Во дворе ее тут же подхватила пани Малгожата, потерявшая дочку. Услышав, что та была с отцом, не стала ругать, но все же отправила обратно в светелку.

– Хватит уже, набегалась. – Ворчала пани Малгожата, придирчиво оглядывая Миросю и вынимая из волос случайно зацепившийся листик. – Шляхетная панна, а бегаешь по лесам, словно ядзвинка… – Пани Малгожата осеклась, поняв, что сказала глупость. Но виниться перед враз побледневшей дочерью не спешила. – Значит так, нечего бездельничать. Приданое еще не все дошито.

Следующие две недели прошли почти спокойно. Прослышав о двойном сватовстве, несколько соседей приезжали поздравить (заодно, и сплетни свежие узнать). Но усадьба пана Януша всегда славилась своей хлебосольностью, так что врасплох никто никого не застал. И сплетен особых не услышал.

Пани Малгожата только качала головой: «Воля мужа в доме, что воля Творца». А сам пан Януш и подавно не давал сбить себя с толку.

– Просватали? Да, просватали. А чего ж не просватать, если дом богатый и род старинный?

– Погане? Ну, наши пращуры, говорят, тоже поганами были. Пока князь на королевишне с южных земель не женился. А вот сын уже их поганином не был. Так что вера, она такое дело… наживное.

– С чего они вообще во двор заявились, ядзвины эти? Дак, говорил же, жеребчиками-однолетками хотели с соседом сменяться. Орденцы, песиголовцы, полтабуна разокрали и разогнали. Все заново начинать надо.

– Чего пана Ахрима не спросил? А ты знаешь, сколько он за случку со своим фризским дерет? Видит Творец, у орденцев свой табун обратно выкупить, и то дешевле будет…

То, что пан Януш, за словом в карман не лез никогда, новостью не было. Но то, что он и не собирался ни отнекиваться, ни темнить, любителей свежих сплетен очень огорчило. Ну  какое, скажите, удовольствие, пересказывать под большим секретом новости соседям, если завтра или послезавтра они обо всем узнают из первых уст?

Ни Миросю, ни Марысю, понятное дело, гостям не показывали. Просватанные панны сидели в светелке и старательно шили приданое. Тем более, до Марылиной свадьбы оставалось всего-ничего.

– Соколувский – не дурак! – Шептались некоторые соседи. – Он-то молодому Ясновскому и добра выслал, и холопов на обзаведение. А теперь его дочка на том добре хозяйкой и сядет, потому как Ясновскому отказать теперь неловко.

– Да они давно уже сговорены были. – Возражали те, кто получше знал обе семьи. – Опять же, то добро, то он Лукашу в Ясновку отправил, давно не в счет. Небось, приданое все равно давать придется, честь по чести. Так что не выгадал ничего пан Соколувский, а вдвойне потратился.

Мало-помалу, страсти улеглись. Соседи нашли новые поводы поговорить и все, казалось, успокоилось. Ровно до того дня, когда пан Соколувский со всем семейством не явился в храм. Был большой праздник, святыня была украшена ветками цветущих деревьев и зеленью. Служба еще не началась, поэтому со всех окрестных поместий на площадь перед святыней стекался народ.

– Ядзвинова! Ядзвинова идет! – Раздались шепотки в толпе, стоило Миросе вслед за матерью и сестрой выйти из брички.

Сами шепотки мало кого бы задели. Мало ли о чем вздумалось людям поболтать? Новая лента, дорогие бусы или, наоборот, штопанная юбка… Всегда найдется что-нибудь, за что можно зацепиться бабьим языком. Но вот то, что при виде ее матери стали хватать детей и прятать их, осеняя знаком Творца, ранило Миросю в самое сердце.

Пан Януш, считавший, что обо всем уже переговорил с соседями-хозяевами, только окинул толпу строгим взглядом и прошел вперед. Заводиться с бабами ему, шляхтычу и рыцарю, было не с руки. Поболтают и угомонятся.

Пани Малгожата поджала губы, запоминая особо громких кликуш, и прошла вслед за мужем. Чего-то подобного она и ожидала, когда пан Януш впервые заговорил о подобном сватовстве. Но главная площадь перед святыней – не место для выяснения отношений. Шляхетная пани – это вам не торговка, чтобы прилюдно вцепляться сплетнице в космы. Ничего, сегодня переморгают.

