Как могла она хоть на миг вообразить, что любовь ее позади! Как могла назвать это блаженство простым сексуальным желанием, игрой гормонов? Между игрой гормонов и тем, что творится с ней сейчас, такая же разница, как между небом и землей.

Где-то в глубинах тела властно рождался могучий отклик на его ласки. Миг – и Шелби забилась в объятиях Нейва, исступленно выкрикивая его имя:

– Нейв!

– Сейчас, милая, сейчас!

Он приподнялся над ней, приблизил лицо к лицу, щекоча щетиной нежную кожу ее щеки.

– Шелби, радость моя, как же я мог жить без тебя!

Он вошел в нее одним мощным толчком – и жгучая радость пронзила Шелби, и легко и без усилий, словно Нейв был для нее давним и постоянным любовником, она ответила на его ритм.

– Шелби... прекрасная моя Шелби... – шептал он, словно в бреду.

Они двигались слаженно, без слов понимая друг друга. «Я люблю тебя, Нейв, как же я тебя люблю!» – думала Шелби и хотела прокричать о своей любви на весь белый свет, но голос ей не повиновался.

Они достигли кульминации одновременно и замерли, тяжело дыша, совершенно обессиленные.

Что-то влажное смочило Шелби щеки, и с удивлением она поняла, что это слезы.

– Прости... что я плачу... я не потому...

– Тише, милая. Не надо извиняться. Все хорошо.

Он приложил ее руку к своей груди, и, замерев в сладком блаженстве, Шелби слушала, как постепенно успокаивается и умеряет ход размеренное биение его сердца.

Позже, когда они лежали обнявшись в сгущающихся сумерках, а за окном щебет дневных птиц сменялся воркованием ночных, Нейв сказал:

– Знаешь, я о тебе беспокоился.

– Почему?

– Сам не знаю. Но в городе происходят какие-то странные вещи, и мне это не нравится.

Он перекатился на бок и зажег настольную лампу. При слабом электрическом свете Шелби с любопытством оглядывала его тесную, скромно обставленную, но безупречно чистую спальню.

– Ты просто нервничаешь оттого, что Росс Маккаллум на свободе. Все здесь его опасаются.

– А ты – нет?

Шелби поколебалась. Может быть, пора признаться? Ведь рано или поздно Нейв должен узнать, что отец Элизабет, быть может, вовсе и не он! Но нет, ни за что на свете она не расскажет ужасной правды – тем более в такую минуту!

– Я больше всех его боюсь, – призналась она, облизнув пересохшие губы. Господи, что почувствует Нейв? Какими глазами на нее посмотрит, когда узнает, что ее касались грязные лапы насильника? – Но стараюсь бороться со своим страхом.

Нейв пристально и серьезно взглянул ей в лицо.

– Шелби, – сказал он тихо, – я знаю, что случилось.

– Да нет, едва ли, – принужденно усмехнувшись, ответила она. Но глаза Нейва не отрывались от ее лица, и сейчас она читала в их стальной глубине лишь любовь и понимание.

– Маккаллум изнасиловал тебя, Шелби. Поэтому ты и уехала из города.

Сердце ее болезненно сжалось, и на глазах вновь заблестели слезы.

– Раньше я не знал, что ты была беременна, – продолжал Нейв вполголоса. – Но теперь все понимаю. Ты боялась рассказать мне о ребенке, потому что не знала, кто его отец – я или Маккаллум.

– Нет, только не он! – вскрикнула Шелби. Слезы потекли у нее по щекам. – Это не он! Это... этого просто не может случиться!

– Шелби, не все ли равно?

Конечно, нет! – Только вообразить, что ее дочь, ее драгоценное дитя, могла быть зачата в этом кошмаре... Шелби зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Нейв привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб.

Ты не знаешь, кто отец твоей дочери, и это тебя мучает.

Нет-слабо запротестовала она.

Он приподнял ее голову за подбородок, заставив смотреть себе в глаза.

Шелби, милая, ты ни в чем не виновата.

Но...

– Ты меня слышишь? – настаивал он, не давая ей отвернуться. – Ты не виновата. Ни в чем.

– Но я... я... – Рыдания мешали ей договорить.

– Не надо, милая! Все позади.

Он снова прижал ее к себе – и Шелби рыдая, уткнулась ему в грудь. Те чувства, что она десять лет носила в себе и скрывала от себя самой, наконец-то пролились очистительными слезами.

