Две-три лавчонки, единственная бензоколонка, пара забегаловок, набор одинаковых безликих церквушек – и все такое убогое, скособоченное, облупившееся! Мерзость запустения, да и только. Кажется, что от Далласа этот городок отделяют не несколько сот миль, а пара сотен световых лет. Или пять десятилетий.

– Ладно, хватит философии! – проворчала Катрина себе под нос и, смотрясь в зеркальце заднего вида, подкрасила губы тающей от жары помадой.

Кондиционер в дряхлом «Эскорте» работал на пределе, а радиатор натужно шипел. Ничего, если повезет, уже через несколько месяцев Катрина сменит «Форд» на новенький «Порше», или «БМВ», или, быть может, даже «Мустанг» – словом, на шикарную машину, из тех, что всем своим видом кричат о больших деньгах. «А еще, – мечтала Катрина, – непременно куплю фарфоровый сервиз с пейзажами!» Что будет на пейзажах, она пока не знала, но уж точно не Бэд-Лак. Хотя именно Бэд-Лак станет ее счастливым билетом в мир богатства и славы. Именно здесь, в этой богом забытой точке на карте, Катрина надеялась раскрыть кровавую тайну десятилетней давности, обрести заслуженную известность, выбраться из долгов и заплатить по кое-каким старым счетам. Словом, убить трех зайцев одним выстрелом.

Поскорее бы!

Потная блузка липла к телу, в горле пересохло; после нескольких часов, проведенных за рулем, ломило спину и раскалывалась голова. Катрина молила бога об одном: чтобы в этой распроклятой дыре нашелся хоть какой-нибудь мотель. Откинув волосы с лица, она вышла из машины.

Вечер стремительно сменялся ночью; кое-где на улице уже зажглись тусклые голубые фонари, и мошкара всех сортов обреченно билась о стекло в поисках света. Но и в неверном искусственном освещении город выглядел ненамного краше, чем при свете солнца, – словно перезрелая красотка, помочь которой может разве что пластическая операция. Все вокруг буквально кричало о дряхлости и умирании – не благородной и романтичной старине, нет, скорее уж о старческом маразме. Напротив аптеки Катрина заметила проржавевший почтовый ящик. Господи боже, они здесь что, понятия не имеют об электронной почте?

Катрина перешла улицу и поднялась на крыльцо продуктового магазина. Ветер, неведомо откуда взявшийся, трепал ей юбку. Мимо проехал запыленный грузовик; следом промчались двое мальчишек на велосипедах. На тротуаре подпирали стену трое подростков – из тех, у кого на физиономиях написано, что кончат они в тюрьме или под забором; когда Катрина проходила мимо, все трое замолчали и окинули ее нагло-оценивающими взглядами.

Она толкнула дверь и вошла в магазин. Здесь, разгоняя по тесному помещению потоки раскаленного воздуха, натужно гудел вентилятор; из приемника на прилавке сквозь треск помех прорывались обрывки латиноамериканской музыки. Несколько покупателей разглядывали полки, уставленные консервами.

Катрина отошла в глубь торгового зала, к холодильнику с напитками, и достала себе банку «Доктор Пеппер». Холодный воздух, повеявший на нее из холодильника, взбодрил и поднял настроение.

Женщина за прилавком была мексиканкой – как, впрочем, и добрая половина покупателей. И вдруг неожиданная мысль поразила Катрину. Как же она сразу не заметила? Правду говорят, дуракам везет! Заплатив за банку содовой и пакетик «М&М», она подошла к дверям и выглянула за порог. Точно, в витрине красуется нарисованная от руки вывеска: «Лавка Эстевана». Рамон Эстеван!

Тот самый, которого убили десять лет назад. И убийца которого недавно отпущен на свободу.

– Господи, спасибо тебе! – прошептала Катрина и с чувством отхлебнула содовой.

Отлично. Теперь главное – не сорваться и не испортить все дело. Торопиться ей некуда. Никто не знает, кто она такая и зачем приехала. Вот и хорошо, пусть пока не знают.

Она снова вошла в магазин, словно что-то забыла, подошла к прилавку с газетами и журналами возле кассы и принялась неторопливо перелистывать глянцевые страницы, а сама чутко прислушивалась ко всему, что творилось вокруг.

Грузный мужчина с длинными полуседыми лохмами и явной нехваткой зубов во рту расплатился за сигареты и упаковку пива. Ничего особенного он при этом не сказал, но назвал продавщицу Вианкой.

