Звездопад кончился. Зажглись фонари, и уставшие люди стали расходиться. Воцарилась непривычная для новогодней ночи тишина — праздник завершился слишком скоро. Мне было немного грустно, как и всегда в начале года, за год ушедший, за всё то, что не успела сделать и осуществить. Столько всего случилось с тех пор, как я попала в Тьярну, но…

— Марта, не унывай, — Кир легонько толкнул меня в бок. — Всё образуется. Лучшее впереди.

Пусть то и были банальные фразы, на сердце потеплело, и я благодарно улыбнулась. Грусть не исчезла, отнюдь, она ощущалась ещё отчётливее, ещё больнее. Но теперь я знала, что она пройдёт.

Мы прибрались на кухне и вызвали такси. Копаясь в сумочке в поисках кошелька, я заметила, как что-то поблёскивало на дне. Подцепила пальцами — это оказался морион на тонком ремешке, талисман, который мне подарил Рей. Буроватый камень грел ладонь. Пока я задумчиво рассматривала и ощупывала грубую гравировку, меня окликнула Мария.

— У тебя будет десять свободных минут?

— Такси вот-вот приедет. Что-то срочное?

— Кое-кто хочет тебя увидеть.

Он стоял на заднем дворе неподвижной тенью. Я застыла у двери, сжала в руке талисман, словно бы это могло придать мне сил. Шаркнула сапогом, и звук получился неожиданно громким. Он обернулся. На его правом виске больше не было белой пряди.

— Рад встрече, — чуть улыбнулся Бертран.

— Угу, — кивнула я и спрятала глаза: боялась, что он обидится, увидев в моём взгляде жалость. Язык не поворачивался что-либо спрашивать.

— Я пришёл попрощаться.

Земля под ногами качнулась. Бертран молча придержал меня за локоть.

— Куда ты уходишь? — с трудом произнесла я.

— Далеко-далеко, где меня никто не найдёт.

— И мы больше никогда?..

— К сожалению, нет.

С заднего двора, вдали от фонарей и в окружении тёмных окон, звёзды представали яркими. Я знала это небо, такое же, как в моём мире. И созвездия, хотя я не могла вспомнить ни одного, были те же.

— Не вини себя ни за что, — сказал Бертран. — Со мной, как видишь, всё хорошо. Я не пропаду, поэтому не терзайся. А лучше забудь обо мне.

— Не хочу. Больше я не хочу ничего забывать.

— Тогда… — Он вытянул из кармана белое перо. — Возьми. На память. С помощью такого же пера Лукия звала меня. Правда, теперь я буду слишком далеко, чтобы прилететь на твой зов.

Я трепетно заключила перо меж ладонями, вместе с талисманом.

— Прощай, — сказал Бертран.

Я не произнесла ни звука.

Вспышка — и ворон, громко хлопая крыльями, скрылся в вышине. Я не разглядела его силуэт на чёрном небе. Мне лишь показалось, что потухла пара звёзд.

По лугу гулял ветер, ласковый и тёплый в прогретом за день воздухе. Заходящее солнце красило высокие травы в золотисто-оранжевый, они трепетали, напоминая языки пламени. Окружённая мягким шуршанием, я вела рукой, пропуская злаки между пальцами, и широкие метёлки соцветий приятно щекотали кожу.

Голос сказал, что завтра меня заберут.

— Могу ли я отказаться?

«Когда придёт время, я спрошу, желаешь ли ты последовать за мной. Если откажешься, то больше никогда меня не услышишь».

Ветер принёс запах речной воды. Я прислушалась, но не различила птичьих песен в шелесте трав. Хотелось утонуть в них, упасть на спину и смотреть на небо сквозь трепещущие стебли. Лишь бы не думать о завтра.

Я обернулась: Тау был на вышке. Сидел на краю, свесив ноги, яркий в солнечных лучах и как будто счастливый. Возможно, я видела его таким в последний раз. В голове сами собой стали всплывать имена: Тимур, Тимофей, Тарас… Казалось, ни одно из них ему не подходит.

Поднимаясь на вышку, перед последним пролётом я остановилась. Тау что-то напевал. Мелодия дышала теплотой объятий и костровым жаром. И, хотя я не могла разобрать слов, они вдруг вспомнились мне, словно были давным-давно знакомы:

Как тебя зовут, летняя девушка?

