— А мы? А мы пойдём другим путём. Нужно нам ехать тогда не в Варшаву, а во Львов. Немцы туда не сразу пойдут. А если замирятся, то после этого в Варшаву скатаемся.

— И как мы поедем? — все вместе на четырёх языках.

— Я карту смотрел. Не доезжая до Познани, есть своротка на юг. Сначала Зелёна Гура, потом Вроцлав, оттуда на Краков, ну, а потом через Перемышль на Львов. По карте у меня примерно восемьсот километров получилось. За два дня должны добраться. Главное сейчас, дождаться, когда юнкерсы назад полетят и не пропустить своротку на эту Зелёную Гуру.

— Не пропустим, я ездил туда месяц назад, возил селитру. Продавал. Маленький городок, но брали удобрения хорошо. За день всю машину продал. — Ткнул пальцем в машину Ласло. Будто у него другая была.

— Ну, и замечательно. Отряд, слушай мою команду. Оправиться! Мальчики налево, девочки направо. И далеко не отходите, как полетят «певуны» назад, сразу по коням. Теперь время работает строго против нас.

Событие седьмое

"Лучше поздно, чем никогда"! — подумал старый еврей, положив голову на рельсы … глядя вслед уходящему поезду.

Знал, что так будет. Раз война, то машину кто-то из генералов или полковников польских захочет реквизировать в пользу великой польской армии. Вот надо было Вторую Мировую начинать? Ехали бы себе спокойно, и никто бы их не трогал. Случилось это, когда к Вроцлаву подъезжали. Там и остановиться на ночь решили. Подъезжали к железнодорожному переезду. Шлагбаум закрыт и стоит такой же «Форд», как у Ласло, а в нём шестеро солдатиков нахлобучили шинельки на головы, ветер с севера дунул, тучу принёс и мелкий противный дождик пошёл, а ведь утром ни облачка не было и солнце огромное. И пан Матеуш, глядя на сборы детей, сказал Брехту, что денёк хороший будет, вот и верь народным синоптикам.

Шлагбаум закрыт, а поезда нет. Вышел Иван Яковлевич глянуть, чего это за вынужденная остановка. И в это же время из кабины «Форда» вылез с пассажирской стороны поручик польский. Вышел и стал облизываться на тёмно-зелёный «Мерседес» глядючи. Ох, и не понравился полковнику взгляд этого молодца. Полковник прямо почувствовал, что этот толстячок сейчас ему неприятности организует.

Всё, попёрся навстречу.

— Dzień dobry, panie. Twoje dokumenty?! (Добрый день, пан. Ваши документы?!) — переводчика не надо, и так почти по-русски.

— Jestem Hiszpanem. — Ну, эту фразу выучил, болтая с Малгожатой.

— Twoje dokumenty? — нет, по-доброму не получится. На такой случай Брехт с пацанами договорился. Они должны выйти из машины и встать за ней, и быть готовыми стрелять, не доставать «Вальтеры», а быть на стрёме. Условным сигналом служило падение шляпы.

Брехт полез почесать затылок и уронил шляпу на дорогу, поднял, намеренно медленно отряхнул её, водрузил на голову и только после этого полез в карман коричневого счастливого пальто. Слышал, как позади хлопнула дверца «Мерседеса», в котором сидел Хуан и гораздо громче дверь «Форда» Лабесов.

— Proszę. (Пожалуйста). — Штук десять фраз самых нужных пейзанка ему поставила, даже говорила, что почти без акцента. Брехт протянул офицеру синий паспорт Испанской республики.

Поручик полистал для видимости документ, а потом выдал длинную фразу на польском. Из которой Брехт уловил два слова: «война» и «реквизируем». А нет, ещё «войско польское».

— Rozpoczęła się wojna Pan Hiszpan. I jestem zmuszony zarekwirować waszą maszynę na potrzeby Wojska Polskiego. (Началась война, пан испанец. И я вынужден реквизировать вашу машину для нужд польской армии.)

— Хрен тебе, дорогой! В носу у тебя ещё не кругло, такие машины реквизировать у полковников, — Брехт это проговорил по-русски с милой улыбкой, и развёл руками, типа, «моя твоя не понимать».

— Янек, — поручик махнул рукой солдатам в кузове.

Так-то лучше. Сейчас ещё надо уйти с линии огня.

