Мингю пытается не думать о том, сколько еще они будут сидеть в этой резиновой тишине, что тянется во все стороны сто раз пережеванной жвачкой, но не выходит как-то, поэтому он думает – и мозг почти откидывается, ибо после всего произошедшего откинулся бы даже самый стойкий. Мингю не откинулся, но близок. Держится. Строит из себя крутого и гордо позволяет тишине продолжать пережевывать саму себя.

Это же Чонхо, господи. Мелкий шкет, с мамой которого он как-то соджу[6] на кухне цедил, пока этот самый мелкий шкет спал в соседней комнате зубами к стенке. Это Чонхо, который дуется каждый раз, когда его называют милым или намекают на то, что он все еще ребенок. Гиперактивный Пак Чонхо с шилом в жопе размером с Пизанскую башню. Шумный, дурной, но, боже, такой родной. Младший брат, о котором он не просил, да.

Тишина вдруг вскидывает руки и решает уступить место совершенно постороннему и громкого звуку, который Мингю даже не сразу идентифицирует. Понимает неожиданно, что это урчит его живот. Думает о предателях и том, что кругом один обман, чувствует себя предельно неловко и хочет сквозь землю провалиться, потому что видит, как Чонхо оглядывается на него с вытянувшимся лицом.

Смотрит максимально растерянно и выдает вдруг:

– Ты жрать, что ли, хочешь?

Мингю сглатывает, чувствуя себя неудобно, шарит глазами по кухне, не хочет отвечать совсем, ибо ответ и так известен, хоть он его и сам не осознает. Мнет опять пустую сигаретную пачку в руках и переезжает танком очевидное:

– Нет.

Брови Чонхо ползут еще выше, когда живот Мингю возмущается на это «нет» как только может.

– Что-то я тебе не верю.

– Ну и что теперь? Ты мне бутерброд сделаешь?

– В холодильнике есть кимпап из 7-Eleven[7]. Даже не просроченный.

– Ебать ты меня обрадовал.

Чонхо фыркает и отворачивается. Мингю начинает жевать щеку изнутри, когда понимает, что, как обычно, феерично просрал шанс завязать подобие разговора. Нет, почему с этим парнем настолько сложно? Что с мелким, что со взрослым.

Он с титаническим усилием переступает через себя и открывает холодильник. Не глядя хватает кимпап (ничего похожего на него там больше нет), на ходу срывает обертку и плюхается прямо на журнальный столик, подминая под себя какую-то газету. Отправляет в рот сразу два куска, угрюмо смотрит на Чонхо, который переводит на него взгляд в ответ. Мингю вдруг замечает, что экран его телефона черный. Он все это время на отражение свое смотрел?

– Что?

– А что? – мгновенно реагирует Мингю с набитым ртом.

Они опять сидят друг напротив друга и снова молчат. Наверное, он бы привык даже к тишине этой, если бы ее не нарушал ворох мыслей в собственной голове, который начинал активизироваться сразу, как только он оказывался с Чонхо лицом к лицу.

Мингю вдруг великодушно решает про себя, что раз он старше, то ему и рулить ситуацией. Очень милосердно же с его стороны, ага? И лучше это сделать…

…а как это сделать. Издалека?

Он все еще чувствует себя немного обиженным, но Мингю не десять лет, чтобы не понимать истинную природу всех сказанных слов. Он упрям во многих вопросах, бесспорно, но упрямство и гордость отходят на второй план куда быстрее, чем он успевает это осознать. Сейчас другие вещи куда важнее.

– Как вы познакомились? – Издалека так издалека.

– С кем? – сразу же оживляется Чонхо.

– У тебя много вариантов?

– С Мингю? А… мы… на курсы вместе ходили. Готовились к поступлению в старшую школу. Правда, он на год младше был и не особо парился по этому поводу, – Чонхо смеется, – говорил, что у него еще целый год в запасе. А у меня вот его не было.

– В одну старшую школу поступили?

– Ага. Он следом за мной.

– Какой верный.

Чонхо опять смеется – чуть тише, чем до этого, и как-то бесконечно грустно.

– Переживаешь, что ли? – нехотя интересуется Мингю.

– А ты бы не переживал?