А дома пани Малгожата объяснит дочерям, что у каждой змеищи есть если не дочка, то внучка, если не внучка, то братаница или сёстрыница. И что никто из живущих на земле не свят. Сегодня ты обсмеяла соседкин грешок, а завтра твои собственные грехи выплывут наружу. А они выплывут, уж пани Малгожата постарается.

Тут колокол возвестил о начале службы и местным кумушкам ничего не оставалось, как оставить Соколувских в покое и вернуться под крыло отцов и мужей. Те, в свою очередь, перекинувшись парой слов с паном Янушем, смотрели на дражайших супружниц неласково. Вера верой, ядзвины ядзвинами, а ссориться с Соколувскими было невыгодно.

И молодой Ясновский, даром, что на выжженой веске сидит, свое слово скажет. Поместье-то можно отстроить, а земли при Ясновке много, и хорошей. Да и старые Дембовские уже спешат, чтобы поприветствовать сватьев. Им-то с того сватовства один прибыток, их Зоська в Соколуве за наследником. А у Дембовского, говорят, сам князь когда-то одалживался. Это вам не шутки!

В общем, когда почтенный храмовник вышел на помост и начал протяжно читать книгу Творца, местная шляхта уже успела утихомирить самых ярых поборниц веры.

И все же, из храма Мирося выходила сегодня неохотно. Не спешила, как иногда бывало, поперед родителей, получая за это строгий нагоняй от отца, а еле переставляла ноги. Помощь пришла, откуда не ждали. Когда Мирослава замешкалась на пороге, Марыля просто взяла ее за руку и потянула за собой, щебеча.

– Так что ты говоришь, он тебе обещал? Кораллы или самоцветы?

– Когда? – Мирося не ожидала вопроса и не смогла сразу понять, чего от нее хочет сестра. А та продолжала преувеличенно восторженным тоном.

– Ну как же?! Когда на колени перед тобой ставал!

– Да так… Всякое… – Мирося потупилась. Не пересказывать же, право слово, их с Борутой разговор при посторонних.

– Ах, а мне интересно, где он научился такому обращению. Иным бы панам у него поучиться.

А ты видела, какие у них свиты? Шелком подбиты! Спроси при встрече, у кого они такой яркий брали…

За этой болтовней Мирося сама не заметила, как дошла до брички. И только когда пан Януш дал холопу на козлах знак трогать, опомнилась.

– Ох, Марысю, ну ты ж и сорока. – Устало улыбнулась сестре, покачав головой. – Совсем меня заморочила.

– Зато ты б видела, как этих, – сестра презрительно кивнула назад, где за домами еще виднелся шпиль святыни, – перекосило. Да из них половина, если не больше, за кораллы душу не то что ядзвину, самому его хозяину продадут.

– Тихо! – Полушепотом цыкнула на дочерей пани Малгожата. – Нашли кого поминать в праздник!

А пан Януш задумчиво посмотрел на обеих дочерей и, жестом подозвал ехавшего верхом Гжегоша, что-то негромко сказал ему, суя в руку тугой мешочек. Тот расплылся в довольной улыбке, потом кивнул младшему брату, и они с Лукашем скрылись в одной из боковых улочек. От женщин, провожающих Гжегоша любопытными взглядами, пан Януш только отмахнулся. Дескать, то мужские дела, не лезьте.

Гжегош с братом нагнали семью почти перед въездом в поместье. Довольно улыбнулся в ответ на встревоженный взгляд жены и ловко перебросил отцу все тот же мешочек. Марыля с Мирославой, позабыв о собственных переживаниях, внимательно наблюдали ту сцену. Но спрашивать не решались.

И только дома, когда пани Малгожата уже распорядилась подавать обед, пан Януш прокашлялся и неспешно встал из-за стола.

– Ты, Марысько, хоть и сорока у меня, но сегодня всем показала, что Соколувских задирать не след. Так их, дочко!

С этими словами он вытянул из кошеля коралловые бусы. Бусины были некрупными, но яркого, насыщенного цвета, который так ценится как паннами, так и замужними пани.

– Ой, та-ата! – Марыля от восторга захлопала в ладоши. А пан Януш достал второе украшение. На тонком шелковом шнурке покачивалась небольшая янтарная подвеска.

– Это тебе, Миросько, – он ласково потрепал по макушке младшую дочь.  – Для отвода дурного глаза.