С того момента как Чаушину удалось вернуться живым из Междумирья, прошло полгода. Поначалу Уомбли никого не подпускал к Сыну гадюки, строго-настрого запретив соплеменникам говорить с вернувшимся из Междумирья. Духи дали шаману четкое указание: Чаушин должен все вспомнить сам.

На протяжении месяца Уомбли приводил Чаушина в свою хижину каждое утро и до самого вечера проводил с ним свои странные ритуалы. Ритуалы эти были однообразными и уже на второй вечер начали раздражать Чаушина. Веря в своего наставника, беспамятный Сын гадюки продолжал, несмотря на раздражение. Весь вечер они сидели друг напротив друга. Уомбли задавал один и тот же вопрос:

– Кто ты?

Ни один ответ шамана не устраивал. Уомбли повторял:

– Кто ты?

– Чаушин, – каждый сеанс Сын гадюки начинал именно с такого ответа, хотя знал, что Уомбли это не остановит.

– Кто ты?

– Сын гадюки!

– Кто ты?

– Один из племени куроки.

– Кто ты?

– Я не знаю, что сказать.

– Знаешь!

– Не знаю!

– Ты думаешь, что не знаешь! Перестань думать, тогда ответ появится сам собой!

Так продолжалось по несколько часов. Чаушин перебирал все возможные варианты, но ни один, по мнению Уомбли, не подходил. Уомбли не был уверен, что память вообще к Чаушину когда-либо вернется.

– Я знаю, тебе эти ритуалы кажутся безнадежными, – сочувственно сказала Онита после первой недели вечерних опросов, окончившейся безрезультатно. – И все же – не останавливайся.

– Сегодня вечером мы собираемся с Кезером и Китлом, чтобы поиграть в покер, – добавил Крут.

– Уомбли это зачем знать? – рассердилась Онита.

– Я подумал, может, он присоединится?

– Может быть, – отвечал Уомбли.

– Не будет он с вами играть! – уверенно сказала Онита.

– Это еще почему? – возмутился Крут.

– Сколько у вас в колоде карт?

– Пятьдесят две, – не понимая подвоха, ответил Крут.

– Сколько-сколько? – недоумевая, переспросил Уомбли.

– Ну как бы тебе объяснить, – Крут почесал затылок, догадываясь, где собака зарыта, – это три раза по шестнадцать и еще четыре.

Пытаясь представить это число, Уомбли понял, что у него начинает болеть голова.

– Нет, покер точно не для меня.

– Я же говорила, – Онита ликующе улыбнулась мужу, затем повернулась к старому шаману: – забудь про их глупый покер, продолжай спрашивать!

Тот вечер, в который Чаушин нащупал первые воспоминания, начинался так же, как и все предыдущие – никаких надежд на улучшение.

– Кто ты? – Уомбли покорно выполнял указания духов-покровителей.

– Черепаха…

– Было!

– Когда? – недоумевал Чаушин.

– Две недели назад. Сначала ты сказал «крокодил», потом «кенгуру», затем «черепаха».

– Хорошая у тебя память.

– У тебя тоже хорошая, но ты не позволяешь ей вернуться.

– Я не понимаю, как это сделать.

– Тебе не нужно понимать. Просто позволь!

– Попробую… – выдохнул Чаушин.

– Кто ты?

– Картошка.

– Кто ты?

– Элвис Пресли, – неожиданно для самого себя выдал Чаушин.

– Что еще за Элвис Пресли?

– Король рок-н-ролла.

– Король чего? – Уомбли выпучил глаза от удивления и стал немного похож на Крута.

– Понятия не имею! Ты же сам сказал не думать.

– Отлично! Так и продолжай! Кто ты?

– Андрей Котов…

– Кто ты? – шаман понял, что не имеет смысла останавливаться на незнакомых именах, посчитав такие ответы хорошим знаком.

– Пастух бизонов.

– Кто ты?

Чаушин замолчал. Он несколько минут смотрел на Уомбли пустым взглядом, затем встал со стула и заявил:

– Не могу дальше. Хочу спать, – не дожидаясь ответа, Чаушин вышел из дома Уомбли и отправился в свою маленькую хижину.

Проходя мимо загона с бизонами, он услышал характерное «Ы-ы-ы!» от одного из рогатых.

– Не сегодня, Чингисхан, – не глядя в сторону стада, сказал Сын гадюки, – у меня нет настроения для пряток.