Он резко перестает жевать и возводит взгляд к потолку, пытаясь представить себе реакцию Тэёна, который по утру открывает свои прекрасные очи и видит не того Мингю, которого привык видеть каждый (или почти) день. В одном он уверен точно: Тэён догадался о подмене так же быстро, как и Чонхо. Если не быстрее. У Тэёна просто под кожу вшит радар на Мингю – его Мингю, – а еще на странности, которые стороной его никогда не обходят. Видать, он заразился. Черт бы побрал этого Тэёна.

– Ты бы не переживал, если бы твой Тэён пропал, а потом бы выяснилось, что он в другом мире? – режет Чонхо без ножа, когда понимает, что Мингю подозрительно долго молчит.

– Этот дурак и в своем мире приключения на свою жопу находит. В этот раз тоже нашел, – отмахивается он и от неожиданности прикусывает язык. Ой, зря.

– Что ты имеешь в виду?

Мингю настырно молчит и дожевывает кимпап, а Чонхо вдруг решает прекратить обстрел каверзными вопросами, переключив свое внимание обратно на телефон. С черным экраном, ну да.

Он смотрит на настенные часы. Минутная стрелка щелкает и передвигается на одно деление вперед. Только девятый час вечера. Как просидеть в этом резиновом молчании еще несколько часов? Мингю надеется, что этим все и ограничится. А потом он, может, даже посмеется над абсурдностью всего, что произошло. Это же так иронично. Так, блядь, тупым ножом по подтаявшей коже где-то в районе груди.

– Сейчас я думаю обо всем этом и… – начинает Чонхо и сразу спотыкается, путается в словах, а взглядом – в волосах Мингю. – Разве такое вообще возможно?

– До тебя только сейчас и доперло? Серьезно? – Мингю чужой взгляд из прядей волос выпутывает – поднимается с места и уходит на кухню.

– Чем больше я думаю об этом, тем больше… я даже не знаю, как это сказать. – Чонхо оборачивается ему вслед, закидывая руку на спинку дивана. – Никто мне не поверит. У меня нет доказательств.

– А зачем тебе что-то доказывать? Ты собрался кому-то рассказать об этом? – Мингю выбрасывает упаковку кимпапа и по привычке лезет в карман, запоздало вспоминая, что пачка сигарет давно пустая.

– Нет. Просто… подумалось вдруг.

– Я – живое доказательство, если на то пошло.

Чонхо фырчит, как кот, которого погладили, когда не просят, и встает с дивана.

– Пойдем.

– Куда?

– Сигарет тебе купим. Все равно делать больше нечего.

Тишина вдруг схлопывается, съеживается до размеров точки, а затем словно почти взрывается в попытке стать чем-то другим. Почти, но нет. Мингю чувствует, как она балансирует на краю пропасти – не может ни рухнуть вниз, ни остаться. Наверное, не время еще.

Он моргает пару раз, переваривая услышанное, тянет руку, чтобы выбросить пустую пачку следом за оберткой кимпапа, но передумывает на полпути – кладет мятую коробочку на стол под вопросительным взглядом Чонхо. Пожимает плечами. Не хочет произносить вслух, что это все, что осталось у него от Тэёна в этом мире.

Интересно, как много времени нужно, чтобы научиться разговаривать друг с другом молчанием?

У них неплохо получается.

– Печеньку возьми с собой, – бросает Чонхо через плечо.

– Что? Печеньку? – Мингю аж тормозит от непонимания.

Сзади радостно гавкает корги.

Оу.

– Только не говори мне, что вы назвали собаку Печенькой.

– Не мы, – Чонхо посмеивается, пока зашнуровывает кеды.

– О господи, ладно, – сдается Мингю, хочет добавить вдогонку: «Меня это не касается», но эти слова как будто не хотят покидать рот, хотя имеют полное право быть сказанными. Он оборачивается на собаку: – Ну пойдем, Печенюха. Только сразу говорю: я за тобой какахи убирать не буду. И к слову, – он глядит на Чонхо, – мне босиком идти?

– Можешь… можешь надеть вон те кеды, – тот кивает в сторону мятных конверсов, а Мингю сразу понимает, чья это обувь.

Он, честно говоря, вообще ни о чем не успевает подумать. Ни когда они в лифте спускаются на первый этаж, ни когда смотрит, как корги натягивает поводок, утягивая Чонхо вслед за собой к выходу. Ни о чем не успевает.