— Правда? — промолвила Гвин, вскинув брови.
Азриэль кивнул, тяжело выдыхая. — Тот голос. Про который ты говорила, голос, который считала зовом Поющей со Светом. Он был очень похож на связь мэйтов.
Значит, он тоже так думал… и решил не выяснять? — Почему ты ничего не сказал?
На его лице появились первые признаки хоть каких-то эмоций, когда он бросил на нее скептический взгляд. — Не волнуйся, Гвин, этот голос — не Поющая со Светом, а всего лишь связь мэйтов?
Гвин не смогла удержаться от мягкого смеха, который вырвался у нее при его вкрадчивом тоне, и уголки его губ тоже приподнялись.
— Кроме того, я не был уверен, что ты слышишь именно это. Я знал, что это точно не Поющая со Светом, но не мог быть уверен, что это именно зов связи.
Гвин переместилась так, что прислонилась спиной к перилам и смогла увидеть лицо Азриэля. Он перевел взгляд на нее, и его слабая улыбка слегка потеплела. Сердце Гвин заколотилось.
Она прочистила горло. — Значит, ты подозревал с тех пор?
Азриэль склонил голову. — Нет. Подозрения возникли и до этого.
— Боги, Поющий с Тенями, как давно ты знаешь?
— С того момента, как тебя забрали на Кровавый Обряд.
Гвин не ответила. Она только моргнула.
— Я же говорил, что никогда раньше не испытывал такого ужаса. У меня просто нет слов, чтобы его описать, — пробормотал он, возвращаясь взглядом к оврагу. Гвин внимательно наблюдала за ним. — Я говорил себе, что ничего страшного. Да, мы сблизились во время наших частных тренировок, и я считаю тебя другом. Но ужас… он не был похож на то, что я чувствовал, когда Рисанд оказался под горой или когда у Кассиана были обрублены крылья. Это было… — Голос Азриэля оборвался. Гвин увидела, как побелели его покрытые шрамами костяшки пальцев, когда он вцепился в перила. — Я знал, что ты вернешься, но сама возможность того, что ты можешь погибнуть была просто… агонией. Это был страх, которого я никогда не знал, и я не мог его объяснить. Я многого не мог объяснить себе.
Ее голос был едва ли больше, чем шепот. — Например?
Глаза Азриэля все еще были прикованы к виду, его хватка на перилах усилилась и пальцы стали совсем белыми. — Когда мы были на задании, и Гришам ударил тебя, я услышал тот же голос, который слышала ты, когда я был ранен, тот же голос, который слышал я в Санграве. Голос, который призывал меня разорвать на части любого, кто причинил тебе вред, искупаться в его крови. Но потом, конечно, тот мудак схватил меня…, — прорычал он. — К тому времени, как я стряхнул его и вырубил, тебя уже не было, и… и я снова почувствовал тот ужас, как во время Кровавого Обряда.
— Тебя не было, и я… и я запаниковал. Я часами пытался следовать за твоим запахом, я пытался следовать за запахом Гришама, но он просто исчез. Я поднялся в небо, но и там тебя не нашел. Я разыскал Альму и Харпер, и они сказали, что в одну минуту Гришам преследовал их, а в следующую… исчез. Тогда я понял, что он взлетел, и именно поэтому я потерял его запах. Именно поэтому я потерял и твой. Азриэль тяжело сглотнул. — Ты взлетела с ним, я знал это. Но когда ты спустился, куда ты спустился, я понятия не имел.
— Мне пришлось вернуться в Пристанище Ветра. Я послал за Эмери, Нестой, Кассианом, Морриган, Рисандом, Фейрой, Боги, просто за всеми, кто мог помочь. Они согласились помочь мне найти тебя и Гришама. Никто не ожидал, что мы найдем вас двоих вместе. Никто не ожидал, что мы найдем вас обоих живыми. Кроме меня…
Глаза Гвин расширились. Он так сильно верил в нее. Больше, чем она сама.
— И это было не просто потому, что внутри меня было странное… искрящееся чувство, которое говорило мне, что ты там — что ты все еще жива — это было потому что я знаю тебя. В последние месяцы я прислушивался к тихому голосу, призывающему меня быть рядом с тобой, и узнал, что ты не из тех, кто сдается. Ты — борец. Я знал, что ты не нуждаешься в спасении. Каким-то образом тебе удалось спастись, и теперь все, что тебе нужно, — это чтобы я нашел тебя.
