Тихо звякнул колокольчик, лицо обдало тёплым, сухим воздухом, пахнущим бумагой и красками.

— Добро пожаловать! — раздалось из-за кассы.

Мир за порогом лавки предстал передо мной до того ясным и отчётливым, до того настоящим, что казалось, по другую сторону двери вовсе ничего не существовало. Были только стройные ряды тюбиков и флаконов, стопки бумаги и веера кистей. Такие знакомые, что грудь изнутри окатывало горьковато-сладкой волной. Я медленно шла вдоль стеллажей, прикасаясь ко всему, до чего могла дотянуться. Цвета калейдоскопом плясали в глазах, запахи кружили голову.

Чтобы получше разглядеть верхние полки, я сделала два шага назад и столкнулась с кем-то. Мгновенно наваждение растворилось, выбросив меня в реальность.

— Госпожа странница?

Я развернулась: передо мной стоял отец девочки, что разводила фиалки. Он смотрел с восхищением.

— Это правда вы? Простите, пожалуйста, я забыл ваше имя. — Голос его чуть заметно дрожал от волнения. Он поджал губы, пряча улыбку. — Спасибо вам огромное ещё раз. Моя дочурка будет так рада увидеть фиалки цветущими. И спасибо, что посетили мой магазин, госпожа странница. Это большая честь для меня. Если вам нужна помощь, я счастлив быть к вашим услугам.

Меня тронула его искренность, и теперь уходить, ничего не купив, было бы невежливо. Смущённая и растерянная, я обвела взглядом стеллажи.

— Тогда… покажете цветные карандаши?

Больше мне не хотелось ни убежать, ни спрятаться. Он взахлёб рассказывал про достоинства карандашей разных марок и, принеся чистый лист, восторженно отмечал особенности плотности и текстуры выходивших из-под моей руки штрихов. Он больше не напоминал мне Юлиана. Нет, блеск в его глазах был совсем таким же, как у Тау, когда тот говорил о птицах. И хотя я почти сразу решила, какие карандаши возьму, я позволила ему рассказать всё в мельчайших деталях. Улыбка не сходила с его губ.

Я возвращалась домой, неся греющий руки бумажный свёрток, и думала о том, что скоро начнутся снегопады. Мои мысли не метались, как обычно, в поисках предмета для рисования. Ещё не купив карандаши и бумагу, я знала, кого нарисую первым.

Где-то в агентстве хранилось наше общее фото, которое можно было взять за ориентир. Но я не собиралась ждать до понедельника. К тому же, мне хотелось нарисовать Лайонела по памяти. Так, чтобы его внешность, насколько бы далека она ни оказалась от действительности, отражала мои чувства к нему. А может, и чувства всех нас.

Положив перед собой золотую заколку, я сосредоточилась. Закрыла глаза и представила Лайонела. В нашу первую встречу, в день прощальной вечеринки. Он оживал в моём сознании, вырастал и наливался красками, словно распускающийся бутон. Ярко-красный и пышный, как амариллис. Его образ источал золотистый свет, чистый и тёплый, и казалось, я видела это сияние ещё вчера, но почему-то боль, которой оно отдавалось, была застарелой и царапала, точно затупившийся нож. С такой же болью Лайонел смотрел на меня тогда, прощаясь.

Я просидела над портретом полночи и, закончив, убрала его поглубже в ящик стола вместе с заколкой.

Франтишка всё меньше и меньше времени проводила в агентстве. Она стала позже приходить, говоря, что её задерживают в садике, а потом и домой начала уезжать раньше, ссылаясь на усталость. Обеды, что она готовила, становились проще и чаще повторялись. В гостиной скопилась пыль, полы в прихожей были усеяны следами от уличной обуви. Я взяла на себя мытьё посуды и поддержание чистоты на кухне. Никто не задавал вопросов и не выказывал беспокойства, потому что Франтишка оставалась такой же бодрой и улыбчивой, какой была всегда. Словно бы она почувствовала себя лучше после того случая с анонимным письмом.

И вот, одним пасмурным ноябрьским днём, Франтишка не пришла.

Какое-то время мы ждали. Потом сходили в магазин, и Кир приготовил еду. Я подумала, что уже давно так вкусно не обедала.

— Не в обиду Фани, но может, ты всегда будешь готовить, Кир? — сказал Петер.

— Тебе недостаточно того, что я делаю дома?

— Дома ты обычно кормишь нас полуфабрикатами.

