© Ким Х., 2022

© ООО «Издательство «АСТ», 2022

Nothing But Thieves – Neon Brother

Ty Dolla Sign & Future feat. Kiiara – Darkside

Five Finger Death Punch – Cold

Jaymes Young – Feel Something

Poets Of The Fall – Standstill

Ruelle – Live Like Legends

Thirty Seconds To Mars – Rescue Me

My Darkest Days – Come Undone

RAIGN – Wicked Games

Poets Of The Fall – Carnival Of Rust

Billie Eilish, Khalid – Lovely

PVRIS – You And I

– В общем, как-то так.

Санхён прокручивает на указательном пальце кольцо со звенящими на нем ключами и лениво надувает пузырь из жвачки. Мингю отстраненно вслушивается в шарканье подошвы чужой обуви и перехватывает ручку дорожного чемодана другой рукой, не имея ни малейшего понятия о том, что вообще думать и как быть. Думать, стоит отметить, нужно в срочном порядке, причем рационально и трезво, а не как обычно, но мозги шевелиться отказываются, попросту застыв мертвой неподвижной массой в его голове.

– Спасибо, – нехотя давит из себя Мингю – не потому, что благодарить не за что, а потому, что не привык получать помощь из ниоткуда. Честно говоря, Санхён мало чего общего имеет с этим противоречивым «ниоткуда» – просто он привык рассыпаться в своей бесценной помощи направо и налево. Даже если не просили. Даже если Мингю четко и ясно дал понять, что подачки ему не нужны, что он вполне в состоянии самостоятельно справиться с беспросветной задницей, которая со смачным чавканьем зажевала его, даже кольца с рук не выплюнув потом, будто рыбьи кости.

– На том и порешили. – Санхён подкидывает ключи в воздух, ловит и бросает их Мингю, но того природа ловкостью не одарила – приходится наклоняться и слушать хруст поясницы. – Можешь оставаться здесь столько, сколько посчитаешь нужным. С родителями я уже поговорил.

– Спасибо, – во второй раз жует Мингю слово это непривычное, но даже не пытается его распробовать – отплевывается скорее и думает, что ну вот как так угораздило.

В маленьком дворе, спрятанном за железным забором, который выкрашен темно-зеленой краской, потрескавшейся еще лет десять назад, нет ничего, кроме чахлого деревца, пары ящиков и старой скамейки почти у самого входа в одноэтажный домик. С навеса над крыльцом срываются тяжелые капли после ночного дождя, собираясь в лужу на бетонном выступе. Мингю переступает с ноги на ногу, слушая хлюпанье влажной земли под кедами, и так нестерпимо хочет развернуться и просто уйти, что сил никаких нет. Но он не уходит – взглядом пересчитывает зубы дареного коня, подмечая кариес тут и там.

Санхён поднимает ногу и смотрит на грязь на подошве, а затем с невозмутимым видом ступает в редкую траву возле забора и вытирает о нее ноги. Мингю наблюдает за ним с некой обреченностью. Все еще хочет сбежать и позволить внезапно ставшим неприветливыми улицам Сеула проглотить себя. Может, в желудке мегаполиса не так уж и плохо. И не нужно обременять себя чужой добротой, стоящей поперек горла.

– Ты давай только это, не начинай, – жует жвачку Санхён, – гордость штука многогранная и не то чтобы плохая, но сейчас она для тебя – непозволительная роскошь.

– Дело не в гордости, – сердито обрывает его Мингю.

Ответом ему служит усталый вздох, а следом скрип калитки. Санхён оборачивается перед тем, как уйти:

– Съемщики всегда оставляли после себя бардак и кучу ненужных вещей, которые с годами накопились, поэтому не удивляйся горам хлама.

Он бросает Мингю наедине с грязным двором, покосившимся домиком и тлеющим внутри желанием быть проглоченным улицами Сеула. Улицы отвечают ему протяжным ревом мотоцикла где-то невдалеке, грозно прерывая им стук дождевых капель, по-прежнему тяжело срывающихся с карниза над крыльцом. На небольшой грязевой луже возле одной из ножек скамейки вздувается и сразу же лопается пузырь. Дареный конь улыбается полусгнившими зубами и нетерпеливо взмахивает хвостом, а Мингю понимает, что все-таки будет проглочен, но отнюдь не мегаполисом, что блестит окнами многоэтажек, а задворками Синчхона, где один косой дом на другом, а из-за забора проглядывает чужое белье, сохнущее на солнце. Удивительно, как такие трущобы гармонично вписались в самый центр столицы.