Останешься ли ты, пока не придёт сентябрь

И не заберёт солнце из твоих светлых волос? (1)

Когда я ступила на площадку, песня смолкла. Тау стоял ко мне лицом и улыбался так, словно наконец дождался встречи. В груди защемило.

— Заслушалась?

— Ещё бы. Ты здорово поёшь.

Тау самодовольно хмыкнул, но глаза его сияли в смущении и радости, которые он пытался скрыть. А я в свою очередь не сумела скрыть тревогу.

— Выглядишь загруженной.

— Да, завтра важный день. Никак не могу отвлечься.

— Беспокойство ничего не изменит, правда ведь? Отдохни, пока есть возможность, насладись вечером — погода просто изумительная! А завтрашние заботы оставь завтрашней себе.

Оттого ли, что я безоговорочно верила ему, или же оттого, что хотела услышать эту очевидную истину из его уст, но моя тревога развеялась. Я положила расслабленные руки на перила.

Молча мы любовались закатом. Привычно задувающий под крышу ветер, запахи луга и реки, уже ставшие родными. Тогда на вышке, далеко от стен квартиры, что была центром моей жизни, я почувствовала себя как дома. Если бы время остановилось, если бы ничто больше не ждало меня впереди, а мечты и стремления никогда не осуществились, я бы не сожалела. Или так мне казалось. Почему моё тихое, безмятежное счастье отдавало горечью? Почему наполненность, которой мне так не хватало, ощущалась ненастоящей? Почему я была так благодарна и предана Тау, и почему от этих чувств так болело сердце?

— Скажи, Эн, почему ты не называешь своего имени?

Он застал меня врасплох. Было в этом вопросе что-то созвучное разочарованию.

— Однажды я возненавидела его настолько, что пожелала забыть. Чем меньше людей будет его знать, тем быстрее оно исчезнет.

— За что ты его возненавидела?

— За смысл, наверное, — пожала я плечами.

Тау вдохнул, словно собирался заговорить, но помедлил и рассеянно глянул на луг. Его черты помутнели и расплылись, точно промокший рисунок. Я протёрла глаза, и видение рассеялось.

— Меня учили, — начал Тау, — что имя является неотъемлемой частью человека. Отказаться от него — всё равно что отрезать руку. К тому же это подарок от родителей, самый первый, данный при рождении, поэтому его нужно ценить. Думаю, в любви к своему имени заключена и любовь к себе. Значит ли это, что ты ненавидишь саму себя?

— Может быть. Хотя я так мало из себя представляю, что во мне нечего ни любить, ни ненавидеть.

— Неправда, в тебе много всего замечательного. Например…

От резкого, взявшегося из ниоткуда порыва ветра в ушах зашумело, и я не расслышала, что сказал Тау. Но на душе потеплело.

— Знаешь, сейчас моё имя даже начинает мне нравится, — улыбнулась я. И, вдруг набравшись смелости, спросила: — Можно тебя поцеловать?

Тау не ответил. А мне померещилось, будто бы я уже не один раз целовала его.

— При следующей встрече давай познакомимся заново, — сказал он. — Пообещай, что назовёшь своё имя.

Дыхание перехватило. То единственное слово, упрямо рвавшееся наружу, я так и не смогла произнести: слишком страшно было нарушить данное ему обещание.

Мы стояли совсем близко к друг другу, но расстояние, разделявшее нас от прикосновения, было непреодолимо. И, хотя от обиды чуть саднило в груди, в ту минуту мне было достаточно просто смотреть вместе с ним на один и тот же закат.

––—–––

1 — Из песни “Summer Girl” группы Family of the Year

Рут стояла возле пропускного пункта, переминаясь с ноги на ногу и утаптывая свежий снег. Завидев меня, она кивнула и шагнула навстречу. От серьёзности в выражении её лица я разволновалась до желания сбежать. Однако отступать было поздно.

— Главное, постарайся вести себя как можно более естественно, — с ледяным спокойствием говорила Рут. — Ты обратилась к Рыцарям за помощью и пришла на консультацию. Наш разговор будет записываться, поэтому придерживайся плана. Ну, готова?