Путь преграждает мангуст, выпрыгнувший из зарослей и перегородивший путь к норе. Мангуст ощетинился, изогнул спину дугой, вытянул хвост к солнцу. Мангуст не намерен отходить. Он пристально смотрит на гадюку. Чаушин смотрит на мангуста глазами гадюки. Сейчас точно будет схватка. Змее нельзя бежать. Мангуст догонит и прыгнет сзади. Гадюка смотрит на мангуста, угрожающе извивается, делая вид, что готовится к прыжку, – она хочет напугать врага.

Мелодия варгана окружает их со всех сторон. Мангуст и гадюка внутри невидимого ринга, покидать который уже поздно. Чаушин чувствует, что мангусту не страшно. Он точно знает, что нужно делать. Он знал это с момента появления на свет. Врожденные инстинкты – вот его учитель в сражениях со змеями. Чаушин смотрит на гадюку глазами мангуста.

Кобра делает пару выпадов широко открытой пастью и щелкает зубами прямо перед лицом мангуста. Он хладнокровен. Это еще не настоящие удары. Гадюка провоцирует противника напасть первым. Мангуст знает, нападать нельзя. Еще чуть-чуть и змея не выдержит, атакует по-настоящему. Вот тогда будет пора.

Змея сжимает свое тело и бросается вперед. Ее клыки достают до передней лапы зверька и делают еле заметный укус. «Теперь пора», – говорят инстинкты. Мангуст пытается укусить змею в голову, но та разжимает челюсти и уворачивается.

Во время укуса змея успела впрыснуть немного яда. Она уверена: мангуст сейчас ослабнет и умрет. Гадюка чувствует себя победителем, но мангусты невосприимчивы к этому яду. Чаушин видит, как гадюка бросилась вновь. Она хочет вцепиться так сильно, как только возможно. Время словно замедляется. Мангуст прыгает вверх. Зубы гадюки задевают лишь шерсть, но пролетают мимо плоти. Мангуст переворачивается в воздухе и вцепляется зубами гадюке в голову, проламывая череп, – прямо в мозг: мгновенная смерть. Мангуст получает ужин. Эта змея больше никого не укусит.

– Хватит думать, говори, что решил! – голос Аскука ворвался в воспоминания Чаушина о ритуале звериной крови.

Сын гадюки больше не мангуст. Он снова запуганный паренек, стоящий напротив самого страшного создания, которое только можно себе представить. Один взгляд, и Чаушин превратится в головешку. Где же инстинкты мангуста, на которые он понадеялся? Где то хладнокровие, с которым мангуст смотрел на гадюку? Чаушин чувствовал лишь парализующий страх. Даже моргать, глядя в эти гигантские стеклянные глаза, было страшно.

– Чего замолк? Соглашайся! – бубнила проекция. – Все сразу станет хорошо! Станем настоящей семьей: ты, я и папа.

– Хочешь сказать, мне еще тебя целую вечность терпеть?

– Я не заставляю терпеть мое присутствие. Можешь им наслаждаться, – хихикнул голос.

– Вот ты сейчас последние сомнения развеяла! – мысленно поблагодарил проекцию Чаушин, затем открыл рот и сказал вслух: – Ты хотел, чтобы я назвал тебя отцом? Ну так слушай, отец.

– Начало мне нравится, – довольно подметил Царь змей.

– Ты вроде большой и сильный змей…

– Угу! – с согласием промычал Аскук.

– А ведешь себя как червяк.

– Чего? – Аскук поперхнулся от удивления.

– Крохотный такой червячок, который всем отчаянно пытается доказать, что он большой и сильный змей.

– Ой, дурак… – только и смогла сказать проекция.

– Я так понимаю, это означает, что тебе мое предложение не понравилось?

– Правильно понимаешь, – найдя в себе последние крупицы смелости, подтвердил Чаушин.

– Ладно. Я тебя предупредил, что будет, – рявкнул Аскук и бросился на сына.

