Сглатываю, и вся просто трепещу. В голову, словно, желе закачали. От страха мало соображаю.
Во рту ощущаю горький привкус. Тело словно постепенно слушаться перестает. Он уже сделал это. Мамочки…
– Все. Теперь ложись. Медленно. Прикройся.
Врач помогает лечь мне обратно на стол, и укрывает этой самой накидкой.
Я хочу поджать под себя ноги, но они становятся словно деревянными, и совсем не слушаются меня. Даже пальчиками пошевелить не получается.
Ощущение такое, что пол тела отняло. Врагу не пожелаешь. Ужас просто!
Быстро опускаю руки, и прикасаюсь к бедрам, но не ощущаю их. Совсем! Боже, меня что парализовало? Нет. Нет, нет!
– Ааа…Мои ноги!
Паникую, и начинаю подниматься, но сильная рука опускает меня обратно на стол, прикоснувшись к плечу.
– Все нормально. Анестезия уже действует. Лежи спокойно. Скоро приступим.
Сглатываю, стараясь не забывать дышать.
Вот и все. Операция сейчас уже начнется. Мне помогут. Мою лапку починят, и все будет хорошо. Я вернусь в балет, и сыграю свою Джульетту. У меня главная роль, между прочим. Бабушка ждет, и хочет увидеть меня на сцене. Все должно наладиться. Обязательно.
Это все просто надо выдержать. Я же сильная, так ведь?
В операционной прохладно. Запах, конечно, стерильный до тошноты.
У меня подрагивают пальцы, и я слышу собственное частое дыхание.
В глаза светит яркая операционная лампа.
Боже, это ожидание хуже смерти, но я держусь.
Я все еще надеюсь, что моя травма просто ерундовая, и уже через неделю я буду танцевать свою партию балета. Я – Джульетта. Наконец-то мне дали главную роль во вступительных курсах, и я просто не имею права подкачать.
Вздрагиваю, когда двери операционной открываются, и я краем глаза вижу, что сюда входит еще двое врачей, говоря что-то грубыми голосами. Они тоже все в операционной одежде. Даже на головах специальные марлевые маски и шапки, делающие их еще более страшными в моих глазах.
Скоро. Совсем скоро уже.
Сердце учащает ритм, но я делаю медленный выдох. Все нормально, нормально.
Я совсем не чувствую своего тела ниже пупка, и от этого становится не по себе. Сейчас даже встать не могу, чтобы увидеть, как выгляжу.
А вдруг…вдруг, я голая там, внизу? Может, моя накидка сползла, и сейчас они все смотреть будут на меня?
– Доктор! Подойдите! Аа!
– Что такое, чего ты кричишь?
Это тот самый врач, что колол мне анестезию в спину. Я не вижу его, но слышу голос. Где-то над моей головой раздается. Низкий и чуть хриплый. Очень строгий. Такой…пробирающий до мурашек, волнующий, но одновременно с этим успокаивающий своим басом.
– Я там…внизу голая?
– Конечно.
– О, Боже, нет! Все, хватит. Мне не нужна операция. Я хочу встать!
– Тихо. Тихо, я сказал! Не вставай. Ты прикрыта. Чего не надо, не видно.
Чувствую дрожь в теле, когда врач берет мою руку, и укладывает ее на специальную высокую подставку.
– Что…это еще не все разве?
– Катетер поставлю, и заснешь. Скоро уже.
Нежную кожу руки опаляет холодный спирт, и я чувствую жжение, а после звук отрываемого пластыря.
– Вот и все, солнце. Засыпаем.
Я готовлюсь, предвидя, что вот-вот сейчас усну, но ничего не происходит. По вене разливается что-то холодное, но сна у меня ни в одном глазу.
– Доктор, кажется, ваша анестезия не деййссствуу…
В голове что-то начинает сильно звенеть и шуметь. Язык заплетается, и вскоре меня просто вырубает.
Глава 2
Мне совсем ничего не сниться, даже родители, которых я так мечтаю увидеть хотя бы под наркозом. Спиной ощущаю твердый неудобный стол, а значит, я уже не сплю.
Открываю глаза от каких-то резких металлических звуков. В голове, словно мед всколотили, все какое-то заторможенное и расплывчатое, но спать мне уже совсем не хочется.
Немного голову приподнимаю и вижу, как над моей травмированной ногой склонились двое хирургов в хирургических костюмах, и что-то делают прямо сейчас!
