Как только Уолтер вымыл руки у колонки, остальные поняли, что пора приводить себя в порядок и занимать место за столом.

Прежде всего каждый из них выпил залпом несколько стаканов воды, а затем пошли разговоры.

– Ну и жара! Как думаете, сколько сейчас? За сотню уже перевалило? Ну хоть не так влажно. Недавно у Билла Уайтхеда было хуже. Там у реки всегда влажно.

Покачали головами.

– Но надо отдать ему должное, урожай собрали знатный.

Потом:

– Вот, попробуй, Рольф. Розанна – мастер по части шинкованной капусты. Хороший кусок мяса, Уолтер. Тощий, но вкусный, это верно. Сколько будешь забивать в этом году? У меня подвал полон грудинкой и сосисками, не успеваю есть. В этом году аж до мая не пришлось забивать курицу. Арбузы хороши. Но для арбузов у нас почва недостаточно песчаная. А как у вас картошка в этом году? Я ее даже не сажал, просто прикрыл навозом и соломой. То и дело хватаю растение и поднимаю, смотрю на клубни.

А потом, когда наелись:

– Можешь сажать сколько угодно кукурузы, Отто, но на этом не заработаешь, разве что свиней кормить. Чем больше свиней, тем больше прибыли. Я их зову ходячими долларами. Кузен Марты подкинул нам в этом году нескольких дюроков[12]. Я люблю ветчину из гемпширов[13], но ее кузен говорит, из дюроков бекон лучше.

За этим последовало долгое обсуждение пород свиней. Сам Уолтер держал беркширов, и они любили овес. Впрочем, чего они не любили? Уолтер был счастлив. Заговорили о машинах: кузен Билла Уайтхеда в Сидар-Рапидс купил свой второй «Форд» модели «Т» за двести шестьдесят долларов, но ему пришлось выложить еще сорок за электрическое зажигание.

– По крайней мере, сейчас можно такое установить, – сказал Ральф Смит. – Мой дядя сломал руку, когда перед войной заводил эту штуку.

Уолтер откашлялся, но промолчал. Он пока не разобрался, как можно одновременно иметь заложенную ферму и машину, поэтому, как и отец, предпочитал лошадей.

Вышла Розанна с малышом Джо на руках. Джо исполнилось уже пять месяцев, он был крупным и здоровым. И не скажешь, что поначалу все было как-то неопределенно, хотя масштабов неопределенности не знал даже сам Уолтер. Ребенок родился совсем маленьким, хотя и припозднился, согласно расчетам Розанны и ее матери. По мнению матери Розанны, он даже выглядел поздним. «Как старичок, – сказала она, – весь изможденный и морщинистый». А потом еще и молока не было, ни в первый день, ни во второй, и Розанна, вне всякого сомнения, беспокоилась. Ну, а от доктора Геррита было настолько мало толку, что Мэри просто велела ему уйти. Сам Уолтер считал, что помогла овсянка. Розанна смогла поесть – сначала с водой, потом с молоком, потом со сливками, а потом и с маслом. Каждый день ей становилось лучше, а вслед за ней – и малышу Джо, и только посмотрите на него теперь. Мать Уолтера, как обычно, заметила, что он – копия самого Уолтера: густые темные волосы и толстые щечки. Уолтер наблюдал за тем, как Розанна обошла стол с Джо на руках, говоря:

– Джоуи, Джоуи, посмотри, все наши друзья пришли к тебе в гости!

Джоуи положил одну руку ей на щеку, а другую Розанна держала в своей. Она говорила, что Джо не такой развитый, как Фрэнки был в его возрасте, но сам Уолтер не помнил. Весенний малыш больше времени проводил на улице, и Уолтеру, видевшему его чаще, казалось, что он понимает Джоуи лучше, чем Фрэнка. Джоуи по-прежнему просыпался по ночам, но Розанна не жаловалась и слегка ему потакала.

Самое странное, что Фрэнк перестал обращать на Розанну внимание – как будто не слышал ее голоса. Он поворачивал голову только тогда, когда к нему обращались Элоиза или Рольф (редко) или сам Уолтер. Мэри считала, что это нормально, и мать Уолтера с ней соглашалась, но Розанне нелегко было с этим смириться.

– Когда-нибудь, – сказала ее мать, – у тебя их будет столько, что ты и не вспомнишь, чем один отличался от другого.

А Элоиза заметила:

– Но ты всегда вспоминаешь, что я была хуже всех.

– Кое-чего из памяти не выкинешь, мисс! – не уступила ей Мэри.

