– Это было трудно.

– Да, но чем дальше, тем легче. Однажды дядя Рольф использовал почти всю колоду.

– Сколько карт?

Розанна перевернула вязание и назвала число наобум:

– Сорок шесть карт.

Это заставило Фрэнка замолчать.

Теперь она повернулась к Мэри Элизабет, которая сначала складывала кубики, а потом подняла голову и уставилась на вспышку молнии за окнами. Раздался удар грома. Вслед за этим все дети посмотрели на Розанну, но она лишь сказала:

– Это далеко, не меньше чем за пять-шесть миль от нас, и двигается на запад.

Разумеется, ее пугала молния – на плоской местности она напугала бы кого угодно. Но ее успокаивало, что они в доме и везде стоят громоотводы. Кто же…

Мэри Элизабет встала и, когда снова прогремел гром, начала подпрыгивать на месте. Она не плакала и, кажется, не испугалась, просто перевозбудилась. Розанна протянула к ней руку, и в этот самый момент окна снова вспыхнули, Мэри Элизабет упала, просто рухнула на спину и ударилась затылком об угол деревянного ящика из-под яиц. Прогремел раскат грома. Девочка затихла и замерла. Розанна смотрела на нее, сжав в поднятых руках вязание. Тишину нарушил Фрэнки:

– Мама, что с ней?

Бросив вязание, Розанна вскочила с кресла-качалки и упала на колени возле ребенка, не прикасаясь к ней. Вспышка молнии озарила окна, и снова прогремел гром, а по крыше и крыльцу забарабанил дождь. Лило как из ведра. Розанна понятия не имела, что делать.

Левой рукой она, словно во сне, взяла Мэри Элизабет за руку, а правую приложила ей ко лбу, как будто проверяя, нет ли у нее жара, хотя, разумеется, ничего подобного не было.

– Мэри Элизабет? – тихо позвала Розанна. – Солнышко…

Казалось, гроза никогда не утихнет. Она окинула взглядом комнату. Фрэнки стоял прямо у нее за спиной, а Джоуи таращился с дивана.

– Мне нужно… – начала она.

Но что ей нужно сделать? Казалось, ничего невозможно сделать. Вновь молния озарила комнату и взревел гром, на сей раз почти одновременно, хором, и Розанна уперлась локтями в колени и закрыла лицо руками, всего на минуту.

– Мама? Она умерла? – спросил Фрэнки прямо ей в ухо.

Розанна выпрямилась и воскликнула, пытаясь перекричать грохот дождя:

– Нет, конечно, нет. С ней все будет в порядке!

И в этот момент Мэри Элизабет открыла глаза и заревела. Розанна осторожно взяла девочку на руки, встала и отнесла ее на диван. Там она просидела с ней, наверное, минут сорок пять, не меньше. Дочка стонала у нее на руках. Наконец буря утихла, и из сарая вернулся насквозь вымокший Уолтер. Ему не терпелось поделиться новостями. Еще не войдя, он начал:

– Вы бы видели… Я думал… – Но, остановившись в дверях столовой, он спросил: – Что случилось?

– Мэй Лиз упала, – ответил Фрэнки.

Уолтер смахнул с лица мокрые волосы и подошел ближе.

– С ней все в порядке?

Нет, она даже не пыталась сесть, хотя произнесла несколько слов.

– Как она упала? Куда-то полезла, что ли?

– Кажется, она ударилась затылком об угол ящика из-под яиц, – сказала Розанна.

– Все будет хорошо, – успокоил ее Уолтер. – Просто надо дать ей полежать пару часов.

Перед ужином у девочки началась рвота. Уолтер выбежал из дома, чтобы завести «Форд», и потащил с собой Фрэнки и Джоуи, чтобы те не дергали Розанну. Розанна закутала Мэри Элизабет в одеяльце и вынесла под дождь, прикрывая ее своим телом, чтобы та не промокла. Уолтер открыл перед ней дверь, и Розанна устроилась на пассажирском сиденье «Форда». Мальчики сидели сзади. По дороге в город (мимо приемной доктора Геррита к доктору Крэддоку, который был моложе и поселился здесь недавно) Розанна поняла, что продолжает путь лишь для вида. Хотя она говорила мальчикам, что Мэри Элизабет спит, чтобы они вели себя потише, сон, вне всякого сомнения, уже ушел в прошлое.

