Осторожно, слой за слоем, помогал Борута Мирославе снимать пущанский праздничный наряд. Намётку ей с утра женщины намотали так, как положено. А вот одеваться придется пока в свое. Разве что сама захочет спрятать приданое в сундуки и одеться в ядзвинское.

– Пойдем! – Снова, как в прошлую ночь, позвал он ее за собой в теплый полумрак. И Мирося, старательно отводя глаза, пошла.

В бане было почти темно, и тепло. Теплее, чем в предбаннике. Даже немного душно. Но, все равно, не было того горячего, обжигающего пара, которого Мирося ждала. Борута, словно кот, ловко двигался в темноте. Вот стукнуло деревом по дереву, что-то плеснуло, и в лицо Миросе ударил пряный аромат лесных трав.

– Иди сюда! – Позвал Борута. И было в его голосе что-то колдовское, что-то такое, отчего Мирослава мигом забыла о своих страхах и шагнула вперед. Туда, где в темноте светлым пятном выделялась фигура мужа.

– Вот, теперь можно и спать. – Борута довольно потерся носом о плечо жены. От распаренной Мирославы горьковато пахло луговыми травами, и этот запах пьянил не хуже пенного пива.

Больше всего мужчине хотелось сейчас остаться тут, в тесном мирке остывающей бани. Устало закрыть глаза, позволяя себе отпустить послепраздничную усталость и подспудную тревогу, тихим зудом отравляющую ему все веселье последних дней. Но они и так задержались, нарушая издавна заведенный порядок, что последний пар – для банника.

Встрепенувшись, Борута начал осторожно выбираться из-под прикорнувшей в его объятиях жены. Нечего, в самом деле, нежить гневить. Разгневается еще, пакостить начнет. Конечно, запарить кого-нибудь из его, Борутиной, семьи банник вряд ли решится. Но лишние склоки в доме – не к добру.

Впрочем, упомянутый банник сам показался человеку, негромко кряхтя, высунувшись из-под лавки. С хитрым прищуром осмотрев парочку, потом одобрительно кивнул. И приветливо махнув Боруте рукой, снова скрылся под лавкой.

Брута усмехнулся. Видимо, это можно было считать благословлением на пользование баней во внеурочный час, но пора и честь знать. Растормошив сонную Миросю, Борута сунул ей в предбаннике в руки заранее приготовленную Неттой чистую рубаху. А сам ненадолго вернулся в баню, чтобы поблагодарить банника за гостеприимство, щедро плеснув на остывающие камни травяного отвара.

Вечерняя прохлада немного остудила голову, так что Мирослава довольно быстро пришла в себя. Натянув рубаху и юбку, она начала было возиться с керсеткой, но была остановлена мужем.

– Оставь. И так сейчас снимать.

Быстро перебежав через подворье, пара скрылась в доме. Борута уверенно вел жену туда, где в отдельной клети для них уже была готова постель. Там же стояли сундуки с Миросиным приданым. Прикрыв за собой дощатую дверь, Борута дождался, пока Мирося уляжется у стены, и погасил лучину. Терпеливо переждав возню жены, пытающуюся найти местечко поудобнее, он притянул ее к себе и наконец-то позволил себе уснуть.

Некоторое время Мирося лежала тихо, как мышка, привыкая к ощущению мужчины рядом с собой. Потом заворочалась, попробовав выползть из-под тяжелой руки, но ничего у нее не получилось. Едва ощутив движение, Борута что-то проворчал во сне и повернулся к жене, для верности придавив ее еще и второй рукой. Поглядев на это безобразие Мирося хмыкнула и снова поерзала, пробуя устроиться хоть так.

Наконец-то ей это удалось, правда, для этого пришлось повернуться и подползти к Боруте впритул, прижавшись спиной к теплому боку. Полежав так немного, Мирося окончательно пригрелась. Мерное дыхание Боруты шевелило прядки волос, смешно щекоча щеку. Но двигать рукой, чтобы поправить волосы, было лень. Вскоре в тишине клети раздавалось только тихое дыхание обоих супругов.

Утомленная гулянием Ятвежь спала. И только сторожа на постах была на чеку. Молодые воины сменяли друг друга, храня покой соплеменников. Яркие, лучистые, какими они бывают только в самом конце лета, звезды показались на небосводе. А в темной клети из угла вылез домовой. Прислушавшись к дыханию спящих людей, он осторожно подкрался к кровати, некоторое время внимательно разглядывая новую обитательницу дома.

