– Я пастух не по каким-то причинам и не ради цели. Я просто пастух и все.

В этом свете все превратности судьбы выглядели более чем оправданными. Сложные отношения с матерью, изводившей его до самого дня многолетия, проекция, любовь Чингисхана к пряткам обустроили жизнь Чаушина наилучшим образом – помогли найти призвание и спутницу жизни. К таким выводам он пришел за то время, что шел период-помощи-наоборот.

Эти концепции достаточно легко описать, хватит всего двух небольших абзацев. Особенно когда это не про тебя, а кого-то там… Кого-то, чья голова полна тараканов, и он никак не может найти с ними общий язык. Тогда все довольно очевидно. А вот Чаушину понадобилось несколько месяцев, чтобы осознать и принять эти простые идеи. И в тот день, когда на шее Сына гадюки висели всего два крокодильих зуба, а после заката на небо должна была выйти полная луна, он ясно понял, что изначально ожерелье было именно такое, какое ему нужно. Ровно столько клыков аллигатора требовалось, чтобы повзрослеть.

Чаушин дочитал главу о Планете плачущих камней и задумался, в чем заключался его урок. Какой вывод он должен был сделать, вернувшись с того света? Помнить о смерти? Доверять инстинктам? Не позволять гигантскому змею глотать себя? Вариантов было много, но ни один из них не казался очевидным. Вероятно, самое главное пряталось в той части воспоминаний, которые еще не вернулись. Посчитав последнее наиболее удобным ответом, Сын гадюки захлопнул книгу и встал.

Солнце клонилось к закату. Время возвращаться в деревню. С наступлением темноты Уомбли снимет еще один зуб с его ожерелья. Чаушин наконец станет взрослым мужчиной и получит право искать помощь, просить советы и снова задавать вопросы.

«Ты выйдешь за меня замуж?» – это первый вопрос, который Чаушин собирался озвучить. Разумеется, вопрос был для Меки.

Чаушин свистом позвал животных. Первым перестал жевать траву и двинул в его сторону Чингисхан, вслед за ним пошло все стадо.

На подходе к холму, за которым скрывалось поселение куроки, Чаушин заметил кровавый отпечаток ладони на толстом стволе баобаба. Он обошел дерево и замер, увидев совершенно неожиданную картину: Уомбли лежал на земле весь в огромных рваных ранах от зубов животных, которых в этой местности не водилось.

– Я надеялся, что ты успеешь меня найти! – хриплым голосом прошептал шаман.

– Успею до чего? – Чаушин знал ответ, но все же надеялся, что ошибается.

– До того, как я отправлюсь в свое последнее путешествие по Междумирью.

– Что случилось, Уомбли?

– Дай мне ожерелье, – попросил старик.

Чаушин упал на колени. Его глаза покраснели от наворачивающихся слез. Он снял с шеи длинную нитку с двумя оставшимися клыками. Трясущимися от бессилия руками Уомбли развязал узел и снял один зуб, а затем снова связал нить. Это был особый узел. Такие, кроме Уомбли, никто не умел завязывать. Секретный узел шамана гарантировал подлинность символа взрослого мужчины.

– Ты должен занять мое место, – сказал умирающий шаман и протянул подвеску.

– Кто это сделал?

– Они дружат с волками и… – по интонации было ясно, что это только начало рассказа. Но продолжить его Уомбли уже не смог. На букве «и» его губы замерли в безжизненной улыбке.

– Они – это кто? – сквозь слезы и всхлипывания пытался получить последний ответ от умирающего Чаушин.

Но ответа не последовало. Вместо слов через рот старика вышла струйка серого дыма – дух Уомбли. Над головой погибшего шамана открылась небольшая воронка из светло-синей энергии, ведущая в Междумирье. Воронка в одно мгновенье затянула весь дымок, а вместе с ним и секрет шаманского узла и целую уйму знаний, что Уомбли не успел передать взрослому мужчине, которого оставил вместо себя. Портал в Междумирье закрылся.

В Мире живых от Уомбли осталось одно только тело, которое Чаушин погрузил на спину Чингисхана, чтобы отвезти в деревню.