До сих пор ее тайны не знал никто, исключая разве отца – узнав, что дочь беременна, он заставил ее поведать обо всех событиях той ужасной ночи. Но отец не мог утешить ее, не мог стать ей опорой, и даже в самом смелой фантазии Шелби не пришло бы в голову рыдать у него на плече. А Нейв... Нейв – совсем другое дело.

– Все позади, Шелби. Теперь все будет хорошо.

«Если бы!» – мысленно ответила Шелби. Как хотелось ей поверить его утешениям, уцепиться за них, словно за соломинку! Но Шелби знала: ее испытания еще не окончены. Не найдена дочь, не раскрыты семейные тайны, а где-то во тьме, словно хищник, подстерегающий добычу, бродит Маккаллум и ждет своего часа.

Но она выдержит все. Она будет сильной. Ради Элизабет.

Когда Шелби немного успокоилась, она осмелилась спросить:

– Откуда ты узнал?

– О Маккаллуме? – скривив губы, уточнил Нейв. – От Бэджера Коллинза.

Сквозь пелену невысохших слез Шелби видела его упрямо выдвинутый, словно из гранита высеченный, подбородок, плотно сжатые губы, трепещущие от гнева ноздри.

– Маккаллум не сумел держать рот на замке. Разболтал все своему приятелю Коллинзу, а тот – мне.

Так, значит, об этом шептались по всему городу! И не только по городу – быть может, ее грязная тайна достигла баров и закоулков Куперсвилла, Остина и даже Сан-Антонио. Шелби поморщилась, вспомнив тот ночной разговор с отцом. Это случилось уже после того, как он узнал, что дочь беременна. Даже судья, хоть чуткостью он и не отличался, понимал, что уныние и подавленность Шелби одной беременностью не объяснишь – и однажды ночью, когда он, зайдя перед сном к ней в спальню, услышал ее глухие рыдания, Шелби во всем ему призналась. Она умоляла его не обращаться в полицию, чтобы никто не узнал о ее позоре. И судья, белый как мел, за эти минуты постаревший на десять лет, охотно дал обещание. Кому же было понять чувства Шелби, как не ему, человеку, который всю жизнь превыше всего ставил незапятнанную репутацию?

Шелби вспомнилось, как отец неуклюже топтался у ее кровати, бормотал какие-то бессмысленные утешения, пытался погладить по голове и тут же, словно обжегшись, отдергивал руку, а у самого дрожали и как-то странно кривились губы. Судья никогда не умел быть нежным. Не умел утешать плачущих. Теперь, вспоминая об этом, Шелби испытывала непривычное чувство – жалость к отцу.

– Я подумал, что Бэджер Коллинз и соврет – недорого возьмет, и спросил у самого Маккаллума, – глядя ей в глаза, бесстрастно рассказывал Нейв. – Он все отрицал, но при этом так гнусно ухмылялся, так лучился самодовольством, что, право, не нужно было быть гением, чтобы понять, кто прав.

Тогда вы и подрались?

Да.

– За несколько недель до убийства Рамона Эстевана?

– Где-то так.

Следующий вопрос дался ей с трудом.

– В городе говорили, что ты специально направлял следствие так, чтобы обвинить Маккаллума. Значит, ты...

– Подтасовал улики? Подкупил свидетелей? Отправил в тюрьму невиновного? – резко ответил Нейв. – Нет, Шелби, я не мошенничал и никого не подкупал. Но ты права, я сделал все, чтобы этот негодяй оказался за решеткой. Пусть не за изнасилование, а за убийство – но, так или иначе, он это заслужил!

Несколько минут оба молчали. Слезы на щеках Шелби высохли; потрясение и горе ее медленно сменялись душевным покоем.

– Что рассказал тебе Финдли? – спросил вдруг Нейв, видимо, чувствуя, что пора перевести разговор на другую тему.

– Ничего. Молчал как рыба. А ты узнал что-нибудь?

– У меня дурные новости, – вздохнул Нейв. – Док Причарт мертв.

– Что?!

– Пару часов назад позвонил Левинсон. Он выяснил, что последние годы жизни старик провел на Ямайке – и там же два года назад упился до смерти. На столе, возле компьютера, лежит отчет Билла – можешь почитать.

Накинув платье, Шелби поднялась с постели и принялась просматривать распечатанный на принтере отчет.