Уолтер, однако, и представить не мог, что бы они делали без Элоизы. Теперь она частично взяла на себя готовку, убирала постели, вытирала пыль. Она носила воду и всю зиму поддерживала огонь в камине, потому что Розанна сильно болела. Когда Уолтер бывал занят, она могла покормить свиней и овец. Сильная была девчонка – хорошо развитая, крупная. Уолтер считал, что она заслужила право жечь лампу столько, сколько ей надо было, когда хотелось почитать или заняться вязанием. Керосина хватало. Шитье ей давалось хуже, поэтому Розанна сшила ей два красивых платья и пальто. Года через три она выйдет замуж – наверняка за одного из парней, которые сейчас поглощают сладкую кукурузу Уолтера, – и что им тогда делать?

Розанна считала, что Уолтер вечно паникует заранее, но с такими низкими ценами было о чем волноваться. Как ни крути, но сейчас счета оплачивали свиньи и цыплята, яйца и сливки. Один парень в Эймсе разводил тяжеловозов и отправлял их на корабле в Европу, поскольку на войне погибло так много лошадей, что там некого было разводить, но что заставляло Уолтера нервничать (может, в силу его собственного военного опыта), так это длина цепочки поставок. Скажем, каждые сто миль кто-нибудь получает право урвать кусок пирога. Допустим. Значит, если отправлять кукурузу, овес, свиней или говядину в Су-Сити, ну, это двести миль, а Канзас-Сити – все двести пятьдесят. До Чикаго около трехсот двадцати пяти миль, а дальше Уолтеру даже и думать не хотелось. Можно сказать, чем дальше, тем куски становятся тоньше или доллары бледнее, – вот как Уолтер об этом думал. Так что отправлять тяжеловозов во Францию или Германию? Странное это дело. Как пшеницу в Австралию. Уолтер относился к этому с недоверием. Все его богатство здесь, вокруг этого стола: куры в курятнике, кукуруза в поле, коровы в хлеву, свиньи в свинарнике, Розанна на кухне с Джо и Фрэнком, притаившаяся в комнате задумчивая Элоиза. Уолтер осмотрелся. Рабочие уже освежились и травили анекдоты. Слышали про фермера, который выиграл в лотерею? Как будто лотереи еще проводились. Когда его спросили, что он собирается делать с миллионом долларов, доложил Тео Уайтхед, тот ответил: «Наверное, буду работать на ферме, пока все не потрачу».

Слишком много овса. Слишком много овса. С чего бы Уолтеру беспокоиться о таком изобилии…

Розанне нравилось ездить в коляске. В морозный денек в конце зимы, когда над заледеневшими полями нависало тусклое, суровое небо, а вдалеке ярко светило солнце, хорошо было заняться делами в городе, пока лошадей не забирали сеять и пахать. Нужно было сделать кое-какие дела, кое-кого проведать. Джейк резво бежал вперед, должно быть, радуясь легкости коляски, – совсем не то что тащить ее на поле по рыхлой земле, и Розанна едва прикасалась к поводьям. В городе, после того как она отвезет корзину яиц и масла в магазин Дэна Креста, она отведет Джейка в конюшню, при которой есть лавка с кормами, и он вдоволь наестся овса. Это была приятная прогулка, и Розанна собиралась вернуться на ферму к двум часам. Конечно, в будни дел было мало: Льюисы вывешивали сушиться белье, Эдгар Френч выгонял овец на выпас у дороги, – все люди чем-то занимались, и возникало ощущение, что жизнь не стоит на месте.

Но в субботу весь город бурлил. В Денби было три церкви: Сент-Олбанс (которую посещала семья Розанны), Первая методистская (которую посещала семья Уолтера) и лютеранская на Норт-стрит. Все дамы из каждой церкви были заняты то одним, то другим: либо убирали в церкви, либо собирались в кружки по рукоделию, либо совершали покупки, а некоторые вместе обедали. Если Розанна ездила в город в субботу (а учитывая, что Элоиза ходила в школу, у нее не было особенного выбора), ей приходилось надевать хорошую одежду – что-нибудь модное и хорошего качества. Ее все прекрасно знали, и никто не принял бы ее за городскую леди, но это не значило, что она может выглядеть так, будто притащилась с фермы. Поравнявшись с первыми домами (дом Линчей на северной стороне Вест-Мэйн и дом Бертов на южной стороне), она дважды щелкнула языком и тряхнула хлыстом, подгоняя Джейка. Лучше ехать побыстрее. Суббота отличалась от воскресенья, когда они ходили в церковь (хотя методистам не обязательно было приходить каждую неделю, особенно если ты с фермы). По воскресеньям они доставали лучшую воскресную одежду – строгую и унылую. По воскресеньям она надевала шляпку и стягивала волосы в тугой пучок. По субботам Розанна выглядела на свои двадцать три года; по воскресеньям – напоминала собственную мать.