Солдатики неспешно стали спускаться на грешную землю, что за дисциплина, у них, в Спасске, за такой «вылаз» из машины можно и двадцать пять километров кросса с полной выкладкой заработать. Когда последний вылез, Брехт снова уронил шляпу ещё и пнул её якобы ненароком, она полетела к обочине, и Иван Яковлевич поспешил за ней. На полпути, когда уже вышел с линии огня, он развернул, достал не спеша пистолет из-за пояса брюк и стал стрелять в сгрудившихся поляков. Загремели выстрелы и от их машин.

— Отставить! — гаркнул во всё горло и бросился к «Форду». Там ведь ещё один бравый вояка за рулём.

Бах. Водитель уже кобуру лапал, там у него револьвер дореволюционный обозначился. Тело свалилось на сиденье, заливая кровью коричневый диванчик. Брехт, стараясь в крови не извозиться, револьвер вынул из кобуры. Мало ли что в жизни пригодиться. Теперь железнодорожник. Он как раз с семафором, или как эта штука на палке называется, вылез из будочки своей. Махонькой. Как только умещается в неё.

Бах. Лежит и этот пан.

— По машинам. Ласло, тарань шлагбаум! — И побежал к «Мерседесу».

Хренушки. Не кино. Ласло завис.

— Хуан, садись за руль! — гаркнул парню Иван Яковлевич и бросился к «Форду».

Ласло круглыми глазами смотрел на гору трупов и икал. Блин, понаберут по объявлению. Брехт его сдвинул с водительского места на пассажирское и, переключив скорость, медленно тронулся. Разогнаться не удалось, потому машина не снесла деревянную полосатую палку, а просто тупо упёрлась в неё и сломала. Из-за поворота вырулил паровоз. Брехт газанул и, переехав рельсы, сбил вторую палку. И только потом разрешил себе оглянуться. «Мерс» проскочил буквально в паре метров от паровоза.

Иван Яковлевич вышел из машины. На этой стороне стояла телега, а в ней мужик в пиджаке. Просто крестьянин, но побежит же в дефензиву докладывать о происшествии, коему стал свидетелем. (Второй отдел Главного штаба Войска Польского, «Двуйка» — польская военная разведка в 1918–1939 годах. Отдел разведки при этом называли офензива, а контрразведки — дефензива). Бах. Зачем нужны свидетели, которые опишут красивый зелёный «Мерседес», наверное, единственный на всю Польшу. Ну, не повезло поляку, оказался не в том месте, не в то время. Потом, всё поляки враги, или станут ими, ну, разве вот Малгожата пока не враг.

— Ласло, садись за руль. Сможешь вести? — тряханул всё ещё зависшего Лабеса.

— А… О … У… — Это на суахили, должно быть, эх, не полиглот, не знал этого языка Брехт, потому снова сел за руль «Форда» и тронулся, даже не высовываясь и назад не смотря. Уж, Ванька-то не поляк, он крови насмотрелся и икать не будет. Только проехав с километр после первого поворота дороги, Иван Яковлевич всё же высунулся из окошка в двери и глянул назад. Разбрызгивая намечающие уже лужи, «Мерседес» зелёный мчался следом.

— Блин блинский, там же Малгожата, ещё облюёт все внутренности красавца.

Событие восьмое

В ужасных американских мультиках кот постоянно пытался убить мышонка, а мышонок — кота. То ли дело добрые советские мультики, где маленького мальчика подозревают в убийстве дедушки с помощью лопаты.

Ласло вышел из ступора неожиданно. Прямо вот сидел себе сидел с выпученными глазами, а потом на плоховастом немецком проблеял:

— Ви иха убиватька?! Савсемь. Матка Боска. О йа пьйэрдоле. Что есть теперя?

Брехт пока гонки по дороге вполне себе нормальной устраивал, мысль родил, чего Ласло с Малгожатой сказать по поводу войны на переезде.

— Это были переодетые германцы. Диверсанты, Они хотели взорвать поезд. Это был воинский эшелон, он вёз войска к границе. Взорвали бы и тысячи польских воинов погибли, так и не добравшись до границы. — А что нормальная версия и не проверишь при всём желании.

— Германццццы? Немциы? Диверьсьянты?

— Точно. Диверсанты. Поезд с поляками хотели взорвать.

— Надо ехать полиция! — теперь почти нормальные глаза, голубые и не выпученные.