Он вздыхает глубоко, делает шаг в сторону крыльца и показательно и с размаху наступает в лужу на выступе. Щелкает дверным замком.

Пять лет назад жизнь была другой совсем. Пять лет назад сам Мингю был другим: улыбался как-то теплее, шире, охотнее, не хотел пропасть на улицах уже давно знакомого, хоть и не родного города, смотрел вперед с надеждой глупой такой, но беспощадной к ссадинам на коленях, которые он разбивал всегда, когда падал. Надежда беспощадная и милосердная одновременно. Огоньком внутри горящая. Теперь же ссадины на коленях не затягиваются, а плечи оттягивает вес пяти прошедших лет, которые раньше легкими были и воздушными. Которые были будущим, прошитым мечтами.

А потом приходится бросить учебу на четвертом курсе, потому что бабушке диагностируют рак последней стадии. Мингю свою бабушку всегда очень любил, она была всей его семьей, заменила ему родителей, которых не стало, еще когда он в садик ходил. Вот так раз – и не стало. А следом за ними и бабушки самой. Мингю один остался. И одиночество это легло на голову колючим венцом.

А теперь что? А теперь двадцать пять уже, незаконченное высшее образование грузом прошедшего времени, пятое по счету увольнение за последние пару лет и отсутствие средств к существованию. Теперь вот приходится на горло своим принципам наступать и принимать помощь от друга детства, с которым когда-то вместе в садик по соседству ходил. Мингю честно пытался, правда. Съехал со съемной квартиры сразу же, как оплаченный месяц истек, кантовался в дешевых гошивонах[1] на последние деньги, попутно искал другую работу, но попытки сломанные вещи заново склеить – занятие такое себе. Вот и Мингю не клеился, хоть и не вещью был, а очень даже живым человеком. Вроде. По первости точно.

У Санхёна глаз наметанный, зоркий такой, Санхён раскусил его сразу почти, к стенке буквально припер, обвинил в ненужной глупости, заставил чемодан застегнуть и ехать сюда, на Синчхон. Мингю поехал – смотреть дареному коню в гнилые зубы и радоваться тому, что хоть такие есть. Может, потом на стоматолога ему заработает.

Внутри дом выглядит куда лучше, чем снаружи, но приступ облегчения Мингю пока не ловит – обходит сначала две небольшие комнаты с кроватью и рабочим столом в одной из них, разглядывает крохотную, но вполне уютную кухню, изучает ванную, находит стиральную машинку рядом с кладовкой и все-таки успокаивается. Садится в кресло в гостиной, устало вытягивает ноги и смотрит в потолок, на котором черным разрезает белое трещина.

Санхён не преувеличил – хлама чужого действительно валяется много по углам. Спустя полчаса Мингю находит в шкафу ворох поношенной одежды, в кухонных шкафчиках – просроченные консервы и вскрытую полвека назад пачку кукурузных хлопьев, которые уже давно отсырели. Он бегает с веником и совком по всему дому не меньше четырех часов, сгребает в мусорные пакеты хлам непонятного назначения и проклинает свою чистоплотность, по которой так любил проезжаться танком с шуточками Тэён. Мингю именно Тэёна и вспоминает, когда смотрит на чьи-то штаны со смачными следами кетчупа. Странные ассоциации такие, надо сказать, но кого еще ему вспоминать, если именно Тэён с ехидной рожей всегда вытирает жирные после пиццы руки о свои джинсы. А иногда и о джинсы Мингю – просто чтобы позлить немного.

Своих вещей у Мингю мало совсем. Одежда занимает лишь две полки в шкафу, ноутбук находит свое место на рабочем столе, а любимая кружка – на кухне возле электрического чайника. Он долго заглядывает во все ящики подряд и ищет настольную лампу, уже представляя, как будет разворачивать ее плафоном в лицо Тэёну с вопросом «вымыл ли ты руки, свинота», но лампы нет нигде, хотя быть должна. И она находится – на самой верхней полке в кладовке, которая по размеру оказывается в половину кухни. Здесь бы даже можно было устроить атмосферный кабинет, если бы помещение не было до самого потолка завалено хламом, который сюда, судя по всему, сваливали несколько лет подряд. Первой мыслью становится вынести это все во двор, устроить ритуальный костер и подпалить облака, но Мингю только оглушительно чихает и спрыгивает вниз с зажатой в руках настольной лампой.