Мамочки. Они же режут меня в эту самую секунду!
К горлу подкатывает тошнота, и я резко хватаю ртом воздух, все еще не понимая, что происходит. Кажется, последние события слиплись в какой-то комок, и я сейчас в своем состоянии соображать мне трудно.
– Помогите. Где я…Что…
Слезы подступают к глазам. Это кажется каким-то страшным сном, который все никак не заканчивается.
Хочу подняться, но в тот же миг чьи-то сильные руки ложатся мне на плечи, и укладывают обратно на операционный стол.
– Ты на операции еще. Вставать нельзя.
Тот самый бархатный низкий голос. Я уже точно слышала его, и кажется, сегодня.
Немного тошнит, когда слышу едкий запах спирта и каких-то препаратов. Мне не больно, но морально это выдерживать просто ужасно. То самое ощущение, когда понимаешь, что прямо сейчас твое тело режут на части.
– Нет, перестаньте, я не хочу!
Я вроде как, взрослая уже, однако в этот момент начинаю жалобно хныкать и стонать. Этот чертов день все никак не заканчивается. Сегодня должна быть финальная тренировка, а не операция!
Ну почему, почему мне так не везет то все время?
Из глаз стекают слезы, и я невольно кривлюсь от жалости к себе.
– Хватит, пожалуйста! Пожалуйста…
Реву, но чувствую, как кто-то убирает мои волосы с лица, и проводит ладонью по голове.
– Спокойно. Посмотри на меня. Я тут. Посмотри мне в глаза.
Открываю вымученные веки, смотрю вверх, и впервые вижу склонившегося прямо надо мной врача. Он в белой хирургической маске, закрывающей все его лицо, кроме глаз. Таких темно-зеленых, больших, невероятно красивых глаз, обрамленных черными густыми ресницами. Волосы доктора тоже не видно из-за медицинской шапки синего цвета.
– Кто вы такой?
Знаю, вопрос глупый, но в этот момент мне как-то не до логических рассуждений. Я лежу на операционном столе в окружении, как минимум, трех врачей мужчин, и мне уж точно не до смеха.
– Врач. Анестезиолог-реаниматолог. Кирилл Александрович. Я тебе эпидуральную анестезию делал, помнишь?
– Ага…помню.
Почему-то сильно заплетается язык, но я со всех сил борюсь с собой. Спать все еще не хочется, как ни стараюсь. Почему вообще я проснулась раньше времени? Что это за пытка-то такая…
Снова пытаюсь подняться, но Кирилл Александрович не дает. У него прямо таки стальная хватка, и очень сильные руки.
– Нет. Не вставай. Как тебя зовут?
Он все еще склонился надо мной, и так смотрит на меня, что я аж замираю. Прямо, строго, опасно. Глазами своими изумрудными сканирует, завораживая меня.
Смотрю на него, и произношу тихо, но он слышит:
– Я Ляля.
– Да я понял, что ты ляля. Как тебя зовут?
– Ляля. Имя такое. Ляля Ромашкина.
– Хорошо. Не двигайся, Ляля. Еще не закончили.
Жаль, что я не вижу его лица, но глаза вижу, и Боже, какие они……Как омуты, словно драгоценные камни. Невероятно притягательные. Красивые, будоражащие.
Какой-то хруст сразу же приводит меня в чувства. Как я могу любоваться глазами врача, и спокойно с ним болтать, пока хирурги собирают мою ногу?!
Какой кошмар.
– Я не хочу больше. Отпустите! У меня уже не болит нога. Мне уже лучше. Намного.
Всхлипываю. Пытаюсь встать, но его железная рука намертво меня прибивает обратно к столу.
– Нет, рано. Нельзя. Твоя нога не болит, потому что сейчас ты ее не чувствуешь. Спокойно. Операция ещё идет.
– Я не хочу…мамочка!
– Кирилл, да усыпи ты ее уже! Работать мешает.
Слышу чей-то раздраженный голос. Кажется, я уже слышала его. Когда делала рентген. Этот тот самый пожилой врач. Климнюк, кажется.
– Нельзя, у нее сердце слабое. Перебои все время. Я и так уже лошадиную дозу ввел. Ромашкина, так чувствуешь что-то?
– Где?
Кажется, он как-то проверяет мою чувствительность, однако я вообще ничего не ощущаю.
– Понял. Хорошо.
Устало прикрываю глаза, но понимаю, что спать все равно совсем не хочу.
