из недоделанных гражданских.
Первое, что должен узнать новобранец по прибытии в расположение, – где находится место построения. Списки палаток по каким-то неведомым принципам были подготовлены заранее, а вот старших палаток назначать собирались позже. Этим и занялись после представления абитуриентам курсовых офицеров, и именно курсовые офицеры этим и занялись. Почему-то командир первой палатки был назначен сразу. «Наверное, приехал раньше всех», – подумал Андрюха. Да и по темпераменту и по активности этот Денис выделялся среди других. Но неприязнь на подсознательном уровне заскребла Андрюхино нутро нехорошим предчувствием и предостерегающе напоминала о правиле не трогать что воняет. «Это предрассудки, – подумал Андрюха. – Не могут быть плохие командиры в армии, – но и почему-то: – А хорошо, что я не в первой, а в четвёртой палатке».
Курсовой капитан понравился сразу. Без закидонов, но строгий. Основное же командование палаточным лагерем осуществлялось, конечно же, сержантским составом, чья роль была возложена на курсантов старших курсов Можайки. Проанализировав представителей своей четвёртой палатки, Андрюха прикинул, кто будет их старшим. Выбор остановился на наиболее инициативном. Его звали так же – Андрюхой. Но, имея фамилию Похильчук, абсолютно немыслимо было надеяться, что ты не будешь всю жизнь и везде именоваться Чуком. Казалось, Чук всеми силами старался совместить в себе две абсолютно несовместимые вещи: природное раздолбайство и рвение проныры. В целом, как Андрюха позже ни старался злиться на Чука, ну, например, за то, что вследствие именно Чукового природного раздолбайства не проходило и ночи, когда четвёртая палатка должна была в наказание таскать вёдра с водой на холм, который сначала так понравился Андрюхе, это ему так ни разу и не удалось. Злиться на Чука было бесполезно. Наверно, равносильно было злиться на тёплый майский дождь, который, зараза, пошёл ровно после того, как помыл машину. Более того! Чук был именно тем человеком, с которым Андрюхе пришлось провести – без утрирования – от первого до последнего дня в Армии, случившегося через много лет.
Но Чука не назначили старшим палатки. Назначили Андрюху. Может, из-за того, что он был на год старше других, может, по другим причинам. После того как новому личному составу были выданы все устные инструкции, всех распустили обживать палатки. Начались первые лишения, связанные с суровостью псевдоармейской жизни. Личное время ещё существовало, пока дорабатывались все детали плана экзаменов, и его ещё не переименовали в «лишнее». Но палатки уже были прообразом казармы со всеми вытекающими последствиями. Сами они были размечены и поставлены «под линейку», внутри и снаружи требовался идеальный порядок в любой момент, и никакого лежания в них днём не допускалось. Подготовка к экзаменам, как и сами экзамены, осуществлялась в деревянных учебных корпусах или на улице. Отводилось также время и на физическую самоподготовку, и этот момент был больным для Андрюхи.
Ещё полгода назад он не собирался идти в военное училище. А за год до этого состоялась эпопея попыток затыкания в московский вуз. В какой именно, особо не было разницы, главное – в Московский. И это абсолютно противоречило Андрюхиным планам на жизнь. Друг Вова, который в школе учился на класс старше, приобщил его к паяльнику и радиоэлектронике и с которым они успели пару лет позарабатывать, проводя дискотеки, уехал и поступил в Ленинградский Политех. Туда же без тени сомнений навострил лыжи и Андрюха. Он даже съездил в Ленинград на праздники 7 ноября, где познакомился с будущим его вузом и сходил с Вовой ночью на Финский залив выкурить сигарету.
Детство Андрюхи не было роскошным, и у родителей не было возможности ни разу свозить его на море, как других во дворе. А увидеть море мечталось. Уже прижившиеся в мозгу программы оптимизации процессов внесли в план посещения Северной столицы ещё и пункт «увидеть море». Ну, хотя бы Финский залив. Даже если время на это удалось выделить только ночью, Андрюха уже не любил отступать от планов, и они попёрлись искать залив. Ветрюга, ноябрь, ночь, редкие прохожие и ментовский бобик. У всех спрашивали, в каком направлении Финский залив, и в шутку – далеко ли до Финской границы? Первые поспешали удалиться восвояси, а последние нехотя потребовали деталей. Но связываться с двумя чокнутыми студентами в ушанках ментам в ту пору не было интереса, и они также поспешили удалиться, махнув рукой на запад.
Добравшись до залива к часу ночи пешком в ноябре, правильное представление о море получать было весьма затруднительно. Шквальный ветер выбрасывал брёвна на берег, и Андрюха спалил коробок спичек, пытаясь прикурить. Но отступать от плана не хотелось уже абсолютно, зря, что ли, шли? И усилия увенчались успехом. Получив порцию удовлетворения от выполненного пункта плана и подгоняемые в спину ветрюгой, они весело поспешили в направлении, где, по их мнению, должны были находиться общаги политеха. Полчаса или чуть больше уверенного шага вприпрыжку. Но тут их ждал абсолютно неожиданный сюрприз. Оказалось, что они на Васильевском острове и мосты развели для прогона кораблей на предстоящий морской парад. Неунывающий матросик в бескозырке пытался согреться тем, что ловил и ставил на места многокилограммовые турникеты, преграждающие въезд на разведённый мост. Ветер легко с ними справлялся, а вот бескозырку с головы сорвать шансов у него не было. Под мостом открывалось завораживающее зрелище. Огромные военные корабли один за другим проходили так близко, насколько потом их увидеть никогда больше не пришлось.
Покурив с матросиком и решив, что на всех согреться унесённых ветром турникетов, бегая за ними, не хватит, пошли искать подъезд потеплее, дабы не околеть. Подъезды старых ленинградских домов особо не отличались уютом обстановки, но в найденном хотя бы было тепло. Такого же мнения был и огромный чёрный кот, не желавший уступать место у батареи, и промелькнувший меж туч в окне месяц. Наверно, про этого кота Розенбаум потом пел: «но опустела лестница, на которой кот-бегемот с жёлтым игрался месяцем». По крайней мере, Андрюха потом всегда сначала вспоминал этот подъезд и кота, когда слышал эту песню, а потом уж Булгаковского.
Когда через год пришло время ехать поступать, Андрюхе открылись обстоятельства непреодолимой силы. Напуганные компанией Вовы и частыми возвращениями с дискотек под утро родители Андрюхи были в полной решимости вытащить его из-под дурного влияния. Наверно, это решение созрело ещё в ночи ожидания, которые родители часто проводили на остановке троллейбуса. Старшая сестра Андрюхи к тому времени уже закончила факультет «Т» в МИФИ. Со временем, когда у Андрюхи начали расти мозги, он с сожалением понял, что она закончила именно его вуз и факультет. Пока же в его планы по жизни МИФИ никак не входил. Но давление со всех сторон было огромным, и был применён такой трюк: экзамены в МИФИ, МФТИ, МГУ начинались в июле, а не в августе, дабы дать отсеянным шанс с полученными балами пройти в другие вузы или пробовать поступать заново. На этом ход конём в плане спутывания Андрюхи и был построен. В результате всем удалось уговорить его поехать пробовать поступить в МИФИ, а если нет – сразу пусть валит в Питер. Абитуру в МИФИ Андрюха очень не любил вспоминать. Стыд от воспоминания времени вне дома без мозгов приносил физическую боль.