Сын гадюки отпрыгнул в сторону, но его нога оказалась схвачена зубами змея. Аскук моментально подбросил Чаушина вверх и открыл пасть, готовясь проглотить падающего человека. В этот момент время начало замедляться. В Сыне гадюки пробудились инстинкты мангуста. Он увидел нёбо Аскука и крепче сжал рукоятку нефритового кинжала. Вот он – самый главный момент. Змей его не видит, потому что голова задрана. Падая в глотку царя змей, Чаушин воткнул кинжал ему в нёбо – туда, где должен быть мозг. В ту точку, на которую указали инстинкты мангуста. Кинжал остался в голове змея, сам Чаушин провалился в пищевод. Аскук упал и начал извиваться, корчась от боли.

Не делать ничего оказалось самым сложным указанием, которое старый шаман когда-либо получал от духов-покровителей. На его глазах умирал один из самых дорогих людей. Как Уомбли мог не делать ничего? Но все же он сидел в хижине Чаушина и ничего не делал. «Духам виднее», – решил шаман. Сидя на земле, старик смотрел на дрожащее тело парня, кожа которого была горячей, словно раскаленные угли. По правую руку от шамана сидела Мека.

Меке было сложно собраться с мыслями. Все происходящее было слишком внезапным. Она просто пришла в поселение, чтобы наконец познакомиться с тем юношей, который однажды спас ее от макак и ожирения, а в итоге стала свидетелем душераздирающего зрелища. Еще утром она и предположить не могла, что ее герой – сын грозного Царя змей, и именно сегодня им предстоит знакомство, исход которого, по всей видимости, будет весьма печальным. Мека десятый раз гоняла в памяти свою первую встречу с Чаушином. Как можно было додуматься сказать «захлопни варежку»? Очевидно же, что спаситель не мог понять ее слов. Когда-то подобный разговор закончился целой войной. А она… Хотя какая теперь разница? Мека уже сделала все, что могла. Остается лишь надежда, что духи ошиблись или Уомбли их не так понял. «Он старый, может и перепутать», – подумала Мека, а затем увидела, как кто-то открыл дверь со стороны улицы. В хижину вошла Тэхи.

Когда Тэхи укусила родного сына, она до вечера осталась сидеть на ветке, с которой упал Чаушин, и не сразу поняла, что произошло. До этого Тэхи не спала несколько дней, чтобы не видеть Аскука. Гигантский змей приходил к ней во сне. Тэхи чувствовала, что Аскук что-то задумал, и держалась как могла. Днем, уйдя на излюбленное место, которое Тэхи называла Змеиным деревом, сама не заметила, как сон сморил ее. Во сне мать Чаушина набросилась на Аскука. Ее прыжок начался во сне, а закончился в реальности. Сын не должен был становиться жертвой укуса. Этот яд предназначался для Аскука. Во сне казалось именно так, но Аскук вновь ее обманул.

Перед закатом Тэхи отважилась спуститься и вернуться в поселение. Она была уверена, что племя дружно разорвет ее на части или закидает камнями. Мать Чаушина желала себе такой участи. Однако никто ее даже не заметил. Ни один человек из племени куроки понятия не имел, что следы на лодыжке Чаушина оставлены зубами Тэхи. До нее никому не было дела. Людей волновала судьба молодого пастуха.

Войдя в хижину сына, Тэхи оперлась спиной на стену и с немым ужасом смотрела, как действует ее яд, но надолго ее не хватило. Не в силах смотреть на этот ужас, Тэхи закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Ее тело, измученное многодневной бессонницей, было не в силах сопротивляться.

Сын гадюки лежал на подстилке из лопухов. Лицо его скривилось в гримасе. Было видно, что где-то в сознании Чаушина идет борьба за жизнь. Уомбли решил встать и пройтись вокруг хижины, чтобы размять ноги. Старый шаман сделал несколько шагов к выходу, но остановился, увидев яркую вспышку изумрудного света. Кинжал, лежавший на груди Сына гадюки, сверкнул через ножны. С улицы послышались раскаты грома, молния через окно осветила комнату.

В своем сне Тэхи снова была двенадцатилетней девочкой. Ее дом казался огромным, словно предназначался для великанов. Бамбуковый лежак, с которого пять лет не вставал парализованный отец, пустовал. «Видимо, в этом сне отец уже умер», – подумала маленькая девочка и начала тревожно озираться по сторонам. Где же Аскук, который уже семь лет не покидал ее снов? Дом залит солнечным светом, и нет ни одно местечка, где мог бы притаиться Царь змей.

Дверь отворилась, и в помещение зашел Олучи, отец Тэхи, живой и невредимый.