Недовольно поморщившись, глядя на хрупкое тельце, почти теряющееся в складках просторной рубахи, Хозяин сокрушенно вздохнул: «Худосочная какая-то. Хоть не больная?». Внимательно принюхался, смешно поводя длинным носом, но никаких признаков болезни не учуял. От молодухи пахло здоровьем, чужой силой, да так сильно, что домовой едва не чихнул, и хозяином этой постели. Ну, это-то как раз понятно, дело молодое.

Недовольно покрутив головой: «Эх, молодежь! Поди их пойми!» – Хозяин деловито зашуровал по сундукам. Пересчитывал сорочки, придирчиво оглядывал тонкую вышивку… В конце концов, что-то решив для себя, довольно кивнул. Ничего, что худая, зато хоть не безрукая. Будут с нее люди.

Жизнь в Ятвеже потекла своим чередом. К новой вождевой невестке приглядывались, за ней присматривали. Где-то довольно улыбались, где-то сокрушенно качали головами, но, в общем и целом, в новом доме Мирослава прижилась.

Работы здесь оказалось намного больше, чем дома. Точнее, не то чтобы больше, но здесь Миросе с Неттой приходилось делать многое из того, за чем дома пани Малгожата с младшими хозяйками только присматривала. Поэтому Мирослава хоть и умела все (как и положено порядочной пани дома), ко многому была непривычна. И, конечно, ядзвинки сразу заметили, что ей не хватает сноровки.

– Ишь! – Язвительно замечали одни. – Привел пан Сколоменд белоручку. Сперва скотницу ей подавай, потом прачку… А потом обвешается побрякушками, как пущанские бабы, и велит на улице ей кланяться.

– Угомонитесь! – Отвечали другие. Как правило, постарше и помудрее. – Можно подумать, сами сразу всему научились. Ни одной от мамки мокрой тряпкой не попадало за упущенных гусей да за испорченную кудель.

Жалея добротных вещей из приданого, Мирося скоро попрятала яркие пестрые складчатые юбки в сундуки, одевая поверх рубахи подаренную Неттой простую юбку. Была она из добротной шерсти, но домотканой, не покупной. К ней прилагалась такая же шаль, крепящаяся на плечах красивыми булавками.

Заметил ли Борута такие изменения в жене, осталось неясным. Он вставал до рассвета, приходя домой только на обед и после заката. Основательно мылся в бане, словно смывая с себя неприятные мысли и дела, и только потом обращал внимание на Мирославу.

Иногда, правда, приходил пораньше. Просил помочь ему обмыться. И надолго уводил с собой в баню, где до поздней ночи миловал и рассказывал, какая замечательная жена ему досталась. Уходя, с некоторых пор Борута завел такой обычай, они всегда щедро поливали остывающие камни добрым пивом. «За добро – добром» – Отшутился как-то Борута от вопросов Мироси про банника.

Так что нельзя было пожаловаться, что Борута совсем уж позабыл жену. Но стал как будто немного чужим. И Мирославе очень не хватало их прежних разговоров. Иногда ей казалось, что это бабьи сплетни стали между ними. И что Борута жалеет, что не взял в жены крепкую и умелую ядзвинку, за которой никому не надо хвосты заносить.

– Не бери в голову! – Уговаривала Миросю добрая Нетта, помогая в непривычной работе. – Это они бесятся, что два лучших жениха в одно лето в чужие руки ушло. Про Небра с Вигрусей, правда, давно все знали, а все ж… Хоровод хороводом, но пока родители не благословили, все еще иначе выйти может. А Боруту пан-отец совсем неожиданно просватал. Народ только ахнуть успел.

– Ну и забирали бы себе своего Боруту! – В сердцах ворчала Мирося, от души отбивая праником мужнину рубаху. – Сколько лет под самым носом ходил, никто не позарился. А теперь, как с цепи сорвались!

– Да просватан он был много лет. – Грустно улыбнулась Нетта. – Мальчишкой еще был, сосватал ему отец соседку нашу. А она возьми да и помри за год до свадьбы. Хорошая была девочка, добрая. Да уж больно хлипкая, все к тому и шло. Они там на самых болотах сидят, так зимы не проходило, чтобы кто-то от лихорадки не слег.