«Откуда я знаю, как его зовут? И с чего мне играть в прятки с бизоном?» – задумался Чаушин. С того момента как Сын гадюки очнулся на бамбуковых носилках посреди ритуальной поляны, ему никто ни разу не сказал, что он был пастухом. Следуя наказу Уомбли, с Чаушином никто не общался, даже Мека и Тэхи.

Мека не стала возвращаться в кано – цель ее визита еще не была достигнута: они так и не поговорили. Все, что хотела сказать Мека – спасибо. Сказать это на том языке, который Чаушин поймет и будет помнить, за что именно его благодарят. Всего один ни к чему не обязывающий разговор – это же такая мелочь. Но этой мелочи вечно что-то препятствовало. Сначала языковой барьер, затем злополучный день многолетия, а теперь наказ шамана. Мека твердо решила, что не уйдет из деревни, пока не скажет это самое «спасибо!»

Тэхи поселила Меку в своем доме. Девушка из кано спала на лежаке, который раньше занимал Чаушин. Мека не раз останавливала Тэхи от необдуманных попыток пойти и все рассказать:

– Чаушин должен знать, что я его мать, – причитала Тэхи, мечась по хижине.

– Если ты расскажешь, он узнает об этом, но не почувствует себя твоим сыном, – голос Меки был как обычно мягким и успокаивающим. – Ему нужно вспомнить это, а не услышать.

– Если честно, – с грустью призналась Тэхи, глядя в окно, на хижину Уомбли, из которой вышел Чаушин и направился в свой маленький домик, – я боюсь, что он вспомнит, какой я была матерью. Мне стыдно.

– Стыд – глупое чувство, – Мека встала рядом с Тэхи и проводила взглядом своего беспамятного спасителя. – Он заставляет людей себя ненавидеть. Но кому от этого лучше?

– Наверное, никому… – задумалась Тэхи, – никому. Просто я места не могу себе найти, пока Уомбли там что-то шаманит, пытаясь вернуть Чаушину память о том, как я испортила его детство.

– По крайней мере тебе есть чем заняться.

– Чем это? – не поняла Тэхи.

– Ты сказала, что не можешь найти себе места, но даже не начинала его искать.

В тот вечер, когда Чаушин вспомнил имя любимого бизона, Тэхи еще долго разговаривала с Мекой о том, что такое «свое место» и как его ищут, а Сын гадюки вернулся домой и при свете луны заметил маленькую белую точку в уголке хижины, которая раньше на глаза не попадалась. Он подошел ближе и поднял с земли острый клык. Эта находка стала отправной точкой в цепочке внезапно вспыхнувших воспоминаний: о детстве, о матери, о том, почему его зовут Сыном гадюки.

На следующее утро Чаушин повел бизонов на выгул. Сидя в тени баобаба, он разглядывал их и вспоминал имена, повадки. Подойдя к Зеркальному озеру, Сын гадюки зачерпнул воды и, утолив жажду, сказал стайке колючих рыб:

– Привет, ребята!

Те выстроились в форме человеческой руки и начали покачиваться из стороны в сторону, словно кто-то гигантский машет Чаушину из-под воды:

– Я тоже рад вас видеть! – ответил Сын гадюки и вернулся в тень, на край поляны.

Вокруг было тихо. Как-то непривычно и подозрительно тихо. Чаушин бывал здесь много раз, но ни разу не ловил такой тишины, потому что всегда кто-то говорил в его голове. А теперь этот кто-то умолк на веки вечные. Чаушин наслаждался тишиной и спокойствием, глядя на бизонов. Затем заметил, что их тени начали становиться все длиннее и длиннее. В его прошлом это означало, что пора возвращаться. Солнце клонится к закату. Сын гадюки привел стадо обратно в деревню. В это же время в поселение со стороны Бескрайних саванн вернулась нашедшая себя Тэхи.

– Привет, мама, – сказал Чаушин как-то холодно.

– Значит, ты все вспомнил? – Тэхи растерянно остановилась в нескольких шагах от сына, не решаясь подойти ближе.

– Пока не все, брешей в прошлом достаточно.

– Я попрошу меня извинить, – дрожащим голосом начала Тэхи, – за все, что тебе пришлось от меня натерпеться.

– Извинения приняты, – тон Чаушина был холодным и отстраненным.