В газете Розанна прочитала, что из Чикаго приезжает Билли Сандей[19], чтобы прочесть проповедь в Мейсон-Сити – и не в шатре, как раньше, а в театре, всего два вечера. Он по-прежнему довольно часто приезжал в Айову, потому что именно здесь много лет назад началась его карьера, здесь он играл в бейсбол, жил в сиротском приюте, и у него сохранились теплые воспоминания об этом месте и жителях.

Отец Бергер считал Билли Сандея воплощением дьявола, и никто из родственников Розанны никогда его не видел. Хотя он был очень знаменит, они вели себя так, словно его не существовало. Но Розанне будто шлея под хвост попала, и ей не терпелось поехать с мальчиками в Мейсон-Сити посмотреть на известного человека.

С того ужасного, пронизанного раскатами грома дня, когда Мэри Элизабет, столь милое дитя, покинула сей мир без всякой на то причины, прошло – сколько? – уже пять с половиной месяцев… У нее на теле не было ни царапины, но вот она, еще недавно болтавшая и бегавшая по комнате, лежала на руках у Розанны, а потом ее похоронили на семейном участке Уолтера на кладбище – и все это за пару выходных. И кто в этом виноват, если не Розанна? Впрочем, никто ей и слова не сказал. Напротив, все ее утешали: что, дескать, она могла сделать, это просто жуткий несчастный случай, как в тот раз, когда… На этом месте Розанна переставала слушать. По прошествии месяца или двух ее стали горячо хвалить за то, что она не позволила горю сломить себя, но разве на ферме себе такое позволишь? Кукурузе ведь не велишь подождать, коровам не прикажешь пока не давать молоко, да и мальчикам не скажешь сегодня не вставать. И не заявишь зиме: не хочу сегодня разжигать огонь.

Но она изменилась. Теперь она почти не ездила в город. Яйца и масло Дэну Кресту отвозила Ирма и выручала за них сколько могла. Розанна тщательно убирала и готовила, но теперь не только зимние холода удерживали ее в доме, не только работа удерживала Уолтера в амбаре. Если Уолтер избегал смотреть на то место, где их ребенок отошел в мир иной, то Розанна, напротив, не хотела покидать его. Стоило ей увидеть заметку в газете, как она почувствовала (не подумала – она, честно говоря, вообще ни о чем не думала), что Билли Сандей может дать ей какое-то новое воспоминание или новое понимание, которое проникнет в нее, как солнечный свет в окно. Кто виноват в случившемся? Разумеется, она, но, кроме того, погода и небеса. В комнате было так темно и шумно.

Уолтер ничего не имел против Билли Сандея. В детстве он побывал на собрании в шатре в Сидар-Рапидс, которое длилось неделю (хотя Лэнгдоны задержались всего на три дня). В те времена Билли эффектно появлялся на середине сцены (как когда-то на основной базе, когда играл в Чикаго у Кэпа Энсона[20]). Он прыгал и кричал, и Уолтера веселило, как он убеждал аудиторию «перейти на воду!». Мать считала, что Сандеи, наверное, были очень несчастной семьей. Конечно, в те дни – во время и после Гражданской войны – жизнь была тяжелее, видит бог, надо было как-то пробиваться, и Мэри Джейн Сандей (в девичестве Кори) делала, что могла, но это все же были люди не того сорта, что Чикки, Чики и Лэнгдоны, так что у нее был иммунитет против его проповедей. Уолтер помнил, как она чопорно восседала в шатре и с легкой улыбкой оглядывалась по сторонам. Отец оказался более подвержен влиянию, может, из-за атлетического сложения Сандея и его энергии, не говоря уж о том, что его дед был хорошим фермером в округе Стори. После собрания отец две недели по вечерам читал Библию. Но апатия одержала верх, и они вернулись к прежним религиозным привычкам: делали ровно столько, сколько давало им возможность сказать, что они принимают участие, и не лишиться дружбы других прихожан. Они не танцевали (не любили), но в карты играли (юкер и криббидж), а отец считал, что капелька виски время от времени не поставит душу под угрозу. То, что Розанна хотела тащить мальчишек аж в Мейсон-Сити и жить там в отеле (три доллара за ночь), казалось Уолтеру странным, но, если это поможет ей пережить тяжелые времена, он мог лишь поддержать ее решение. Когда он упомянул об этом в городе, его мать с ним согласилась.