Катрина сглотнула улыбку. Отлично. Вианка Эстеван, дочь Района. Черноволосая, полногрудая, с выразительными темными глазами и открытой улыбкой. Шутит и кокетничает с покупателями, не забывая сноровисто отсчитывать мелочь. Сразу видно: дамочка не промах.

Так, а где же ее мать – вдова Рамона? Как там ее звали? Ага, точно: Алоис. Катрина украдкой огляделась – ни в зале, ни в приоткрытой подсобке старухи не видать. Быть может, молится в местной католической церквушке или оплакивает свое горе дома. Ходят слухи, что десять лет назад Алоис повредилась в уме – не перенесла гибели мужа. А вот о Вианке такого не скажешь: сообразительная и упорная, она взяла семейное дело в свои руки. Но где, спрашивается, остальные родственники? Если Катрине не изменяет память, у Рамона был еще сын, Роберто, – он-то куда делся?

Просматривая «Космополитен» месячной давности, Катрина – ушки на макушке – прислушивалась к разговорам покупателей. К сожалению, клиенты Вианки предпочитали сплетничать на родном языке; не один раз Катрина беззвучно прокляла «сеньора» Уолтерса, своего школьного учителя испанского. Она не понимала и половины. Однако, судя по всему, понимать было особенно нечего: по отдельным знакомым словам Катрина угадывала, что рыба в местном озере совсем не ловится, что чья-то carаедва не сгорела во время степного пожара, а какого-то Хорхе жена осчастливила двойней. Негусто.

Катрина уже готова была плюнуть и уйти, как вдруг ее внимание привлекло произнесенное кем-то имя Росса Маккаллума. Катрина осторожно взглянула через плечо – и убедилась, что не ошиблась; выразительные глаза Вианки засверкали, ноздри затрепетали от сдерживаемого гнева.

Катрина обратилась в слух. К несчастью, быстро произносимых слов она совсем не понимала, но интонации ясно давали понять, о чем идет речь. Вианка негодовала, посетители выражали ей сочувствие.

Так-так, думала Катрина, расплачиваясь за ненужные журналы и выходя из магазина. Кое-что уже есть. Теперь ей предстоит встретиться и поговорить по душам кое с кем в этом чертовом городишке. И не только ради работы. О нет! Сногсшибательный репортаж в «Лон стар» – ее давняя мечта; но это еще не все.

У Катрины есть свои причины искать разгадку этой тайны. Личные причины.

– Чтоб ты провалился, Нейв Смит! – простонала Шелби, скатываясь с кровати.

От недосыпа раскалывалась голова. Полночи Шелби проворочалась без сна, а когда наконец сомкнула веки, и во сне ее преследовали лица Нейва, отца, давно потерянной дочери—и иные картины прошлого, безобразные и страшные, которые она много лет старалась забыть.

Ныли мускулы, ломило челюсти – должно быть, во сне она до боли стискивала зубы. Потирая лоб, Шелби сдернула с крючка банный халат. Тревога и тоска по дочери, страх перед Маккаллумом – все это понятно; но своим неожиданным и нежеланным чувствам к Нейву Смиту она не могла найти объяснения.

Да, десять лет назад она его любила. И что с того?

Господи помилуй, ей было семнадцать лет! Кто в этом возрасте не влюбляется по уши – и обычно в самых неподходящих людей? С тех пор много воды утекло. Давно пора забыть о детских глупостях и жить дальше.

Шелби накинула халат, затянула его на поясе, сунула ноги в шлепанцы и подошла к окну. Образ Нейва – бронзовая кожа, тугие мышцы, суровый недоверчивый взгляд – стоял перед глазами как живой, и Шелби досадливо тряхнула головой, прогоняя призрак.

– Забудь о нем!

Внизу расстилалась чистая гладь бассейна; лучи солнца, ветвями пекана расколотые на тысячи солнечных зайчиков, плясали и подмигивали в бирюзовой воде.

Шелби вдруг вспомнилось, как они с Нейвом любили друг друга перед грозой: хрупкое девичье тело сплеталось с сильным телом мужчины, а в воздухе витал тревожный запах надвигающейся грозы. Наивная девчонка, отважная беззаветной отвагой юности, она любила Нейва, не зная – и не желая знать, – куда приведет ее эта любовь.