— Какая разница, что есть? И вообще, я ненавижу готовить.

— Тогда нечестно, что у тебя это так хорошо получается, — надул губы Петер. — Я бы хотел научиться, но мне совсем не даётся.

Он спрятал руки под столом, точно стеснялся их.

Я собрала грязную посуду, Кир поставил вариться кофе. Франтишка так и не появилась. Я не могла вспомнить, когда последний раз снимала её чашку с полки. Стало тревожно.

Допив кофе, мы молча сидели на кухне втроём. Кир то и дело поглядывал на часы, Петер всматривался в окно, вертел головой, чтобы видеть то один, то другой конец улицы. Рисуя пальцами фигуры на поверхности стола, я пыталась отвлечься, но напряжение росло внутри, подбираясь к горлу. Я поднялась, расставила ровнее свободные стулья, вымыла посуду и плиту, подмела пол. Стоило остановиться хоть на секунду, как под рёбрами начинало жечь.

Из прихожей донёсся стук каблуков, и в двери показалась Мария. Вид у неё был мрачный.

— С Франтишкой что-то случилось.

Сердце моё упало, и, чтобы не свалиться вслед за ним, я схватилась за край стола. В глазах потемнело.

— Что ты узнала? — спросил Кир с лёгкой дрожью в голосе.

— Она уже две недели как не работает в детском саду. Я звонила ей домой, но она не отвечает. Кто-то должен к ней съездить. Будет лучше, если это сделаешь ты, Марта.

Я пришла в чувства и посмотрела на Марию. Мольба, читавшаяся в её холодном взгляде, напугала меня. Но ещё страшнее было от того, с чем мне предстояло бы столкнуться.

— Хорошо, — выдавила я. — Только возьму кое-что из дома.

К Франтишке я поехала сама. Трамвай приятно потряхивало, и эмоции унимались, позволяя мне мыслить более трезво. У меня не было плана действий. По правде, я не имела ни малейшего понятия, что делать. Мама сказала бы: «Ты разберёшься на месте». Но я сомневалась как в своей интуиции, так и в том, справлюсь ли вообще. Что бы меня ни ожидало, морально я не была готова.

В тот единственный раз, когда Франтишка пригласила меня к себе, мы испекли торт Юлиану на день рождения. Как же сильно всё изменилось за каких-то пару месяцев. Я шла мимо жавшихся друг к другу домов, высматривая номерные таблички, чуть бликующие в ярком свете фонарей. На домофоне нужного подъезда среди прочих значилась фамилия Франтишки. Ответа долго не было. Спустя минуту я заподозрила, что её могло не быть дома, но продолжила стоять под дверью, потому что всё равно не знала, где ещё искать. Вдруг гудки прервались.

— Да? — тихо прохрустел динамик.

— Фани, это я, Марта. Я… мы… У тебя всё хорошо? Ты не предупреждала, что берёшь сегодня выходной.

Динамик хрустел, но Франтишка ничего не говорила.

— Я могу зайти? Мы с тобой давно не виделись вне работы, не болтали о том о сём.

Домофон замолк. С щелчком дверь открылась, и я, сглотнув, ступила внутрь.

Она стояла на лестничной площадке. Свет, скроенный в прямоугольник окном между этажами, падал ей на ноги и резкой границей пересекал живот. Лицо оставалось в тени.

— Марта! — в её голосе слышалась улыбка. — Вот это сюрприз! Заходи скорей.

В квартире было сумрачно и прохладно. Не заперев за мной дверь, Франтишка засеменила по коридору и скрылась за поворотом. Судя по звукам, она суматошно приводила в порядок кухню. Комнаты были тёмными, однако, проходя мимо спальни, я смогла разглядеть смятую постель и разбросанные по полу вещи.

— Я, конечно, не ждала гостей сегодня, но сейчас что-нибудь сообразим. Ты голодная? Ничего готового у меня нет, и продуктов что-то тоже мало. Ох, как не вовремя всё покончалось, ха-ха!

Она металась туда-сюда, начинала делать одно и, бросив, тут же бралась за другое. Сполоснула пару стаканов из груды грязной посуды, смахнула крошки со стола, где он не был заставлен чем ни попадя, хлопнула дверцей шкафчика, едва ли посмотрев, что в нём лежало. Я замерла на пороге, наблюдая её хаотичные движения. Нечёсаные волосы, заношенная домашняя одежда.