Когда к Чаушину вернулась память, оказалось, что все в племени куроки заняли свои места. Только у Тэхи места не было. Мека верно подметила: ей было чем заняться. И когда Чаушин сказал, что пока не готов ее простить, она бесцельно побрела на край деревни, что со стороны саванн. Там на большом плоском камне сидел Уомбли и задумчиво смотрел куда-то вглубь вдаль. Сидя на этом камне, он когда-то давно впервые заговорил с Чаушином.

– Я чувствую себя лишней, – призналась Тэхи, сев рядом. – С тех пор как умер отец, я никому ничего хорошего не сделала. Ты был единственным человеком, который на меня не обижался. Но я и к тебе нашла подход. Извини, Уомбли. Я была отвратительна.

– Когда знахарь осматривает ушибленную ногу пациента, он пытается нащупать ту точку, прикосновение к которой причинит боль. Так он понимает, что именно нужно лечить, – сказал старый шаман, не отрывая взгляда от Бескрайних саванн. – В этом тебе равных не было. Ты находила такие точки у всех, кого видела, даже у меня. Если бы люди знали, как пользоваться этим, они бы тебя благодарили. Лично я со временем понял. Так что я тебе даже благодарен.

– Чудной ты, Уомбли. Вечно на своей волне, – грустно улыбнулась Тэхи.

– На чужой не получается. Да и глупо это как-то – быть на чужой волне…

– Мне нужен совет.

Уомбли повернулся к Тэхи, смерил ее внимательным взглядом и сказал:

– Сделай себе челку. Тебе пойдет челка.

– Чего? – изумилась такому ответу Тэхи.

– Ты просила совет. Вот он – сделай челку.

– Да я вообще не об этом!

– А о чем же?

– О своем месте. Я больше не понимаю, кто я.

– Знакомо, – ухмыльнулся шаман. – Если помнишь, именно этим вопросом ты меня выбила из равновесия, кто я вообще такой. Но у тебя есть преимущество: ты по крайней мере знаешь, кем была.

– Гадюкой я была, – стыдливо констатировала Тэхи.

– Ну быть гадюкой не так уж и плохо: можно найти общий язык с подобными себе.

– С подобными? Я не понимаю, что это значит.

– Посмотри под ноги.

Тэхи взглянула вниз и замерла от ужаса: из-за камня выползла гадюка, она подбиралась к ступне женщины.

– Только не дергайся, – тон шамана был невозмутимым. – Она боится тебя не меньше, чем ты ее. Если поговоришь с ней, удивишься, насколько вы похожи.

– Поговорить со змеей? – с ужасом в голосе прошептала Тэхи, сохраняя неподвижность.

– Ага, – зевнув, сказал Уомбли, совершенно не чувствуя опасности.

– Привет! – мать Чаушина чувствовала себя ужасно глупо, но все же следовала указанию старика. – Как тебя зовут?

– Не так, – Уомбли мягко поправлял Тэхи. – Говорить нужно без слов.

– Я не понимаю, как это…

Мать Чаушина растерянно смотрела на гадюку, которая обвивала ее лодыжку и забиралась все выше. Змея вытянула шею и встретилась взглядом с Тэхи. Между ними установился контакт, природу которого Тэхи не могла понять. Она просто подчинилась происходящему.

– Змеи кусают только тех, от кого исходит угроза, – Тэхи произносила вслух то, что гадюка рассказала ей через взгляд, – они нападают первыми, чтобы избежать боли.

– Я же говорю, вы похожи, – шаман хитро взглянул на собеседницу.

– Намекаешь, что это про меня?

Уомбли кивнул и подмигнул змее.

– Вспомни тот день, когда умер Олучи. Что ты почувствовала?

Мать Чаушина задумалась, перебирая в памяти давно забытые эпизоды.

– Единственного человека, который меня любил, больше не стало, и это выглядело, как чья-то злая шутка, – Тэхи уходила все глубже в свое прошлое, ее голос начал дрожать. – Казалось, что я теперь совсем одна, среди врагов, которые только и ждут удобного момента, чтобы надо мной поиздеваться.

– И если ты будешь доброй… – подхватил повествование старик.

– Они увидят мою слабость и сделают мне больно, – Тэхи дрожала, вновь чувствуя себя маленькой и беззащитной девочкой.

– Чтобы избежать боли… – шаман мягко подталкивал собеседницу к главному выводу.

– Я атаковала первой, – Тэхи ненадолго замолчала, затем снова посмотрела ползучей гостье в глаза. – Ты прав, мы похожи.