— Кассиан помогал мне всю ночь. Он ничего не говорил, пока я выкрикивал твое имя до рассвета, пока мой голос почти не пропал. Он просто помогал мне искать. Я видел, что он искал твой труп, и мне хотелось потрясти его. Сказать ему, что я знаю, что ты жива. Что ты должна быть жива. Что Гвинет Бердара выжила. — Азриэль фыркнул, и Гвин чуть не задохнулась, увидев глаза, поддернутые серебром. — А потом, боги, мы услышали этот стук. Кассиан почти отмахнулся от него, но я знал, что это ты. Я знал, что это должна быть ты. А потом… а потом мы тебя нашли…
Слезы покатились по его щекам. — Мои тени нашли тебя первыми, и я никогда не чувствовал их такими испуганными или… разъяренными. Обычно мои тени шепчут мне, что-то бормочут, но когда они нашли тебя… они кричали. А когда я нашел тебя, закричал я. Ты выглядела…, — впервые он встретился с ней глазами, и боль на его лице едва не заставила ее разрыдаться. — Ты выглядела мертвой, Гвин.
— И Неста, и Кассиан, они думали, что ты не выжила… но я знал, что ты жива. Едва-едва, но все еще живая. Я доставил тебя к Мадже, пока никто не успел задать вопросы. Во время полета я чувствовал, какая ты жесткая и холодная… и все это время я шептал твое имя. Все это время меня не покидала одна и та же мысль: что, если это последний раз, когда я держу ее на руках?
Гвин была уверена, что если бы подул ветерок, он бы сбил ее с ног.
— И это была такая глупая мысль. Мы договорились не форсировать события. Мы не были вместе. Мы были знакомы всего семь месяцев, — с горькой усмешкой сказал Азриэль. — Но когда ты сказала мне на том дереве, что поняла, что все твои нелепые теории о том, что твоя “часть крови Поющей со Светом желает мне смерти”, были чушью, я позволил себе… надеяться. Хотеть. А в итоге не прошло и дня, а ты умираешь у меня на руках.
Глаза Азриэля заблестели, и Гвин почувствовала, как зашевелились волоски на затылке. — Когда я остался наедине с Гришамом, когда я имел удовольствие допрашивать его… мне было очень, очень трудно сдерживать себя. Мне нужно было получить от него информацию, но было трудно воспринимать его как подозреваемого, а не как мужчину, который пытался убить мою…, — он запнулся. Азриэль издал дрожащий выдох. — Гришам буквально ходил по лезвию ножа. Рисанд не унимался, приказывая мне оставить “Гришама в целости и сохранности”. Да он практически смеялся, когда я вошел в камеру. — Красивое лицо Азриэля побледнело. — Он сдал всех в своей сети почти сразу. А мне было плохо от того, что это было так легко. Я хотел… я хотел причинить ему боль, как он причинил ее тебе. Даже хуже.
Когда он посмотрел на Гвин, его глаза были заполнены виной и стыдом. — Я использовал свое пение, чтобы запугать его. Каждый раз, когда он молил о пощаде, я видел только то, как он поднимает руку на тебя. Каждый раз, когда он выл, я чувствовал твое холодное, жесткое тело в своих объятиях. Я продолжал, пока не пришли Рисанд и Кассиан. Они ничего не сказали. Им это было не нужно. Я покинул камеру, не сказав ни слова. — Он тяжело сглотнул. — Гришам еле дышал, когда я закончил с ним. Это было непохоже на меня — так увлекаться. Это было непохоже на меня — чувствовать оправданное удовлетворение от страданий, которые я причинил. Я не понимал…
В его глазах мелькнул страх, и Гвин понадобилось мгновение, чтобы понять, чего именно он боится. Она нахмурилась.
Он боялся, что его признание заставит ее бежать. Он боялся, что она увидит в нем чудовище за то, что он сделал с Гришемом.
Его слова снова пришли ей на ум: “Я знаю, что это важно услышать. Я знаю, какое значение они могут иметь, если ты чувствуешь себя на краю обрыва. Особенно от того, кто знает тебя вдоль и поперек”.
Не желая прерывать его, она поднесла руку к его лицу и большим пальцем смахнула слезы. Азриэль вздрогнул от ее прикосновения, и только когда она опустила руку, он продолжил.
Поющий с Тенями покачал головой. — Дело в том, что… да. Я подозревал, что возможно, возможно, мы были… мэйтами. Но ты нравишься мне не поэтому, Гвин. Ты нравишься мне, потому что ты заставляешь меня смеяться. Ты заставляешь меня улыбаться. Мне нравится твой голос и то, как ты ведешь себя с моими тенями. Мне нравится, что ты не пялишься на мои шрамы. Мне нравится, что ты не боишься говорить со мной, дразнить меня или говорить, что я полон дерьма, когда я этого заслуживаю. Мне нравится, что ты поцеловала меня первой. Мне нравится твоя храбрость и твое яростное сердце. — Он отпустил перила и повернулся к ней лицом. — Я потратил века на то, чтобы примириться с тем, что у меня никогда не будет мэйта только для того, чтобы обнаружить, что он у меня есть и понять, что то, что она — мой мэйт, имеет столь малое значение.
